– Куда ты идешь? Обе разговаривали яростным шепотом, стараясь не разбудить отца. При других, не столь печальных обстоятельствах, мелькнуло в голове у Майи, со стороны могло показаться, что они разыгрывают комедийную сценку. – Да так… просто. – Без разрешения? Майя кивнула. – Не говори папе, ладно? Я всего на часок. – У тебя с кем-то встреча? – Да. С… кое с кем. Лицо Лорен просветлело. – С Клер? – Тс-с-с! – Майя чуть не повалила сестру, пытаясь зажать ей рот. – Ты вообще не умеешь скрытничать! – Только ты могла счесть это оскорблением, – фыркнула Лорен. Правда, вид у нее был не слишком расстроенный, скорее довольный. – Боже, так вы с Клер снова вместе? – Прикрой меня, если папа спросит, ладно? – Каким образом? Нет, сегодня Майя точно пришибет эту девицу! – Лорен! – шепотом завопила она. – Просто не шуми и ложись спать, ясно? Я напишу тебе, когда вернусь. – Ну хорошо, хорошо. – Лорен сияла улыбкой. – Попроси прощения и помирись с ней, ладно? Вы обе как в воду опущенные ходите. Справедливо ли это утверждение, Майя не знала, однако терять время на споры с Лорен не собиралась. – Спокойной ночи, – сказала она. – И смотри, не съешь все мороженое, оставь мне хоть немного. Лорен в шутку отсалютовала сестре и пошла наверх, а Майя выскользнула из дома через парадную дверь. К тому времени, когда она добралась до парка, перед глазами у нее все пульсировало красным, ровно в такт биению сердца. Что это – любовь, страх или обыкновенная глупость, Майя не понимала, однако стоило ей разглядеть на парковке Клер, и оттенки красного заполыхали еще ярче. Клер стояла, засунув руки в карманы толстовки. Голову закрывал капюшон, так что видно было только лицо. Лицо, которое Майя по-прежнему считала едва ли не самым прекрасным в мире. – Привет, – сказала она, приблизившись. – Привет, – поздоровалась Клер. Вся такая хмурая, холодная, сплошь синий и фиолетовый в противоположность жаркому алому костру, пламеневшему в груди у Майи. – Привет, – повторила Майя, внезапно почувствовав себя так же глупо, как при первой встрече с Клер, когда от смущения она словно лишилась языка. – Я… Я просто хотела сказать. Про биологическую маму. Клер указала подбородком на одну из скамеек. – Присядем? Кивнув, Майя последовала за ней. – Ну, – вздохнула Клер, – рассказывай. Майя пожалела, что не подготовилась к встрече заранее. Что говорить и, главное, как? И она рассказала Клер все. О Грейс и ее ребенке, о Хоакине, Натали и отказе от усыновления. О ссоре с Лорен, о маме, лежащей на полу в луже крови. О том, как папа прилетел из Нового Орлеана в больницу и, увидев дочерей, заплакал. Майя рассказала Клер про сейф, конверт и адрес, про запланированную на завтра поездку и невозможность провести День семьи в центре. Когда слова закончились, Майя ощутила себя выжатой как лимон. – Ясно, – сказала Клер. – А теперь, Майя, скажи, что ты чувствуешь в связи со всем этим. Майя недоуменно заморгала. – Что? – Что ты чувствуешь? – Клер посмотрела ей в глаза. – Разве непонятно? Всякий раз, когда тебе страшно, когда в твоей жизни случаются важные события, ты бежишь. – Я… – Ты оттолкнула меня. – Голос Клер явственно дрогнул. – Нельзя вот так просто открывать и закрывать эту дверь. Сперва ты молчишь, а потом вдруг шлешь эсэмэски среди ночи. Черт, Майя, ты разбила мне сердце! Сейчас, в темноте, Майя испытывала жгучий стыд. – Я не хотела ничего разбивать, – произнесла она и внезапно вспомнила Хоакина. Почему так? Он не позволил усыновить себя тем двоим, кто любит его всей душой, и… – О нет! – охнула она шепотом. – Я делаю то же самое… – Делаешь что? – не поняла Клер, но Майя уже плакала. – То же самое, – всхлипывала она. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотела, чтобы ты знала – про маму, про все это. Я испугалась и… и запаниковала. Я не хочу… быть одна! – Тише, тише, Май. – Пальцы Клер нежно гладили ее по лицу. Нежнее, чем Майя имела право чувствовать. – Что ты такое говоришь! Ты не одна, вокруг много людей, которые тебя любят, которым ты не безразлична. – Прости меня, Клер, – повторила Майя. – Мне так жаль… Я так по тебе скучаю! Я тебя обидела, причинила боль. Думала, что причиняю боль только себе, но оказалось, что и тебе тоже. Прости… – Все хорошо, – прошептала Клер. – Все хорошо, я тебя прощаю. – Она тоже плакала, а когда наклонилась, чтобы поцеловать Майю, та ощутила на губах обжигающе-соленый вкус их смешавшихся слез. – Все хорошо, – выдохнула Клер, – только не делай так больше, договорились? – Договорились, – шепнула в ответ Майя и снова поцеловала ее, а потом заключила в объятья. – Я никогда, никогда от тебя не уйду. – Как и я от тебя, – промурлыкала Клер, зарывшись лицом в ее волосы. – Я ведь тебе еще тогда сказала, что никуда не ухожу. И пускай Майя не заслуживает такой щедрости, но этот подарок она заберет. Хоакин Он не сказал Марку и Линде, что едет на встречу с родной матерью. Жаждал поделиться этой новостью – хоть с кем-нибудь, – и все-таки промолчал. Не знал, как сказать. Ана заставила бы его анализировать чувства. Элисон, социальный инспектор, наверняка завела бы разговор про документы и правила. Бёрди… Ну, Бёрди просто отпадала. Хоакин не сомневался, что Марк и Линда по крайней мере его выслушают, но как смотреть в глаза людям, чьим сыном он отказался стать, и сообщать о своем намерении встретиться с биологической матерью, да еще после того, как они подарили ему автомобиль? Нет, ни за что. Придется молчать, решил Хоакин. И, как выяснилось, совершил большую, просто огромную ошибку. * * * Он шел по коридору на урок английского. Свернул за угол и лицом к лицу столкнулся с Бёрди и Колином Моллером. Они целовались; тонкая рука Бёрди обвивала шею Колина так же, как когда-то шею Хоакина. При желании он почти мог ощутить тепло ее кожи, жар губ, знакомый приятный аромат шампуня и душистого мыла. Раньше Хоакин думал, что больнее сломанной руки ничего не бывает, но даже переломай он все руки и ноги разом, это все равно показалось бы каплей в море по сравнению с тем, какую боль он испытал, увидев Бёрди в объятьях Колина. Хоакин растерянно попятился. Черт с ним, с английским, со школой и вообще со всей его жизнью. Надо убираться отсюда! Он метнулся к выходу, и тут вдруг его окликнули. – Хоакин, подожди! – Марджори, подружка Бёрди, бросилась за ним, и он замер, вцепившись в дверную ручку. Грудь ходила ходуном, как тогда, когда он прижал Адама к стене, адреналин потоком хлынул в кровь, забивая все чувства. – Погоди! – крикнула Марджори, хотя он не двигался с места. – Хоакин, она просто хочет вызвать в тебе ревность. Колин ей даже не нравится! Он невольно рассмеялся. – А по-моему, очень даже нравится. – Провел руками по волосам. – Поздравь от меня счастливую парочку. – И сорвался с места. Марджори что-то кричала ему вслед, но Хоакин уже выбежал из школы. Он никогда так не волновался, как в то субботнее утро, хотя виду не подавал. Принял душ, вымыл голову и надел рубашку, которую Бёрди подарила ему, когда они только начали встречаться. По словам Бёрди, она оттеняла его глаза. Глаза у Хоакина темно-карие, так что не очень понятно, каким образом синяя клетчатая рубашка может делать их выразительнее (словечко Бёрди, не его). С другой стороны, Бёрди хорошо разбиралась в таких вещах, поэтому он доверял ее мнению. Интересно, у их мамы такие же глаза? А с его отцом она общается? Захочет ли она вообще видеть Хоакина и девочек, говорить с ними, или же он только послужит напоминанием о худших временах маминой жизни? Не решит ли она, что Хоакин перестарался, наряжаясь для нее? В прошлый раз, собираясь на встречу с ней, он надел свою любимую футболку с Человеком-Пауком (Человек-Паук тоже рос без родителей, как и Хоакин), но мама так и не пришла, поэтому, наверное, неважно, во что он одет. Хоакин посмотрелся в зеркало, поправил воротничок. Каким же надо быть идиотом, чтобы изо всех сил стремиться найти женщину, бросившую своих детей так легко… Марк и Линда завтракали на кухне и читали газеты. (Хоакин подозревал, что их дом – единственный на всей улице, куда до сих пор по утрам доставляют бумажные газеты.) – Кто это у нас такой красивый по случаю субботы? – поддразнил Марк, увидев Хоакина. – В Центре искусств сказали прийти в парадной форме? В любой другой день Хоакин воспринял бы шутливый тон Марка совершенно спокойно. В любой другой, но только не сегодня.