Повесив трубку, поправила макияж и грустно подумала: «Зря стараюсь. Что он увидит без света? И без очков!» Генриетта Карловна щелкнула выключателем, спальня погрузилась в сиреневый сумрак: у Изверга лампы в саду были одеты в сиреневые плафоны. В тот же миг погасли и лампы. Она испугалась: «Зачем он их погасил? Неужели идет? Ко мне? Уже? Ах, я не готова! Я не могу! Не могу я его принять! Что за глупости? Нет-нет! Он не смеет!» Пометавшись по спальне, она сняла пеньюар и грохнулась на кровать. В голове панически пронеслось: «Боже, я же вся мокрая! Не мылась с пяти часов! От меня, поди, разит, как от арабского скакуна. И понюхать себя не могу. Так варварски надушилась, что намертво нюх отбила». Генриетта Карловна вскочила с кровати и с криком: «Надо помыться!» — вынеслась в ванную комнату. Там звонок в дверь ее и застал. Бедняжку словно током прошило. «Ужас! Как оно выйдет все? Как он? И как я?» — заметалась она, трепеща и нервно потея. Звонок повторился, гораздо настойчивей. Генриетту Карловну вторично прошило: «А вдруг он уйдет?» Забыв, что обещала ждать и молчать, она свесилась с перил (довольно рискованно) и завопила: — Открыто! И на цыпочках шмыгнула в спальню. И на кровать прилегла. И прислушалась. Из прихожей доносились шаги, неуклюжие, неуверенные. Что-то загрохотало… Она рассердилась: «Вот слон! Сейчас он развалит там все и перебьет!» — Чего ты там топчешься? — зло спросила она и строго скомандовала: — Быстро поднимайся наверх! Вспомнив, что Изверг не привык к подобному обращению и может обидеться, Генриетта Карловна нежнейше добавила: — Мой дорогой. Топот, донесшийся с лестницы, ей сказал, что Изверг не обиделся, взбирается и что он на верном пути. Для надежности Генриетта Карловна ласково повторила: — Дорогой, как поднимешься, дверь налево. Она вскоре услышала, что Изверг остановился на втором этаже на площадке. «Сдрейфил», — догадалась она и, осмелев, милостиво подбодрила: — Не стесняйся, входи. Я тебя жду. Скрипнула дверь, на пороге показался его силуэт. Генриетта Карловна прошипела: — Ну что ты стоишь? Я здесь, на кровати. Ответный шепот спросил: — Это где? Я не вижу. — Два шага вправо, три шага вперед и протяни мне, пожалуйста, руку, — уже нежно прошептала Генриетта Карловна, чувствуя, как по ее дрожащему телу прокатилась горячая волна. Это вселило храбрость. Генриетта Карловна уже ничего не боялась. Он выполнил ее указание: с вытянутой рукой сделал два шага вправо, три шага вперед и оказался в ее объятиях. И ее ночная рубашка была немедленно сорвана — Генриетта Карловна наконец узнала, что находят молодые девицы в его зрелой постели. Это была сумасшедшая ночь. Сумасшествие длилось почти до утра, пока он не взмолился: — Все, есть хочу! Генриетта Карловна потянулась к своему ночнику, но, вспомнив, что прическа ее наверняка утратила привлекательность да и сама она прическе под стать… — Я сейчас! — вскочила она и на ощупь в утреннем сумраке покинула спальню. В кухне, пока микроволновка разогревала Извергу завтрак, Генриетта Карловна тщательно себя изучила, обнаружив, что помолодела если и не на десять, то на пять лет уж точно. А может, и на все шесть. С этой приятной мыслью она вернулась в спальню и нежнейше спросила: — Дорогой, ты в темноте сможешь есть? Он смущенно буркнул в ответ: — Смогу. И набросился на еду. Завтрак срубал одним махом и с новыми силами снова завалил даму в постель. Сумасшествие двух пожилых людей продолжалось до тех пор, пока, истощенные, они не заснули, обнявшись. Засыпали под шепот: объяснялись в любви. Разбудил Генриетту Карловну телефонный звонок. Она, не отрывая головы от подушки, механически дотянулась до телефона, нащупала трубку, поднесла ее к уху и подскочила, словно ужаленная: это был Изверг. Он виновато промямлил: — Прости. — Как это понимать? — возмутилась она. — Почему ты ушел, не простившись? Изверг смущенно хихикнул: — Ты все перепутала. Я не уходил. — Не уходил?! — Ну да, я не пришел. Генриетта Карловна поразилась: — Ты не пришел? Почему? — Хотел тебя подразнить, начал тянуть резину, прилег на диванчик и случайно по-стариковски заснул. Только что вот проснулся и сразу тебе звоню. Ты где? — Я в постели, — не слыша собственного голоса, доложила она. Изверг принялся извиняться: — Честное слово, не знаю сам, как получилось, прости… Генриетта Карловна прошипела: — Разыгрываешь меня? Опять издеваешься? — Нет, ни в коем случае, — испуганно забубнил Изверг и в доказательство чистоты намерений предложил: — Хочешь, я прямо сейчас к тебе в спальню приду? Она взвыла: — Так ты меня не разыгрываешь? Это не ты?! Он опешил: — Не я? В каком смысле? Но Генриетте Карловне было уже не до него. С неоконченным воплем: «А кому же я тут всю ночь?..» — она метнулась к окну, зверски сдернула занавеску, охнула и оцепенела. На другой стороне улицы на бордюре сидел грязный ободранный бомж и, как верующий на святыню, просветленно смотрел на ее окно. Увидев Генриетту Карловну, бомж оживился. Он вскочил, изящным жестом снял свою жуткую шляпу, радостно помахал ею в воздухе и склонился в низком поклоне. Своими движениями бомж обнаружил высокое происхождение, чего Генриетта Карловна заметить в нем не пожелала. Она встречала людей по одежке, с чем у бомжа обстояло не очень… Точнее, очень нехорошо. Поэтому женщина испуганно отпрянула от окна и взвизгнула: — Не может быть! Это он! Подонок и вор! Видимо, подразумевалось, что бомж выкрал ее невинность, хранимую для соседа, то бишь Изверга и Педофила. Об этой утрате несчастная и призадумалась, а задумываться в таких случах вредно. До нее мгновенно в полном объеме дошло, что она делала этой ночью и с кем. Генриетта Карловна обезумела. Набросив халат, она вынеслась к бомжу и принялась неистово его поносить, то и дело повторяя: «Как ты, мерзавец, посмел?» Он долго и вежливо слушал, пожимая плечами, и, в конце концов, скромно в ответ изумился: — Простите, мадам, но вы сами меня позвали. — А зачем ты топтался под дверью моей? — яростно взвизгнула Генриетта Карловна.