Она снова сказала, что любит меня. Мы условились созвониться по телефону в половине пятого утра. Она должна была к тому времени добраться до Авалона, пользуясь картой Коба, мы все рассчитали, Я ринулся в здание аэропорта с бумажным пакетом в руке, купил билет на имя Льюиса Кэрролла. Снова провел час на борту самолета, летевшего откуда-то с Ближнего Востока. Я дремал и несколько раз видел во сне снимок вашего обнаженного тела на белой стене. Я не стал брать свою машину в Орли, а сел на такси, которое привезло меня около трех часов ночи в Отей. Я шел по улицам к дому Коба и не видел ни одного освещенного окна. Сам дом тоже был погружен в темноту. Когда я вошел, я стал что-то громко говорить, как будто обращаясь к Аните, обсуждая с ней скучный прием, с которого мы вернулись. Я подкрался к двери вашей спальни и тихо позвал по имени. Но вы не спали. В большой комнате я не увидел бутылки вина. Она оказалась на кухне вместе с тарелкой и приборами, которые вы, к сожалению, помыли. Однако в этом доме останется много других следов вашего пребывания, и я с радостью увидел по отметке, сделанной мной на бутылке, что уровень вина уменьшился на один бокал. Разумеется, от такой дозы снотворного вы не могли заснуть мгновенно, но я не сомневался, что через какое-то время оно подействует. Я немного подождал в саду перед домом, куда выходило ваше окно. Курил, представлял себе Аниту, мчащуюся в ночи за рулем «Тандербёрда». Вспомнил все, что сделал с момента смерти Коба, пытаясь обнаружить какой-то просчет или ошибку. Нет, все прошло как по маслу. В четыре часа я вернулся к двери вашей спальни и снова шепотом окликнул вас. На сей раз вы не ответили. Я бесшумно вошел. Вы лежали на спине, в неярком свете, который сопровождал меня из гостиной, я видел на подушке ваше лицо с закрытыми глазами, повернутое ко мне в профиль. Теперь я не сомневался, что вы спите, и у меня было достаточно времени, чтобы добраться до авеню Мозар. Я не сдержался и сделал несколько шагов по направлению к вам, это было чистым безрассудством – я стоял так близко, что слышал ваше дыхание. Я впервые видел вас без очков. Теперь вы казались мне еще более незнакомой, чем днем. Я стоял какое-то время, разглядывая вас. И тут случилось то, отчего у меня бешено заколотилось сердце. Вы заговорили. Вы заговорили так же отчетливо, как говорите обычно. Не просыпаясь, вы произнесли: «Прошу вас, убейте меня, очень прошу». Я медленно попятился к двери, не спуская с вас глаз. Я ушел. Добрался пешком до авеню Мозар, держа в руке бумажный пакет. Войдя к себе домой, я разыграл ту же комедию, что в доме Коба, рассчитанную на прислугу, которая спала в глубине квартиры. Я громко разговаривал с воображаемой Анитой. А реальная должна была вот-вот мне позвонить. Я ждал звонка в нашей спальне. Мне надо было еще многое сделать, но я был вынужден сидеть около телефона, чтобы мгновенно снять трубку и телефон перестал звонить. Потом наступило пять часов. Сквозь жалюзи уже пробивался свет, с улицы доносились первые звуки. Видимо, с Анитой случилось что-то серьезное. По мере того, как время шло, я осознавал все безумие затеянной нами авантюры. И вот телефон звякнул, и, еще снимая трубку, я услышал, как в ней что-то булькает. Это была Анита – далеко, так далеко от той жизни, которую я создавал для нас, так далеко от той жизни, о которой мечтал для нас, для Мишель. Она точно разыграла придуманную мной мизансцену на случай, если телефон вдруг прослушивается. Она сказала, что говорит Дани Лонго, что она находится неподалеку от Авалона, в машине и произнесла фразу-пароль, означавшую, что все идет по плану: «Месье Каравель, у меня в багажнике лежит ковер». Еще она сказала, что звонила Бернару Торру, и он дал ей наш номер телефона. Я знал, что после того, как один тип, похожий на Гарри Купера[54], заделал вам ребенка, а потом смылся, этот дизайнер стал вашим лучшим другом. После ее звонка я сжег разорванные фотографии и негативы, лежавшие в бумажном мешке. Пепел выбросил в мусоропровод на кухне. Потом второпях запаковал три чемодана – по одному для Мишель, Аниты и меня. Я запихивал только те вещи, которые казались мне совершенно необходимыми. В чемодан Аниты я сложил ее драгоценности и чек на всю сумму, имевшуюся у меня на счете в парижском банке. Мой основной капитал находится в Швейцарии и оформлен на меня и на Аниту. Если что-то случится, надеюсь, что денег и ценных бумаг будет достаточно, чтобы моя маленькая дочка по-прежнему жила как принцесса. К тому же Анита наверняка будет бороться как львица за все, что я оставлю. Я уже собирался уходить, как из комнаты в халате вышла Мария, наша прислуга-испанка, и своим тоненьким голоском стала спрашивать меня на ломаном французском, не нужно ли мне чего-то. Я ответил, что уезжаю на уикенд в Швейцарию с женой и ребенком, извинился и велел ей идти досыпать. С тремя чемоданами – два в одной руке, третий в другой – я вернулся пешком на виллу Монморанси. Уже рассвело. Официанты драили узкие полоски тротуаров перед входом в свои заведения, щедро поливая их водой из ведер. Я проголодался и хотел пить, но не стал останавливаться. Прислушался у двери, но из вашей комнаты не доносилось ни звука. Было ясно, что вы еще спите. Я отнес чемоданы наверх и устроился в кресле, намереваясь немного вздремнуть. Я боялся, что если лягу, то усну по-настоящему. В половине восьмого на первом этаже было все еще тихо. Я разделся и ополоснул лицо над раковиной. Достал из чемодана халат и спустился. Сварил на кухне кофе. Выпил две чашки и одну приготовил для вас. Было восемь, за окном светило солнце. Даже если Анита почему-либо отклонилась от моего плана, сейчас она уже должна была ехать по южной магистрали. Чтобы добраться на виллу, ей потребуется не больше часа. Я очень тревожился, уж если я чувствовал себя усталым, то что должна была чувствовать она? Я вышел, открыл ворота и гараж, чтобы она могла сразу заехать туда. Потом постучал в вашу дверь, и вы отозвались. Когда «Тандербёрд» вернулся, было больше половины десятого. Вы уже давно снова принялись за работу. Я зашел к вам, чтобы отвлечь внимание от сада. Анита вошла в дом через заднюю дверь. Она поднялась наверх и сидела на краешке наполнявшейся ванны. Она, конечно, осунулась, но устала не так сильно, как я предполагал. Она сняла повязку и темные очки. Ей только хотелось принять ванну. Она сказала: «Смыть с себя всю эту грязь». Глаза ее были широко открыты, взгляд неподвижный. Она держала меня за руку, пока рассказывала о поездке, продолжавшейся восемь часов. Он оставила следы «вашего» присутствия в Маконе, Турню, Шалон-сюр-Соне, Авалоне, а также на выезде на южную автомагистраль, где заправила полный бак. Единственным непредвиденным обстоятельством, которое прекрасно вписывалось в мой план, была встреча с жандармом на мотоцикле: он остановил ее, потому что в машине не горел задний фонарь. Я помог ей раздеться, попросил, чтобы она вторично пересказала все это, пока сидела в ванне. В Шалоне она заказала на ваше имя номер в гостинице и сразу его оплатила. Когда она через полчаса вышла из гостиницы, никто ее не заметил. Неожиданное случилось где-то через сто километров, когда она проехала Сольё. Она была на грани нервного срыва, знала, что у нее в багажнике винчестер, который я ей туда положил, и, если бы полицейскому пришло в голову осмотреть машину, она бы точно в него выстрелила. Еще теперь ее трясло от ужаса, меня тоже. Она позвонила Бернару Торру из деревенского бистро, пока ей чинили фонарь «Тандербёрда», потом ее соединили со мной, там она якобы случайно забыла ваше белое пальто. Из всего сказанного я заключил, что лучше сыграть эту роль никто бы не сумел. Я вытащил из ее чемодана махровое полотенце и чистое нижнее белье, вытер ее голую спину. Она надела белую комбинацию и попросила сигарету. Она уже много часов не курила. Мы спустились на первый этаж. Воспользовавшись тем, что вы с ней разговариваете, я положил назад в вашу сумку все, что взял накануне. Вышел в гараж. Тщательно протер салон «Тандербёрда». Отнес в подвал ружье, патроны и ковер из Вильнёва. Снова поднялся наверх. Побрился, надел чистую рубашку, костюм. Поехал на такси в агентство. Там никого не было. Я нашел папку со старыми макетами «Милкаби». Заглянул в бухгалтерию. Написал ваше имя на служебном конверте, внес в графу зарплату и премиальные, добавил обещанные триста франков за сверхурочную работу. Позвонил нескольким коллегам, обсудил с ними впечатления от вчерашнего вечера в Шайо. Прежде чем вернуться на виллу Монморанси, заехал на такси на улицу Гренель. Поднялся на ваш этаж и прикрепил на видном месте на входную дверь записку, где вы сообщаете о своем отъезде. В кафе в Отее, куда я приехал на другом такси, я съел сэндвич, выпил две чашки черного кофе и рюмку коньяка. Мне казалось, что все наши злоключения закончены. Я полагал, что выиграл эту партию. Было начало двенадцатого. Анита уже подготовилась к отъезду, вы закончили печатать. Я отдал вам конверт с деньгами, который потом, когда вы привезете назад «Тандербёрд», собирался у вас забрать. Мне было совершенно необходимо, чтобы вы сели за руль этой машины. Иначе при расследовании мой план, который пока так удачно претворялся в жизнь, расползется по швам. Прежде всего, будут исследовать «Тандербёрд», а я даже представления не имею обо всех современных технических средствах, которыми располагает полиция, но уверен, что они достаточно эффективны. Они тут же обнаружат, что вы не могли проехать почти семьсот километров, не оставив ни малейшего следа – отпечатков пальцев, нитку от вашего белого костюма, волосы. Или, несмотря на все мои поспешные старания, обнаружат все это, но установят, что улики принадлежат кому-то другому. Им не составит труда, обследуя ваш труп, убедиться, что на вас нет ни единой пылинки, вообще ничего имеющего отношения к этой машине. Мне было очень трудно уговорить вас, Дани. Стоя перед вами, я начал колебаться – еще один ваш взгляд, и я вообще потерял бы охоту продолжать. Я сам не знал, как бы мне хватило мужества вернуться на виллу вслед за вами, покалечить вам руку, заставить проглотить дигиталис, а главное, вынести те несколько минут, когда вы, совершенно не понимая, что происходит, в полном ужасе уходили бы из жизни. И все-таки я не остановился. Мы забрали Мишель у тещи на бульваре Сюше. Оставили вас в «Тандербёрде» в Орли. Я сказал вам, что наш рейс в полдень, на самом деле у меня еще оставалось в запасе два часа, чтобы поехать за вами, убить вас, навести надлежащий порядок в доме Коба, а потом встретиться с Анитой и дочкой в ресторане аэропорта. Я зарегистрировал наш багаж. До этой минуты, до самого последнего момента, пока я не оставил Аниту в многолюдном зале Орли, она не знала, что я собираюсь вас убить. Возможно, она сама пришла к этой мысли, но убеждала себя, что у меня другой план, а что она просто сошла с ума. Она спросила, что я собираюсь делать. Я ответил, что вы не можете продолжать существовать. Она закачала головой, прижимая к себе нашу дочку, а из глаз мгновенно брызнули слезы. Я велел ей ждать меня в ресторане до двух часов. Если я не вернусь, то они с Мишель в любом случае должны улететь. Я тогда позже встречусь с ними в Женеве. Она все мотала головой. Я вышел. Именно в этот момент вы пытались тронуться с места. Я забрал свою машину с парковки. На несколько минут потерял вас из виду. Потом вы снова возникли в пятидесяти метрах от меня, но поставили машину уже в другом месте. Я видел, как вы пешком идете к зданию аэропорта. Я ничего не понимал. Впервые в жизни я ничего не понимал, Дани. Я тоже пошел за вами следом. Я боялся, что вы можете столкнуться с Анитой. Я видел их с дочкой в окне верхнего этажа, но вы, казалось, не замечаете никого вокруг. Вы долго сидели за столиком в баре. Я находился в двадцати метрах от вас, прячась за фотокабиной. Я просчитал все варианты, все, что может случиться, если эта машина останется у вас или даже если произойдет авария и вмешается полиция. Но я понимал, что при вашей близорукости вы вряд ли будете лихачить, к тому же у вас вошло в привычку делать все крайне обстоятельно, я не сомневался, что вы доставите машину назад без всяких проблем, и вам вполне можно доверять. Я все предусмотрел, Дани, буквально все. Но я еще не знал и чуть не сошел с ума, когда узнал, что вы совершенно непредсказуемы. Совершенно непонятно, куда вы двинетесь дальше, – в точности, как Рак, ваш знак зодиака. Теперь вы понимаете, Дани? Вы сели в «Тандербёрд», а я в свой «ситроен» и последовал за вами. Вы должны были вернуться в Париж, а вместо этого направились на юг. Я сперва решил, что вы ошиблись, поворачивая на развязке, но нет, вы продолжали уверенно ехать вперед. Я буквально оцепенел, глядя через окно, как вы обедаете в ресторане в Фонтенбло. Я негодовал и не мог поверить своим глазам. Сидя в своей машине, чуть поодаль от вашей, я ждал, пока вы выйдете. Стрелки моих часов продолжали стремительно двигаться. Я понимал, что уже не успеваю на женевский рейс и что Анита с малышкой улетят без меня. В отчаянии я пытался что-то придумать. Я еще надеялся, что после обеда вы все-таки вернетесь на виллу Монморанси. Максимум, на что вы могли решиться, – это с удовольствием немного прокатиться в шикарном кабриолете. Нет, черта с два, я стал заложником вашей безостановочной гонки без руля и без ветрил. Вы въехали в Фонтенбло. Я видел, как вы покупаете одежду и чемодан. У меня по спине потек холодный пот. Какой-то абсурд! Внезапно вы полностью поменяли наши роли. Всю прошлую ночь, не обращая на вас никакого внимания, я выстраивал события в соответствии со своим планом, вы для меня были просто пешкой в большой игре. Но теперь только от вас зависело ее продолжение, теперь вы действовали по своему усмотрению, не считаясь со мной. На продолжении всего пути, ведущего вас в Жуаньи, когда я ехал за вами, в неизменных двухстах метрах позади, подстраиваясь под вашу скорость, я строил всевозможные, самые безумные предположения. Самое невероятное: а вдруг вчера вечером Анита высказала правильную догадку о том, что вас не проведешь, а если вы догадываетесь о том, что я следую за вами? Но главная истина так и не пришла мне на ум. От километра к километру вы становились все увереннее, и теперь я должен был сосредоточиться на вождении, чтобы не отставать от вас. Никто на свете не следил за вами так пристально, но вы постоянно заставали меня врасплох. Я чуть было не проскочил мимо, когда вы остановились возле бара в Жуаньи. Позднее, когда вы тронулись дальше, я с тревогой спрашивал себя: а кто этот дальнобойщик, с которым вы говорили? Я еще не представлял себе, Дани, какая удача вам сопутствует, но уже догадывался, что эта встреча, как и многие последующие, обернется против меня. Уже был конец дня, потом это шоссе на Осер, по которому вы гнали со скоростью больше ста шестидесяти километров в час, а я безнадежно отстал от вас. И в этот момент меня осенило: ваше поведение, ваши покупки в Фонтенбло могли означать лишь одно: вы решили воспользоваться машиной не ради короткой прогулки, а оставить ее на весь уикенд. Вы ехали прямо к неизвестной мне цели, и я должен был вас остановить. И в то же самое время, а вот это и было страшнее всего, я понимал, что вы повторяете тот путь, который проделала Анита, только в обратном направлении. Я чуть было снова не потерял вас и едва не выдал свое присутствие, когда ехал по деревне к выезду на автомагистраль. Вы остановились и разговаривали, не выходя из машины, с какой-то старухой. Я поджидал вас чуть поодаль, в ста метрах от станции техобслуживания, там я прочел название деревни: Дё-Суар-лез-Авалон. Мне вдруг почудилось, что я окончательно свихнулся. Я вспомнил: Анита сказала, что именно в этом месте она оставила ваше белое пальто. Вы сознательно, упорно стремились все разрушить. Я в этом больше не сомневался, когда снова увидел «Тандербёрд» и бирюзовое пятно вашей косынки. Вы затормозили на станции техобслуживания. Да, сомнений не оставалось: именно здесь останавливалась и Анита. У меня в кармане лежала квитанция за ремонт фонаря, на которой стоял штамп. Я сверил название и в дикой ярости разорвал квитанцию, сидя в своей машине. Потом достал из бардачка пузырек дигиталиса и направился прямо к вам под яркими лучами солнца по траве, мимо деревьев. Мне пришлось двигаться в обход, чтобы незаметно подойти сзади к белому домику, в котором вы скрылись. Возле бензоколонок стояли, о чем-то переговариваясь, несколько мужчин. Я думал только том, как мне добраться до вас и убить, но остаться незамеченным. Да, туалет на отшибе, дверь, которую вы оставили открытой, – подходящее место. Внезапно я увидел вас со спины – блондинка в белом неподвижно стояла меньше чем в трех метрах от меня. Перед вами висело зеркало. Я выскочил назад и прижался к стене, безуспешно стараясь перевести дыхание, а потом снова ринулся к вам. Я схватил вас, оторвал от пола, закрыл вам лицо своей ручищей, ваши очки отлетели в дальний конец этой каморки, весь происходящий сумбур словно отражал состояние моего рассудка. Левой рукой вы уцепились за косяк двери. Я увидел вашу руку. Думаю, что все продолжалось меньше секунды, но эта секунда была самой долгой в моей жизни. Я вдруг осознал с предельной ясностью, что разрушаю свой собственный план. У женщины, которую видели на дороге, была забинтована левая рука. У вас – нет. Я мог убить вас, но ничего бы не изменилось. Тогда я изо всей силы захлопнул дверь. Мою ладонь, зажимающую вам рот, словно пронзил беззвучный вопль, а ваше тело вдруг обмякло в моих руках. Я их разжал. Вы упали на колени, но почему-то не потеряли равновесия и остались так стоять, прижимаясь лбом к полу, разметав по нему волосы. Не знаю, что меня испугало – то ли звук вашего падения, то ли голоса, которые раздавались снаружи, то ли ваша левая рука, которая распухала на глазах, а может быть, я вдруг осознал, что если убить вас сейчас, то судмедэксперт непременно заметит, что ваша смерть и травма руки произошли одновременно, – и тогда я бежал. Отдышаться я смог, только когда снова очутился в машине. Ведь я мог убить вас, Дани, но сделал глупость. Я понимал, что должен убить вас рядом с трупом Коба или хотя бы привезти туда ваше тело. А на станции техобслуживания я не сумел бы проделать все незаметно, только и всего. Но я поступил правильно. Я много раз мог пожалеть, что упустил ту возможность, когда вы были в моей власти, но мне кажется, я все же поступил правильно. Я выжидал весь вечер, оставаясь на некотором расстоянии от вас. Потом развернул машину по направлению к Парижу, не сомневаясь, что теперь вы вернетесь туда. Я все время спрашивал себя: а вдруг вы меня заметили? Мне хотелось пить, есть и спать. Иногда я выходил из машины, чтобы размяться под покровом деревьев. Я еще не подозревал, насколько вы упрямы, насколько сильна в вас способность обретать мужество в самых безысходных ситуациях. Я еще не понимал, каким преимуществом вы владеете. Но вы поехали совсем в другом направлении. Была ночь. Я развернулся. Вы двигались медленно. Вы снова навязывали мне свой ритм движения. Меня слепили задние фонари «Тандербёрда». В Сольё я вас потерял, вы неожиданно съехали с шоссе и повернули на какую-то улицу. Пытаясь найти вас, я кружил по городу. Тщетно. Я поехал дальше на юг, остановился на заправке, залил полный бак, выпил стакан вина и купил бутерброд. Километры мелькали у меня под колесами, я был совершенно один, и меня не покидало абсолютно неизведанное чувство полной заброшенности. На набережной Соны в Шалоне я заметил припаркованный «Тандербёрд». Я остановился в пятидесяти метрах прямо за ним. По-моему, я смеялся. Я медленно шел в ночной темноте к кабриолету, у которого был поднят верх. Но вдруг зажглись фары. Я увидел, что рядом с вами сидит мужчина. И тут вы тронулись с места. Я бросился назад к своему «ситроену». Я говорил себе, что вы совершаете все эти необъяснимые поступки из чистого садизма, что вы решили сперва сломать меня, а потом поплясать на моих костях. Все же я нагнал вас и видел, как вы входите в отель «Ренессанс» с этим парнем в сером свитере, а левая рука у вас забинтована. Я все равно пошел бы туда, потому что Анита назвала мне именно этот отель, где она снимала номер на ночь. Теперь было ясно, что вы шаг за шагом методично разрушаете мой план. Я дал вам возможность выйти из отеля и выехать за пределы Шалона в сопровождении этого типа, который привлекал вас только потому, что воплощал все то, что доставляло мне боль. Дани, вы не можете представить себе, до чего я был вымотан! Я долго сидел в саду другого отеля, а вы с этим парнем оставались за столом опустевшего ресторана. Я наблюдал за вами, как и во время обеда в Фонтенбло, через окно. На вас были брюки в цвет косынки, такое же бирюзовое пятно, за которым я гонялся весь день. Мне кажется, в ту минуту я размышлял так, словно вы и в самом деле были любовницей Коба, словно я покупал полный пшик, который собирался затем всучить другим. Я ждал долго, очень долго. Я видел, как вы пошли наверх вдвоем с этим подонком, видел, как в вашем окне, закрытом тяжелыми шторами, отгораживающими вас двоих от всего мира, зажглась полоска света. Я поехал обратно в Париж. Еще несколько часов ярость придавала мне силы. Я снова мчался, включив дальние фары и не обращая ни на кого внимания. Триста сорок километров. Я буду в Париже не позже пяти утра. Да, я успею. Я заберу завернутый в ковер труп Коба и ружье. Я уничтожу фотографию Аниты, которая висит на стене, я про нее совсем забыл. Я не буду спать. Переборю усталость и жалость. Я вернусь в Шалон на рассвете, я буду снова преодолевать километры, мне не впервой, я вернусь в этот сад отеля еще до того, как вы оседлаете «Тандербёрд». Допустим, к десяти утра. Я должен вернуться к десяти. Пресытившись похотью, вы будете спать за тяжелыми шторами и вряд ли проснетесь раньше, и вам будет невдомек, что грузный увалень снова опередил вас. Я найду возможность даже среди бела дня перенести труп Коба и ружье в багажник «Тандербёрда». А потом убью вас, где получится. Разожму вам зубы, волью пузырек дигиталиса, и ваше сердце затихнет в моей ладони, как у птенца. Я видел, когда был маленький, как мальчишки убили птицу. Я кричал, бил их, всех до одного. В тринадцать лет я уже перерос среднего взрослого, но был толстым, и меня дразнили, а я от этого впадал в ярость. Но я их бил, всех до одного. Они издевались над моими родителями за то, что они бедные. Но я снова их бил, всех до одного. Как бы я хотел сейчас стать молодым! Не знаю точно, чего я хотел бы. Хотел бы, чтобы не было на свете грязи, чтобы все было чисто, надежно и постоянно. Дани, я больше не могу. Я очень долго добирался до Парижа. Время работало против меня. А потом у меня не оказалось ключей от виллы Монморанси. Пришлось снимать замок с задней двери, а потом прикручивать обратно. Я перенес тело Коба, завернутое в ковер, с трудом запихал его в багажник. А потом должен был вернуться, взять ружье. И снова вернуться – сжечь фотографию Аниты, проверить, не осталось ли в доме следов нашего пребывания. Я взглянул на вашу кровать. Ничком упал на нее, убеждая себя, что передохну всего несколько минут. И заснул. Не знаю, какая сила разбудила меня полчаса спустя. Ведь я мог проспать так весь день. Я умылся холодной водой и поехал. После Фонтенбло мне пришлось остановиться на обочине. Было около восьми, шел дождь. Машины вихрем проносились совсем близко от меня, мой «ситроен» сотрясался. Я снова заснул, положив руки на руль и опустив на них голову. Спал я не больше четверти часа. Я был зол на себя, как будто каждый раз, когда я закрывал глаза, я терял власть над жизнью Мишель. Остановился еще раз возле Шаньи в придорожном кафе выпить кофе. Я всякий раз вздрагивал, когда очередной посетитель проходил мимо багажника. Вы куда-то испарились, Дани. Только в первом часу дня я добрался до того сада в Шалоне. Я не знал, ни в каком направлении вы уехали, ни насколько вы от меня оторвались. Я боялся рисковать и кого-то расспрашивать. Я поехал на юг. Когда я оказался в Балансе, то уже потерял всякую надежду найти вас. Позвонил в Женеву. Анита плакала, говорила со мной очень нежно, она тоже совершенно отчаялась. Я сказал ей: «Она взяла машину и едет на юг, но фотограф со мной, так что еще не все потеряно». Она повторяла в трубку: «Кто? Кто это с тобой?» Я попросил, чтобы она ждала меня и любила. Сказал, что перезвоню вечером. И снова двинулся в путь. Солнце гудело у меня в голове. Я настиг «Тандербёрд» в Салоне на автозаправке. Крыша кабриолета была опущена. Чуть позже вы вышли из кафе в обнимку с этим вчерашним типом. Я даже не почувствовал облегчения. Меня преследовала только одна мысль: избавиться от трупа и ружья, спрятанных в багажнике. Я сумел это сделать полчаса спустя на пустынной дороге недалеко от Марселя, где вы остановились. Легко вообразить, какими мерзостями вы собирались заняться. Я видел, как вы постепенно исчезаете из виду за деревьями на холме. Уже не раздумывая, я подогнал «ситроен» прямо к «Тандербёрду». Открыл ваш и свой багажники, ни от кого не прячась. Я уже давно снял пиджак, рубашка вся вымокла от пота. Мне казалось, у меня просто лопнет голова. Завершив операцию по перегрузке, я выехал на поле, где стрекотали цикады, а оттуда на дорогу, где мою машину уже не было видно. Развернулся. Я уверял себя, что после того, как вы надышитесь свежим воздухом, направитесь в Марсель. Вышел из машины. Стал ждать на обочине. В какой-то момент мне захотелось нагнать вас и убить обоих на месте, неважно как, просто голыми руками, и окончательно запутать следствие. Но потом я сказал себе, что они будут искать убийцу и выйдут на меня. Я видел, как ваш тип сел в машину один, тоже развернулся и выбросил на дорогу ваш раскрытый чемодан. Теперь я снова потерял вас. У меня был выбор: исчезающий вдали кабриолет, в котором лежала мина замедленного действия, или вы, Дани. Я не мог понять, что важнее – гнаться за ним или искать вас. Я подумал, что вы без машины, и найти вас потом будет легче, чем кабриолет. Я ринулся за парнем по автомагистрали на Марсель. Но «Тандербёрд» был намного мощнее, и я безбожно от него отставал. Но тут я заартачился. Я понимал, что он угоняет машину. Мы въехали в город, но его след простыл. В этом месте находится круговая развязка. Потеряв ориентир, я несколько раз ездил по кругу, рискуя привлечь внимание регулировщика, направлявшего движение потока машин. И поехал в обратную сторону. От усталости я уже не соображал, не мог ни на что решиться, я действовал наугад, как полный кретин. Я думал: «Наверное, она в таком же состоянии, как я. В полной растерянности. И я найду ее на старом месте. Разделаюсь с ней, и наплевать мне на этого подонка и машину. Будь, что будет». Но опять же я плохо знал вас, Дани. На холме я только нашел оставленную вами записку, несколько слов, нацарапанных правой рукой: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В ДЕСЯТЬ У ДОМА 10 НА КАНЕБЬЕР. По крайней мере, оставалась надежда вас отыскать. Я разорвал записку. Не торопясь, вернулся в Марсель, не переставая думать о вас. Мне кажется, я начинал понимать смысл вашего необъяснимого поведения, но еще не до конца, как-то смутно, мне нужно было выспаться, и тогда все в голове должно встать на свои места. Я снял номер в отеле рядом с вокзалом Сен-Шарль. И, не раздеваясь, заснул мертвым сном. Как я просил, меня разбудили вечером, в начале десятого. Я заказал еду и питье, принял ванну. Я оброс щетиной, рубашка была совершенно грязная, но я отдохнул, и голова была свежая. Я вдруг догадался, что вы даже не подозреваете ни об убийстве, ни о том, что я гоняюсь за вами. Наверное, вам просто неожиданно взбрело в голову покататься на «Тандербёрде». Документы на машину были на имя компании Коба – «А. Р. К.», что-то тина «Архитектура. Реновация Коба». Вы наверняка не обратили на это внимания. Не знаю, каким образом, но вы наткнулись на две улики, которые Анита специально оставила прошлой ночью. Разумеется, вы так и не поняли, почему на вас напали в туалете на станции техобслуживания, почему покалечили левую руку. Вас, должно быть, волновала только одна мысль – как разыскать и вернуть машину. Возможно, вы знали, как найти вора, хотя об этом мне ничего не известно. Этим, помимо вашего самообладания, объясняется ваша быстрая реакция на холме. Я позвонил Аните из телефонной кабины в отеле. Она сдалась. Она сказала открытым текстом, хотя нас могла прослушивать любая телефонистка, что лучше сознаться в убийстве и сдаться полиции. Я, как мог, старался ее подбодрить. Я говорил, что придумал выход, что все уладится. Я слышал, как Мишель спрашивает: «Это папуля? Это мой папа?» Я обещал Аните, что завтра прилечу к ним в Женеву. В десять вечера я уже стоял у дома десять по улице Канебьер. Полчаса спустя я шел следом за вами и вашим жиголо, пытаясь издали понять, что творится у вас в головах. Но я не понял одного – то, что вы оба уже знали, что в багажнике «Тандербёрда» лежит труп. Я приготовился увидеть вас одну и без машины или вообще не увидеть, поскольку он не мог прочесть вашу записку на холме. Я был ошеломлен, когда увидел, что он снова обнимает вас, когда вы шли к Канебьер. Я оставил «ситроен» на соседней улице и вынужден был за ним вернуться, когда увидел, что вы стоите возле «Тандербёрда». И тут уже вы окончательно исчезли. Я беспорядочно метался по городу. Даже не потому, что надеялся отыскать вас, нет. Просто так. Я думал о вас – испуганной, с перевязанной рукой, в белом легком платье и в пиджаке этого парня, наброшенном вам на плечи. Позднее я сообразил, что вы побоялись пойти в полицию и сообщить о находке, поскольку это была чужая машина, и вы взяли ее без спроса. Мало-помалу я начинал угадывать ход ваших мыслей. Тогда я сказал себе, что в тот же вечер или на следующий день вы обязательно позвоните в Женеву и попросите нас о помощи. Другой вариант – вы постараетесь избавиться от трупа, не задаваясь мыслью, откуда он взялся у вас в багажнике. В любом случае поставленная мной ловушка должна была захлопнуться. Я положил в карман халата Коба телефонограмму, посланную в Орли. Она должна была вывести следствие на вас. Нам с Анитой останется только отрицать, что мы видели вас в пятницу. Нам не могут не поверить, ведь мы не имеем никакого отношения ни к вилле Монморанси, ни к «Тандербёрду». Я проспал в своем номере до полудня. Попросил у мальчика-рассыльного принести мне электробритву и местные газеты. Пока брился, удостоверился, что в них ничего нет об убийстве Коба. Также ничего не упоминалось о том, что в этих краях обнаружен неопознанный труп. Я позвонил Аните. Сказал, что дождусь вечера, потому что есть шанс, что вы будете ей звонить. Я сказал: что бы ни случилось, мы должны утверждать, что ничего не знаем об этой истории, и просил, чтобы она не раскисала. Я оставил ей номер своего отеля, пусть сразу же сообщит мне, если вы позвоните. Конечно, мы сильно рисковали, когда говорили между собой по телефону, но что можно было еще сделать? Пообедав, я пошел пройтись по городу. Купил рубашку, которая сейчас на мне. Выбросил в канализационный люк пакет со старой. Подняв голову, я увидел в зеркальной витрине свое отражение. Да, это был я, Мишель Каравель, преуспевающий рекламщик, владелец недавно созданного агентства, набирающего обороты, образцовый муж и отец, принятый в высшем обществе, короче, тот самый, кого вы видите перед собой, но вы, Дани, его не узнаете, да и он сам себя не может узнать. Так кто есть кто, в конце концов? Анита позвонила около восьми. Вы только что разыскали ее в Женеве. Она буквально сошла с ума. Рыдала. Твердила: «Умоляю тебя, не трогай ее. Она не сомневается, что убила Коба. Ты понимаешь? Я этого не вынесу. Ты должен ей все сказать, все объяснить». Не знаю, возможно, виной всему ее страхи и домыслы, но за эти два дня и две ночи в мое отсутствие она пришла в ужасное состояние. Не знаю, Дани. Я слышал плач Мишель, она была испугана, она никогда не видела свою мать такой. Я несколько раз пообещал ей, что ничего вам не сделаю. Она мне не верила. Она сказала: «Пусть Дани позвонит мне, пусть подтвердит, что все в порядке. Клянусь тебе, Мишель, если ты все-таки задумал исполнить свой план, я покончу с собой, ты меня слышишь? Клянусь!» Я был готов пообещать все, что угодно, лишь бы она успокоилась, чтобы выиграть несколько часов. И вот я несся сюда, как сумасшедший, в надвигающейся темноте. Я ехал вверх по улице Аббатства, а вы спускались мне навстречу. Я последовал за вами в пивную у вокзала. Увидел этого дальнобойщика, ваше белое пальто, я не понимал, каким непостижимым образом оно здесь оказалось. Я до сих пор не понимаю, какими неисповедимыми путями вы его разыскали. Но какая разница? Я видел, как вы роетесь в карманах пальто, достаете конверт с деньгами, а другой, тот, что я собирался забрать у вас и не успел, еще наверняка лежит у вас в сумке. Я вошел внутрь, я снова мог уловить это биение жизни за стеклами ваших очков. Вы были очень красивая, Дани, когда поцеловали вашего друга в щеку, потому что в эту минуту вас озарила догадка – вы уже не сомневались в том, что произошло, хотя бы потому, что не может существовать два конверта на одно имя с одной и той же зарплатой. Да, вы были красивая, но превратились для меня в самого опасного человека на свете. Инстинктивно я тут же скрылся из вашего поля зрения. Я наблюдал за вами, пока вы провожали своего шофера на вокзал, но не пошел следом. Слишком велик был риск, но оставался и шанс на спасение для вас – вы могли уехать с ним поездом, бросив «Тандербёрд» у пивной. И я дал вам этот шанс. Я слегка приоткрыл багажник, совсем немного, только чтобы убедиться, что там больше нет трупа Коба. Я вернулся к «ситроену», стоявшему по другую сторону крепостной стены. Позже я издали увидел, как вы вышли из здания вокзала и ищете меня глазами. Я смотрел, как вы проезжаете мимо меня в «Тандербёрде». Тогда я поехал следом. Убедившись, что вы направляетесь в Вильнёв, я выбрал другой путь, чтобы оказаться там раньше вас. Я поджидал вас в темноте гораздо дольше, чем рассчитывал. Я держал в руках винчестер, который вы оставили на диване. Вы зашли и зажгли лампу в вестибюле. Мне пришлось резко отпрянуть. Вы замерли. Я видел ваш освещенный силуэт, а вы меня не видели. Но я должен был приблизиться к вам, выстрелить в упор, чтобы еще можно было подозревать самоубийство. Я сделал второй шаг, в то же время пытаясь предугадать, как вы будете защищаться. Я не сомневался, что вы броситесь к дивану, чтобы схватить ружье, которого уже там не было. И я подался вперед, чтобы преградить вам путь. И вот оказалось, что ни разу, до самого конца, я не смог просчитать ни единой вашей реакции. Я уже почти коснулся вас, но с опозданием понял, что вы идете не к дивану, а к лампе, горящей в вестибюле, и внезапно все погрузилось во тьму. Я услышал щелчок, быстрые шаги, стал тщетно искать на ощупь выключатель. Потом услышал шум и не сразу понял, откуда он. А затем ваш голос. Такой же четкий и уверенный, как обычно. Вы сказали: «Не двигайтесь, месье Каравель. Я только что отправила письмо, в которое положила оба конверта с зарплатами и кратко изложила суть дела. Оно адресовано мне самой, но, если я умру, его вскроют. Я не стала посылать его никому другому, потому что Анита – моя подруга, я люблю ее и хочу ей помочь. И не старайтесь зажечь свет в этой хибаре. Я вывернула пробки». Я ничего не забыл, Дани? Нет, забыл. Вы потребовали, чтобы я бросил «свое ружье», поскольку боитесь, «что будете вынуждены забрать его силой». Я даже не стал задаваться вопросом: а как именно? Я полностью доверял вам – по части генерирования невероятных идей вам не было равных. Но я положил ружье совсем не поэтому. Я сел на диван, а потом, когда глаза привыкли к темноте, пока говорил, я видел неясное светлое пятно – вы сидели на подлокотнике кресла напротив меня. Вы слушали меня, не перебивая, Дани. Я хочу узнать, где труп Коба. Потом вы заберете свои вещи и вернетесь домой. Я хочу, чтобы вы вели себя так, словно не имеете никакого отношения к этой истории. Я хочу, чтобы вы молчали, чтобы разорвали эти оба конверта. А я выберу самое благоприятное для всех решение. Я приведу все в порядок и пойду в полицию. Я все возьму на себя. Понимаете, мне не придется платить за это преступление такую же дорогую цену, как пришлось бы Аните. Я – обманутый муж, который исковеркал себе жизнь в приступе отчаяния, узнав о своем позоре. Я метался весь уикенд, но в конце концов решил добровольно во всем сознаться. Я найму лучших адвокатов и на сей раз сделаю все от меня зависящее, чтобы «подсунуть всем пшик». Можете мне поверить. Я проверну грандиозную сделку. Не исключено, что мне удастся отделаться условным сроком. Вот так. Я старался, Дани, рассказать вам всю правду о себе. И если я выгляжу не вполне приглядно, то, по крайней мере, видно, что добро и зло – это две стороны одной медали. Я долго смотрел на вас. И все равно не понимаю, кто вы такая. Но вы-то должны понимать меня, ведь в какой-то момент вы поверили, что сами могли совершить то, что сделала Анита. Верните мне пробки, и давайте включим свет в «этой хибаре», а вы позвоните Аните, скажете, что все в порядке, пусть она ждет меня, а я изо всех сил постараюсь не задерживаться. Вот так-то, Дани. Зажгите свет. Спасибо за уикенд. Вот так. Девушка с повязкой на левой руке сняла номер 18 в отеле «Ноай». Она попросила принести ей кофе и газеты. Она прочитала от первой до последней строчки все репортажи марсельских газет о знаменитом специалисте по рекламе, который убил любовника своей жены и ночью сам явился с повинной в полицию Авиньона. Потом она поехала на такси на пристань Жольет, ждала у заграждения пассажира, направлявшегося в Каир, схватила его за рукав, сказала ему, что хоть он и легковерный дурак, но всему есть предел, потребовала вернуть ее деньги, развернулась и ушла. Она села на автобус в Кассис, забрала чемодан в отеле «Белла Виста», заплатила за комнату и воспользовалась случаем, чтобы продемонстрировать в бассейне свой раздельный купальник ярко-желтого цвета. Прежде чем одеться, она пообедала на террасе, выставив ноги на солнце, чтобы они загорели, и любовалась морем сквозь темные очки. Днем, ожидая автобус на Марсель, она встретила в порту одного знакомого мальчугана, тот держал за руку отца, она поцеловала его и назвала Титу. Но у четырехлетних мальчиков не такая хорошая память, как у взрослых, и он ее не узнал. Она не смогла перебороть себя и какое-то время шла за ним следом на небольшом расстоянии. Ей нравилось просто идти за ним. Но пожилая женщина, которая никогда с ней не расставалась, сказала ей: «Бедная моя дуреха, не нужно травить себе душу, выше голову». Тогда она остановилась, достала из сумки красную клетчатую кепку, надела ее, чуть сдвинув набекрень на белокурых волосах, и медленным шагом вернулась в порт, с чемоданом в руке. Через два часа она уже летела первым самолетом из аэропорта Марсель-Мариньян. Во время полета ей было страшно. В Париже тоже светило солнце. Улицы были украшены флагами. Она вернулась домой, тут же позвонила приятелю-дизайнеру и попросила его держать язык за зубами, что бы он ни прочел в газетах. Потом привела себя в порядок и набрала номер телефона, записанный на изнанке кепки. Примерно пять месяцев спустя она вышла замуж в Марселе – вы, наверное, подумали, за дальнобойщика, похитителя фиалок, – но нет, за его лучшего друга, самого замечательного, самого красивого, самого умного, самого восхитительного, самого убийственного, самого-самого из всех, кого она когда-либо встречала и в которого невозможно не влюбиться. Он водит грузовик «берлие», собирается стать миллиардером, потому что так будет лучше, и зовут его Батистен Лавантюр. Итак, она стала Дани Лавантюр. Так что теперь ей не придется менять инициалы на приданом, которое она с надеждой вышивала в приюте, напрягая близорукие глаза. Париж, апрель 1966 * * * notes Примечания 1 Бридж-белот – разновидность карточной игры бел от, появившейся в XIX – начале XX века в странах Средиземноморья. (Здесь и далее примеч. пер.) 2 С 1943 по 1946 г. больше 20 тысяч женщин во Франции были обвинены в сотрудничестве с оккупантами и наголо обриты. Таково было наказание за то, что они помогали врагу, выказывали симпатии нацистской Германии или просто спали с немцами, что называлось «горизонтальным коллаборационизмом». 3 Ле-Ман – город во Франции в департаменте Сарт. Вместе с пригородами это один из семи крупнейших по населению городов страны. 4 Нуайон – город на севере Франции, департамент Уаза.