Выдвинув эти требования, Феллоуз снова замолчал и потупил взор. Лицо все еще полыхало румянцем. Натан его рассматривал. Его не интересовали подробности найма слуг — этим занимался Тейлор. Но просьба Феллоуза казалась приемлемой, и Натан уважал молодого человека за то, что он осмелился высказаться. — Хорошо. — Он пожал плечами и взял колокольчик. — С-спасибо, милорд, — заикаясь, проговорил Феллоуз. Феллоуз послушно устроился там, куда указал Натан. Сел он чопорно, прижав колени друг к другу и пристроив шляпу. Поймав взор Натана, он медленно раздвинул ноги. В ожидании Тейлора Натан безмолвно наблюдал за Феллоузом. Право, он еще щенок. О чем Натан думал, предлагая эту должность юнцу? Пусть и в порядке испытания. Вошедший Тейлор не обратил на Феллоуза внимания и вопросительно взглянул на Натана. — Милорд? — Тейлор, мистер Феллоуз приступит к работе в понедельник. У него должна быть своя комната. И каждое… воскресенье? — Он покосился на юношу, который быстро кивнул. — И каждое воскресенье полдня отдыха. Все ясно? Тейлор слегка округлил глаза, но, помимо этого, он не выразил удивления, лишь наклонил голову. — Феллоуз, жалование с вами обсудит Тейлор. — Натан кинул взор на молодого человека, поднимавшегося на ноги. — Он пояснит, где и когда вам следует появиться в понедельник. Желаю вам хорошего дня. — Благодарю, милорд. Хорошего дня. — Феллоуз немного неуклюже поклонился. Едва двери библиотеки закрылись, Натан опустился на спинку кресла. Он что, выжил из ума? Конечно, он поступил импульсивно. Но в отношении молодого человека у него возникло хорошее предчувствие, да и спокойная уверенность впечатлила. Впереди Джорджа Феллоуза ждал месяц, чтобы достойно себя проявить. Когда Джорджи выбралась из дома Харланда, ее по-прежнему лихорадило. В голове не укладывалось, что ее так быстро наняли. Он задал всего один вопрос: «Почему?» И смотрел зорким взглядом, словно видел все ее тайны. Харланд нанял ее с месячным испытанием. Ей же нужно остаться как минимум месяца на два, дабы попасть на рождественский прием у Дансмора. Придется стать незаменимой, чтобы Харланд ее оставил. Джорджи надеялась, что годы облачения актеров во все мыслимые наряды, укладки волос и гримировки лиц помогут в новой роли. По меньшей мере месяц ей придется выдавать себя за Джорджа Феллоуза, камердинера лорда Натаниэля Харланда, самого элегантного джентльмена в Лондоне. Лорд Натаниэль Харланд. Джорджи будет набирать ему ванну, присматривать за одеждами. Брить! Господь всемогущий, нужно потренироваться. Она ни разу в жизни никого не брила. Джорджи опустила шляпу чуть ниже и устремилась к дому Лили, что в трех километрах отсюда. Приехала она на наемном экипаже. Впервые она вышла средь бела дня в мужском обличии. Странно. Чудная привилегия — ходить без тяжелых юбок, свободно, без ограничений передвигать ногами. Способность двигаться изумляла. Джорджи наслаждалась и почти боялась, поймала себя на том, что хотелось бежать. Было бы здорово пробежаться в таком наряде, не боясь споткнуться, без необходимости придерживать ткань. Но, вместо того чтобы бежать, она поступила лучше: делала длинные шаги и размахивала руками в неженственной манере. Из кармана она достала искривленную счастливую монетку достоинством в полкроны, что много лет назад ей дал отец. Тогда она была еще маленькой, ей было лет пять или шесть. Папа уронил монету на улице, и по ней прогромыхала карета. Они хохотали над изогнутой формой, когда он подобрал монетку и протянул Джорджи «на удачу». Она всегда носила монету с собой — даже когда выходила на сцену. Хотя она не принесла Джорджи много удачи. Однако сегодня помогла. По дороге Джорджи катала монету в левом кулаке, дойдя до мизинца, ловила большим пальцем и начинала сначала. Эдакий искусный эффектный фокус, коему ее научил папа. Она даже не осознавала, что делает, ибо в памяти всплыла эта чудная короткая беседа. Мельком глянув на Харланда, Джорджи чуть не упала. Она никогда не видела таких мужчин. Нет, привлекательных мужчин она видела. В театре полно привлекательных мужчин. Но вот мужчин вроде Харланда Джорджи не видела никогда. Харланд отличался от всех. От брата, что напоминал греческого бога своим мощным телом и светлыми волосами. От Уилла Грейнджера, ведущего актера Макса, с лихими усами и ровными белыми зубами. Даже от Майкла Маккола с пронзительными голубыми глазами и волнительными поцелуями. Харланд — красавец. Стоило его увидеть, внутри что-то заныло. Он поднялся из-за стола, высокий, стройный, широкоплечий, темные волосы упали на лоб. Темные, как соболий мех, темные на фоне бледной кожи. А эти томные глаза. Ей показалось, будто она тонет. Пышные вычурные ресницы; веки будто подведены сурьмой. А губы… Красивые губы можно было бы принять за женские, если бы не твердый, чисто мужской подбородок. Джорджи сказала, что он самый элегантный джентльмен в Лондоне. Репутация не обманула. Харланд облачился в изысканный, превосходно сшитый фрак, шелковый жилет и бриджи цвета буйволовой кожи. На бледной шее повязан накрахмаленный белый платок. Джорджи будет его одевать. Что важнее — она будет его раздевать. Во рту мигом пересохло. Интересно, как он выглядел под шерстью, шелком и льном? Она не невежда в плане мужских тел. Каждый вечер она помогала актерам надевать и снимать костюмы — и видела мужчин обнаженными. Да и Майкл Маккол не единственный мужчина, что ее целовал. Театральный мир не столь ханжеский, как мир простых смертных. Может, Джорджи и невинна, но она знала, что к чему, и уже испытывала это ощущение внизу живота, жажду большего. Но она не имела представления, что можно испытать такое желание лишь при взгляде на мужчину, стоявшего в десяти шагах от нее. К тому же он не выказал даже малейшего интереса… Разумеется. Харланд считал Джорджи мужчиной. Он считал ее мужчиной. Джорджи преодолела первое препятствие в этой шараде. Сможет ли она продолжить? С Харландом она проведет немало времени, будет жить рядом с ним. У него получится докопаться до истины или в своем маскараде она одержит победу? Макс назвал ее талантливой актрисой; жаль, что она, в отличие от матери, не горела желанием выступать. Сейчас Джорджи горела желанием. Ради этой роли — роли, состоявшей не только из притворства. Ведь она действительно станет камердинером. Ей подумалось, что все может получиться. Глава 4 Две недели спустя Половина десятого утра. Без малого. Джорджи прислонилась плечом к стене подле двери в опочивальню Харланда, ожидая служанку, что должна принести поднос с завтраком. По обыкновению, вернувшись ранним утром, Харланд оставил для нее точные указания. Написанная наспех записка, переданная через ночного лакея, ждала поутру на том месте, где она завтракала. Там говорилось: «Завтрак в опочивальню в девять тридцать. Яйца пашот. Кофе. Костюм для верховой езды». В промежутке между тем, как она позавтракала и отправилась к Харланду, Джорджи два часа утюжила фраки и жилеты, а закончив, стала краснолицей и липкой. Прежде чем пойти в хозяйскую опочивальню, пришлось сбегать в свою комнату и умыть лицо. Она прождала подле двери уже несколько минут к тому моменту, как подоспела служанка Рози, пухленькая, молчаливая девушка. Лакей Том настаивал, что Рози «влюблена в Джорджа». — Доброе утро, Рози, — сказала Джорджи. Щеки у Рози налились свекольной краснотой, как случалось всегда, стоило Джорджи с ней заговорить. Под грохот фарфоровой посуды она передала поднос, буркнула приветствие и поспешила прочь. Джорджи опустила поднос на столик, стоявший у двери, и быстро проверила содержимое. Все на месте: утренняя газета, кофейник, тарелка с яйцами, прикрытая серебряным куполом, намазанные маслом тосты и нарезанный апельсин. Харланд обожал апельсины. В записке про него не говорилось, но Харланд съедал апельсин каждое утро, всегда нарезанный на восемь долек. У Джорджи аж слюнки потекли. Она тоже любила апельсины. Казалось, будто она не ела их целую вечность. Сочная блестящая мякоть выглядела очень притягательно в маленькой хрустальной вазочке, куда миссис Симмс уложила дольки. На миг она задумалась: Харланд заметит, если она стащит дольку? Конечно, заметит. В вазочке всегда лежало восемь долек, и это в его духе — подметить, если их станет семь. Постучав, Джорджи досчитала до десяти и приоткрыла дверь. — Входи. Раздавшийся голос Харланда — утренний голос, хриплый спросонок — стал решающим знаком. Джорджи подняла поднос и вошла спиной вперед, а когда обернулась, Харланд пытался усесться. Одежда, как обычно, отсутствовала. Темные волосы растрепались, темные глаза полуприкрытые и сонные. Он устало провел рукой по лицу. Джед сообщил, что он явился домой в три часа ночи. На месте Харланда она проспала бы до обеда. Покуда он возился с подушками, Джорджи вперилась взором в его торс — сформировавшаяся привычка. Пока она стояла с подносом, безопаснее смотреть туда, чем в лицо. Харланд стройный, однако широкоплечий. Он пленял своей наготой, подтянутой мускулистой грудью, усеянной темными волосками, что окружали плоские соски и стрелой тянулись к промежности, где снова расширялись. Несколько раз, когда он выбирался из постели или надевал кальсоны, она мельком видела промежность и быстро отводила глаза, надеясь, что он не заметит этой странной заинтересованности. Едва Харланд с удобством устроился, подложив под спину подушки, Джорджи завозилась с маленькими ножками, сложенными под подносом, что позволяли примостить его поверх бедер. Искусная вещица. Полированное вишневое дерево с инкрустациями из перламутра. И немного изобретательности в виде складных ножек. Харланд любил искусные вещи и питал страсть к антиквариату, будь то поднос со складными ножками, рапира, крывшаяся в трости с золотым набалдашником, или табакерка с порнографической гравировкой на внутренней стороне крышки. Джорджи налила в чашку черного ароматного кофе. Харланд смежил веки и благодарно вздохнул. Джорджи отставила кофейник и убрала серебряную крышку с яиц пашот. — Спасибо, Феллоуз, — изрек Харланд. Это не столько выражение признательности, сколько дозволение удалиться. Джорджи восприняла фразу в том духе, в коем она была сказана. — Прекрасно, милорд, — пробормотала она. Она аккуратно положила крышку и салфетку на прикроватный столик и ушла в соседнюю гардеробную готовить костюм для верховой езды. Джорджи выбрала зеленый бархатный фрак и прошлась по нему щеткой, дабы ворс лег в верном направлении. Бриджи из оленьей кожи. Чистое белье: кальсоны, сорочка, платок — все кипенное, а платок туго накрахмаленный. Шелковые чулки. Высокую черную шляпу с загнутыми полями она покрутила в руках, наслаждаясь тонкой работой, привлекательной формой, густой бархатной чернотой. Джорджи вытащила сапоги для верховой езды, чищенные вплоть до подошв еще вчера. Они так блестели, что складывалось впечатление, будто их никогда не носили. Однако Джорджи достала мягкую тряпку и еще раз их протерла. Пока она работала, звон столовых приборов, грохот посуды и шелест бумаги напоминали, что в нескольких метрах отсюда завтракал Харланд. Ровно в десять часов раздался стук в дверь. Джорджи отправилась открывать. Харланд, отведав все содержимое, отставил поднос в сторону и погрузился в чтение газеты. Вновь Рози. На этот раз она принесла чайник с кипяченой водой, прихваткой уберегая руку от горячей ручки. Джорджи, стараясь не обжечься, умудрилась принять чайник. — Подождите, я принесу поднос. — Да, мистер Феллоуз. — Рози снова разрумянилась. О боже, Том говорил правду? Джорджи надеялась, что нет. Мысль, что кто-то из слуг станет слишком внимательно за ней наблюдать, по душе не пришлась. Чайник она отнесла в гардеробную и вернулась, прихватив по пути поднос. Дабы забрать поднос, Рози сделала шаг вперед и слегка коснулась Джорджи. Джорджи отпрянула. Поднос чуть не выскользнул у нее из рук, тарелки с громким грохотом опрокинулись и закружили по подносу. — О боже. Простите, мистер Феллоуз! — воскликнула Рози. — Не извиняйтесь. Это полностью моя вина, — сказала Джорджи, поправляя посуду. Закрывая дверь, Джорджи ощутила, как запылало лицо. Она чувствовала себя глупо. Самое важное — в этом доме она должна оставаться незамеченной. Джорджи старалась мало говорить и сторонилась людей. Однако только что, взвинченная шутками Тома, она повела себя так, словно Рози собиралась ее обесчестить и устроить из этого целое представление. Такие ошибки Джорджи не могла себе позволить. Как и ожидалось, Харланд опустил газету и взирал на нее. Смотрел он пристально — редкий тревожный случай. Под его взором Джорджи неуверенно затопталась на месте. — Все в порядке, Феллоуз?