— Здесь. — Он указал на правую сторону нижней части живота. — Лекарь сказал, мне повезло, что нож не проткнул ничего важного. — Сильно болит? — Уже не очень, — пожал он плечами. — Скоро я снова стану собой, обещаю. Он рассказал о том, как ездил от деревни к деревне, пока не нашел человека, кой знал их мать и подсказал, как найти ее родную деревню. — Довольно милое малонаселенное местечко. Сначала я пошел в трактир и разговорился с местными. Чуть позже пришел человек, который помнил маму. Я возликовал. Я побывал во многих трактирах, и наконец-то кто-то понял, о ком я спрашиваю. — Он поморщился. — Но хорошее настроение надолго не задержалось. Я отправился в церковь поговорить с куратом. Он принес реестр, и я нашел бракосочетания восьмидесятых годов. Однако с тысяча семьсот восемьдесят пятого года по тысяча семьсот восемьдесят восьмой записей не было. Два листа вырезали. Аккуратно, ножом, рядом с переплетом. Курат глазам своим не поверил. Ожидаемо. Однако Джорджи все равно ощутила разочарование подобно удару. То, что это совершила их плоть и кровь, усугубляло ситуацию. — Что сказал курат? — Сказал, поговорит с епископом. — Гарри цинично захохотал, но она понимала, что за смехом он скрывал океан разочарования и боли. — А что еще он мог сказать? Страницы пропали, в деревне их точно не сыщут. — И что потом? — Я вернулся в трактир. Подумал, вдруг отыщу человека, который помнит церемонию бракосочетания, может, даже найду очевидца. Многим я покупал эль и спрашивал о маме и импозантном господине, за которого она вышла замуж. Но никто ничего путного не помнил. Как-никак минуло двадцать пять лет, да и свадьба, небось, прошла скромно. Родственников у мамы не было. — Он помолчал. — Теперь-то я понимаю, что мужчина (один из тех, с кем я разговаривал) ждал, что кто-нибудь придет и станет задавать вопросы о маме. Но тогда мне это в голову не пришло. — Ох, Гарри. — Когда стало ясно, что я ничего не добьюсь, я пошел на постоялый двор. К тому моменту я до того расстроился, что хотелось уехать в Лондон и забыть обо всем. Но было уже поздно. Покои брать не хотелось, практически все деньги я истратил, поэтому я заплатил за ночь в конюшне. Почти весь вечер я провел в пивной, решил изрядно напиться, поскольку спать мне предстояло черт-те где. И конечно же, хотелось утопить печаль в алкоголе. Я разговорился с незнакомцем, он купил мне эля. Мы особо ничего не обсуждали, зато он вытянул из меня, кто я такой. Я ничего не заподозрил, Джордж. Я дурак! К конюшне я поплелся вдрызг пьяным и сразу же уснул, а когда проснулся, бог знает сколько времени спустя, этот человек стоял надо мной с ножом. Гарри смолк и крепко сжал ее пальцы. Джорджи не подталкивала его продолжать, лишь молча ждала. — Мы подрались. Потасовку я описать не смогу. Это было ужасно, безобразно. Очень хотелось выжить. Вот так идешь по жизни и не задумываешься, до чего легко можно отправиться к праотцам. Когда меня посетила мысль, что я умру, что-то на меня нашло и я дрался как одержимый. Сначала я даже не почувствовал колотую рану. Меня занимало лишь одно: причинить ему вред. А потом пришел Джошуа (так зовут хозяина постоялого двора). Он услышал нас и решил узнать, что за шум. Он огрел нападавшего граблями, и негодяй убежал. После этого я ничего не помню. Я потерял сознание. Вроде бы приходил лекарь. У меня поднялась высокая температура. Они считали, что я умру. Джошуа, благослови его Господь, выделил мне лучшие покои, а его жена и дочь присматривали за мной. Я их должник. — Мы их отблагодарим. — Макс заплатил за покои, но должен я в десять раз больше. — Он помолчал. — Как только я пришел в себя, я написал Максу, и он приехал за мной. До дома мы добирались целую вечность. Мы останавливались каждые пятнадцать километров. Бедолага Макс, наверное, рвал на себе волосы. — Глупостей не говори, — изрек Макс. Он вошел с чаем и горкой жареных крампетов с маслом. Несколько штук он переложил на тарелку и подал Гарри, кой принялся уминать их так, словно не ел несколько дней. — Выкладывай новости, Джордж, — сказал Гарри с полным ртом. — Лили говорила, никаких доказательств ты не нашла. — Нашла несколько писем. Давай покажу. Джорджи вынула из саквояжа пачку писем, кою забрала из дома Дансмора, вытащила самое изобличающее и передала Гарри. Он вытер руки и взял письмо. Прочитав, он вскинул глаза с мрачно-сердитым лицом. — Заметил дату? — справилась Джорджи. Он кивнул. Макс принял вопрошающий вид. — Оно написано в день смерти мамы, — пояснил Гарри и передал листок Максу. — Увы, оно ничего не доказывает, — проговорила Джорджи. — Написано чересчур обтекаемо. Здесь нет имени мамы, не говорится о том, зачем дядя послал этого Монка. Но кое-что я сказать могу. — Она кинула на Гарри грозно-удовлетворенный взор. — Монк мертв. Джорджи поведала обо всем. Точнее, не совсем обо всем. Она опустила то, что делила ложе с Натаном, правда, созналась, что он ее разоблачил, а потом помог. Гарри поинтересовался его мотивами, а она пожала плечами. — Возможно, он решил повести себя по-рыцарски. — Харланд — друг Дансмора. Он отмечал Рождество в его доме. На кой ему тебе помогать? Ты уверена, что он не связан с нападениями? — Уверена. Если бы он хотел сдать меня Дансмору, он бы уже сдал. — А может, он рассчитывал, что ты приведешь его ко мне. — Гарри, — молвила она, краснея, — я уверена, что он просто помогал мне. Он смотрел в ее серьезное лицо и на миг задумался. Джорджи отвела взор. — Видимо, ты не сомневаешься. Надеюсь, ты права. Глава 29 Домой Натан воротился с идиотской ухмылкой, коя пропала, когда на глаза попался слонявшийся в прихожей Гоудж. Вечно спокойный Гоудж вид имел извиняющийся и в то же время испуганный. Натан сразу же все понял. — Милорд… — Где мисс Феллоуз? — Ушла, милорд. Два часа назад. Извините, отговорить ее не вышло. Натан выругался. — Я послал Дэви проследить за ней, через посыльного он уже известил, что она в Ковент-Гардене, в квартире над театром «Камелот». Он наблюдает за зданием, а если она соберется уехать, он последует за ней. — Отлично. «Камелот». Разумеется. Театр Макса Эддингтона, где Лили Хокинс — главная звезда. — Мне сообщили, что лорд Дансмор сегодня вернулся в город, — примолвил Гоудж. Натан задумался. Хотелось поскорее наведаться к Дансмору. Дансмору надобно усвоить, что, если Джорджи снова тронут, Натан примет сие на свой счет. После предупреждения Дансмор станет врагом. Пусть будет так. Врага лучше знать в лицо. Откладывать примирение с Джорджи не хотелось, однако он скрепя сердце решил, что важнее сначала разобраться с Дансмором. Покамест он отправит кого-нибудь к Дэви, дабы присмотреть за «Камелотом». Он отдал Гоуджу приказ, потом помчался наверх переодеться, покуда седлали новую лошадь. Во время разговора с Дансмором он должен быть невозмутимым графом Харландом. Одеяние он выбрал непривычно непримечательное, зато рубашка снежно-белая, на синем фраке ни ворсинки, а ботинки блестели, как уитбийский гагат. Прежде чем спуститься, он вошел в опочивальню Джорджи. Возникло ощущение, что здесь по-прежнему жили. На туалетном столике стояло несколько баночек. Покрывала немного смяты, распахнуты дверцы шкафа, где висели купленные платья. А вот потрепанный саквояж исчез. Поначалу он решил, что записки Джорджи не оставила, засим заметил, что что-то лежит на каминной полке. С колотившимся сердцем он взял записку и трясущимися пальцами открыл. На пол упали монеты. Дорогой Натан! Гарри вернулся, и я уезжаю к нему. Пожалуйста, прими деньги за купленные платья. Надеюсь, этого хватит за вещи, которые я забрала. То, что осталось, можешь вернуть. Я почти ничего не носила. Спасибо, что спас мне жизнь. Жаль, я не могу тебя отблагодарить. Д. Сие поразило до глубины души. Сегодня Джорджи призналась ему в любви. По его мнению, это значило, что она дождется его возвращения и упадет в его объятия. Какая глупость. Он должен был догадаться, что после случившегося ей не терпелось уйти. Натан надеялся, что про брата она сказала правду. Если она снова попадет в опасность, это будет всецело его вина. Дансмор принял его безотлагательно. Через несколько минут после того, как Натан положил карточку на поднос, дворецкий воротился и пробормотал, что его светлость в библиотеке с виконтом Осборном и не откажется ли его светлость пройти туда. Натан скрыл изумление от упоминания Осборна и вслед за дворецким пошел по коридору. Значит, они общались, несмотря на то что Дансмор решил, что больше они видеться не должны. Когда Натан вошел в библиотеку, Дансмор стоял у камина лицом к двери, а Осборн смотрел в окно. Сложилось впечатление, что он чему-то помешал. Осборн злился, Дансмор напрягся. — Харланд, — заговорил Дансмор холодно, отрывисто, — что привело вас сюда? Краткость на грани грубости. Натан улыбнулся и сел без приглашения, остальные остались стоять. — Я пришел по деликатному делу. — Да? — поджал Дансмор губы. — Вы не рады меня видеть? — Натан поправил манжеты. — Честно говоря, нет. — А должны радоваться. Ведь я пришел один, а мог бы привести магистрата. Дансмор зашелся резким смехом и посмотрел на Осборна.