— Иди на кухню, — кивнул ей Антон и сам пошел в пищеблок, налил себе стакан холодной воды из-под крана и залпом его выпил. Яна вытащила свою косу из-под воротника робы и ослабила ворот. — Как ты меня узнал? Я в совершенстве владею профессиональным макияжем, никто никогда не рассекречивал, — хлюпнула носом Яна. — Воды будешь? — спросил ее Антон. — Из-под крана? Нет уж. Спасибо. Имей в виду, есть люди, которые знают, что я сюда пришла, — предупредила его Цветкова. — Наверное, твои гримеры? — усмехнулся Антон. — Ладно. Кофе поставлю, — щелкнул он кнопкой электрочайника. — Две ошибки ты допустила. Во-первых, я патологоанатом. Я любого человека по косточкам и форме черепа вижу и запоминаю. — А зовут тебя, случайно, не Гитлер? Борец за чистоту расы? — Нет. Я не с этой целью интересуюсь формой черепа, это чисто профессиональное. — А вторая ошибка? — заинтересовалась Яна. — Я смог тебя очень хорошо запомнить и разглядеть в первом образе, и потом уже только понял, что это тоже ты. Очень яркая и очень красивая. Если бы я впервые увидел тебя Зиной — любительницей игры на желания, а уже потом в образе Яны, я мог бы и не сопоставить. Тетю Зину, извини, не очень хочется рассматривать и запоминать. — Да… все смеются и плачут над игрой характерных актеров, а запоминают героев, потому что они красивые, — задумалась Яна, соглашаясь с ним. — Ты точно не мошенница и не актриса? Такие познания. — У меня мать актриса, я все детство провела в театре, за кулисами, — пояснила Яна. — Ну, а теперь твоя очередь. Что тебе от меня надо? — В версию, что воспылала страстью к тебе, не поверишь? — Нет уж. Уволь. И Яна честно рассказала ему, для чего она здесь появилась. — Весь этот цирк для того, чтобы взять у меня анализ слюны?! — удивился Антон, ставя перед своей незваной гостьей чашку с заваренным кофе. — Да у полиции что, крыша поехала? Он взял чистую чашку, плюнул в нее и передал Яне. — На. Приятного аппетита. Напрямую, что ли, обратиться нельзя было? — Мы не из полиции. Действуем частным образом. Пока дождешься от них… Одну завтра кремируют, другой в тюрьме сидит без вины… Откуда мы могли знать, что ты сразу же согласишься сдать анализ? — Вы серьезно решили, что я мог убить Глорию? — спросил Антон. — Я любил ее, страдал… — Отец ее ребенка мог приревновать и… — Я не могу быть отцом этой внематочной беременности, — прервал ее Антон. — Если ваш патологоанатом не ошибся по срокам беременности, у нас с Глорией в тот период уже не было близости, так что это исключено, и генетический анализ подтвердит мои слова. Но версия неплохая. Если кто-то был с ней близок, а она обратила внимание на другого мужчину, то ревность могла стать пусковым механизмом преступления, — сказал Антон. — Я буду только рад, если вы найдете того, кто убил Глорию, и он признается в этом. — Что-то ты сам не очень в этом помогал. Ничего не обнаружил на вскрытии: ни беременности, ни наркотиков, ни снотворного. — Я был уверен, что ее зарезали. И потом, как можно вскрывать и исследовать любимого человека? В глазах туман стоял. Я ничего особо и не исследовал, моя вина, признаю… — Почему не сказал, что не можешь работать? Тело отправили бы в город. — Я в шоке был. Да и что говорить? Кто знал о нас с ней? Кому это интересно? Можете меня хоть арестовать, мне все равно. Я неудачник, — закурил Антон, скрестив ноги. Яна внимательно посмотрела на него. — Наверное, человек неудачник, когда он позволяет думать про себя так, прежде всего, самому себе… Сейчас тебе надо собраться и помочь найти убийцу, чтобы отомстить за смерть девушки. — Мне это Глорию не вернет, — флегматично проронил Антон. — Она бы с тобой не согласилась, — возразила Цветкова. Патологоанатом криво усмехнулся: — Ой, только не говори мне, что ее душа мается, что она смотрит сейчас на нас сверху и недоумевает: «Почему не ищут моего убийцу?» Ой-ой-ой! Не смеши меня, Яна Карловна! Я всю жизнь работаю в морге и лично я в бога не верю. Ей лично уже все равно. Но если я накосячил, то я готов ответить. — Я не обвинять пришла. Ты дал мне то, ради чего я пришла. Я ухожу. — Желаю удачи, — вяло сказал Антон на прощание. Глава восемнадцатая — Яночка, вы очень плохо выглядите, — сказал Аркадий Михайлович, главный психотерапевт, работающий в крыле санатория Вейкиных. — Только поймите меня правильно. Я вам это не как мужчина говорю. Боже упаси! Вы одна из самых милейших женщин, которых я видел в своей жизни! Я вам говорю это как врач. Вы бледны, темные круги под глазами. Еще бы! Вас преследует один стресс за другим. Да и любимый мужчина арестован! — качал головой психотерапевт. — Вы такой внимательный! — с восторгом отметила Яна. — Такой все понимающий. — Профессия у меня такая, — вздохнул Аркадий Михайлович. — Вот и я чувствую, что мне лучше будет, если вам доверюсь. Можно меня записать на сеанс психотерапии? — Яночка, я, конечно, польщен такой просьбой и, главное, таким доверием. Но зачем вам это? Да, вы в стрессе, но вы очень сильная женщина. Я уверен, что вы способны выдержать все. Просто отдохните, расслабьтесь, отвлекитесь от грустных мыслей о Мартине Романовиче. Что сделаешь… Ошибка это была или осознанный шаг? Ничего не изменить. У вас дети, подумайте о них. Черпайте силы там. А у меня, видимо, такая судьба — находить слова утешения, поддерживать дух в женщинах Мартина! У него карма, что ли, такая? Вроде умный, веселый, добрый человек, а обращает внимание на женщину и словно ставит на ней черную метку. Роковой мужчина. Не стремится специально, но фактически разбивает им сердца. Страдающая его первая жена Настенька тоже лечилась у меня. Теперь вот вы. И ведь интересно получается. Его любит такая интересная и красивая женщина, как вы, он вас тоже обожает. Он думает, что вы могли погибнуть, от усталости впадает в ступор и… не находит ничего лучшего, как прыгнуть в постель к молоденькой медсестричке. Очень по-мужски. И вот еще одно разбитое сердце. — Мне нечем дышать, я не могу спокойно жить, у меня бессонница, — всхлипнула Яна. — Смиритесь, Яночка. Вы находитесь в стрессе. Я сейчас, вот возьмите эти успокаивающие таблетки, принимайте по одной два раза в день. — Спасибо. Но я не такая сильная, как вам кажется. Я хотела доверить вам, исключительно как врачу, свою тайну, — огляделась по сторонам Яна, словно боясь, что их могут подслушивать. — Конечно, Яночка. В память, кхе-кхе, вернее в дань уважения Мартину Романовичу я всегда к вашим услугам, как к самой дорогой гостье нашего арендодателя, который и плату с нас не берет, — опустил глаза Аркадий Михайлович, снял очки и начал их протирать, словно эта мелкая моторика его успокаивала. — Сеанс! Сеанс! Сеанс психотерапии! — обрадовалась Яна. — Я хочу вам признаться, что во мне живут два человека. У меня определенно раздвоение личности, — совсем понизила голос Яна и слегка придвинулась к нему для большей доверительности беседы. — Ой, Яночка, это сидит в любой женщине, — рассмеялся Аркадий Михайлович, усиленно протирая стекла очков. — Вот вы взрослая, умная женщина — мать, берущая на себя ответственность, любящая своих деток, переживающая за их обучение, будущее, за то, что не сохранила брак, и желающая, чтобы дети знали своих отцов, чтобы было общение с ними. — Аркадий Михайлович надел на свой большой нос очки и посмотрел на Яну все с той же странной улыбочкой. — Но вот вдруг — бах, гормональный взрыв! И вы внезапно чувствуете себя львицей, шальной императрицей, наложницей, жаждущей секса, очень привлекательной женщиной и пускаетесь во все тяжкие, раз у вас нет мужа. Потом вы себя вините, упрекаете, что порядочные женщины так себя не ведут, что вы позабыли о детях, что вы развратны… У Яны за время его пламенной речи глаза расширились до огромного размера. — Вы серьезно? Это все от гормонального взрыва? А я-то думала, чего со мной такое происходит? От добропорядочной матери — в развратницу! Да вы гений! — глаза Яны, светящиеся восторгом, внезапно погасли, и взгляд стал абсолютно тусклым и пустым. Яна вздрогнула, выходя из секундной задумчивости, и обратила внимание на Аркадия Михайловича так, словно впервые его увидела. — У меня, видимо, другие гормоны шалят, доктор. Благочестивой мамочкой я никогда не была. В основном, во мне живет сексуально озабоченная стерва. Это точно! Но иногда вдруг я вижу себя маленьким мальчиком, у которого очень деспотичная, требовательная мать, которая командовала мною всю мою жизнь. Наверное, чтобы самому с ума не сойти, я выучился на психотерапевта, но от зависимости от матери так и не избавился. Жениться она мне тоже не давала. А чтобы сбить мой порыв уйти от нее и построить личную жизнь с другой женщиной, мать все время унижала моих избранниц, говоря что-то вроде: «Да они все проститутки, да они будут тебе изменять и смеяться над тобой! Сильнее матери никто тебя любить не будет и заботиться о тебе тоже. А бабы все по натуре продажны, будут только требовать, пилить и шантажировать». Но мать шла дальше. Она оскорбляла и меня. Что я никчемный, что я толстый, что ничего из себя не представляю, что женщинам я буду не интересен. Что в сексе я буду слаб, что нет во мне никакой харизмы и мужской силы. Что все мне будут изменять. И уж не знаю, что из всего вышеперечисленного тут сработало, но что-то в жизни у меня пошло не так. Нет, я стал неплохим психотерапевтом, я с удовольствием ковырялся в чужой психике и чужих мозгах, а вот сам… Личная жизнь у меня так и не сложилась. Властные женщины пугали, напоминали мать, покорные были не интересны. Так вот и болтался я по жизни. Несколько раз пытался жить с женщинами, один раз даже женился на невзрачной и неинтересной особе. Но ничего не получилось. И вдруг в мою жизнь ворвалась яркая, улыбчивая, идущая на контакт, очень легкая и красивая женщина. Она намного моложе, но проявляет интерес, и ее, кажется, не смущает, что я и старше, и внешне не Ален Делон. И вот тут-то во мне и взорвался весь фонтан чувств и эмоций, которые копились все эти годы. Сердце словно оторвалось и полетело на крыльях любви и страсти. И мне было так хорошо с этой девушкой! Забылись все тревоги и комплексы. Я впервые испытал настоящую любовь и счастье. И ей тоже было хорошо со мной. Нет, это не обман! Я чутко вглядывался в ее реакцию, она была довольна и счастлива. Конечно, я жил не в вакууме, я слышал, как обсуждали мою избранницу окружающие. Одни деликатно говорили о ее слабости к мужскому полу, другие открытым текстом называли ее шлюхой. Но для меня это не имело никакого значения. Главное, я чувствовал в ее присутствии, я терял голову от ее улыбки, а желал ее всю. И да, я поверил в ее искренность, я заслужил это счастье, я выстрадал его сполна. Я впервые поверил, что все может быть! Что я всю жизнь ошибался! Яна перевела дух и снова заулыбалась. — Вот иногда такое во мне живет. Правда, странно? Мне кажется, я обратилась к вам по адресу? Это что-то глубинное и живущее внутри меня. Вот опять накатывает. Я старалась не ревновать мою любовь, не думать, что она делает, когда работает в другом месте. Наверное, я боялся узнать что-то лишнее. Не хотел знать. Но не верить своим глазам я не мог. Как моя любимая точно так же восторженно, с любовью и страстью смотрит на другого мужчину. Та же улыбка, те же жесты. Легла к нему в постель в заведении, где я главный. Это стало страшным ударом. У меня в глазах все потемнело, ушла почва из-под ног. И передо мной вновь встала смеющаяся мать, которая бросала мне в лицо: «Ну что, неудачник? Ты думал, что обманешь меня и судьбу? Несносный мальчишка! Ты не послушал мать?! Я же говорила тебе, что все бабы шлюхи и никто не достоин твоего внимания. А ты как был ничтожеством, так им и остался». Ну, и тогда я сделал очень решительный поступок и убил эту тварь, которая всколыхнула такие светлые чувства во мне, а потом сама же их и растоптала. Вот только не знаю точно: я ее сначала накачал наркотиками или снотворными, а потом зарезал, или наоборот? Это, может, вы мне сейчас объясните? Впрочем, патологоанатом уже сделал свое заявление: жертва была одурманена, а затем зарезана. Яна сидела в кабинете главного врача психушки, закинув ногу на ногу, и требовала от него ответа. Лицо Аркадия Михайловича сначала побледнело, затем покраснело. Он сидел в своем кресле, словно на троне, и неприязненно смотрел на Яну. — Интересную историю ты мне рассказала. Я и не знал, что ты настолько больна. Ты, конечно, производила впечатление взбалмошной женщины, но чтобы такая тяжелая патология присутствовала… — покачал он головой. — Боюсь, я тут силами своего, можно сказать, санатория не справлюсь. У нас тут «буйных» не держат. — Да буйный здесь только вы! Так располосовать бедную Глорию, и, главное, отвечать не хотите, свалили все на невинного человека и спокойно продолжаете жить! — бросила ему в лицо Цветкова. — Ты даже не сможешь доказать, что у меня с ней хоть что-то было. Зачем мне убивать своего хорошего сотрудника? — немного ослабил галстук Аркадий Михайлович. — Знаете, Аркадий Михайлович, мне и доказывать ничего не надо. Помните, пару дней назад мы пересеклись в кафе, и вы раньше ушли, сославшись на занятость. Поэтому, уже не могли видеть, что я забрала чашку, из которой вы пили кофе. Спросите, для чего? Для проведения ДНК-теста. Глория была беременна, и ребенок был от вас, ДНК-исследование подтвердило этот факт. Так что доказывать, что вы были близки, уже нет надобности. Лично я не знала Глорию, но в силу определенных обстоятельств стала наводить о ней справки. И все сошлись только в одном: Глория не пропускала ни одного мужчину, который появлялся в ее поле зрения. Бывают такие женщины, без принципов и моральных норм, они созданы исключительно для развлечения и приятного времяпровождения. Они искренне любят мужчин, ласковы и честны в этом. И какой-то мужчина на самом деле может подумать, что она влюбилась, что она останется с ним. Но она останется с ним ровно до того момента, как встретит другого мужчину. Таких женщин привязывать нельзя. Цветкова перевела дух и продолжила: — Мы проверили все ее связи, и, что касается этой беременности, на отцовство пришлось проверять не вас одного. У меня возникло предположение: если Глория не пропускала ни одного мужчины и заводила романы на всех своих местах работы, то и вас, Аркадий Михайлович, она вряд ли пропустила. То есть выбор у нее здесь был невелик, и уж с вами она точно закрутила бы роман. Быть в отношениях с главным врачом — это престижно для медсестры, тем более, что ее профессиональный уровень оставлял желать лучшего, это тоже все отмечали. А теперь все ее косяки можно было прикрыть выгодным покровительством. — Зачем ты что-то плела про мою мать? — злобно спросил психотерапевт. — Я не плела. Когда анализ ДНК подтвердил ваши сексуальные отношения с Глорией, мы навели справки о вашей личности, о детстве. Все соседи в один голос говорили об очень тяжелом характере вашей матушки, рассказывали, как пренебрежительно и унизительно она всегда обращалась со своим сыном, то есть с вами. И известие о том, что ваша личная жизнь так и не сложилась, никого не удивило. Почему-то люди этот факт приняли как данность, по-другому они и не представляли. Я бы пожалела вас, Аркадий Михайлович, но почему-то не жалко. Если бы Мартин не сидел в изоляторе за то, чего не совершал… Если вы убили Глорию, вы и отвечайте за это, — ответила ему Яна. — Может, мне легче убить тебя? — с надеждой в голосе спросил Аркадий Михайлович. — Не знаю, насколько вам это легко, — честно ответила ему Яна, — вы пока одного человека убили. А меня за что? — А чем ты лучше Глории? Такая же шлюха. Сколько у тебя мужей было? — спросил Аркадий Михайлович, вставая и приближаясь к ней.