— Почему — когда-то? — удивилась Берта. — Я неделю назад такой купила. — Зачем? — опешил Скрипач. — Как — зачем? Ой, черт, совсем забыла. Я же наняла мужика, который туалет и ванную отремонтировать должен. Ну, не совсем отремонтировать, а восстановить стенку, заново провести в ванную воду, и всё подключить. Без раковины на кухне мы как-нибудь обойдемся, а вот без воды и без туалета… ну, в общем, ты понял. — Да уж, — протянул Скрипач. — Это я понял. Так, давай определяться. Сперва мы домой, потом в Бурденко, потом к Томанову, потом обратно. Так? — Так, — кивнула Берта. — После Томанова, если получится, заскочим в магазин, хоть хлеба куплю и сушек. Или пряников, если повезет. Не представляю, как вы два с лишним года ели эти рационы. Одуреть же можно, они все одинаковые. — Те были разные. Это, видимо, официалка издевается персонально над тобой, — Скрипач помрачнел. — Заскочим. А деньги откуда? — Томанов подкинул на ремонт, немножко осталось, — объяснила Берта. — Если я правильно поняла, денег нам не положено. Только на детей и на Джесс. — А тебя как бы и нет. — А я как бы государственный преступник, — напомнила Берта. — Я — при чем. А Джессика с ребятами — ни при чем. — Замечательно, — Скрипач хмыкнул. — Блин, разорваться мне, что ли? Ну не могу я пока что быть одновременно и в госпитале, и в институте. — Рыжий, забей, — попросила Берта. — Прорвемся. Если бы наши проблемы ограничивались деньгами… Она не договорила — в этом не было никакой необходимости. — Но хоть что-то Томанов тебе платить обещал? — требовательно спросил Скрипач. — Когда мы все начнем работать, нам будут платить. Немного, как я поняла, но всё-таки это лучше, чем совсем ничего. Солнце, ты не залезешь в сумку? Хочу проверить, взяла я справки, или не взяла. — Какие справки? — не понял Скрипач. — От «Вереска», ваши. Надо отвезти Томанову, чтобы вас прикрепили к отделению милиции. А я неделю уже довезти не могу, всё время забываю. Скрипач вытащил руку из рукава, засунул в сумку. Порылся, потом вытащил на свет помятый белый конверт, на котором размашистым Бертиным подчерком было написано «Справки, Томанов, передать до 15.11». — Они? — спросил рыжий. — Слава Богу, — облегченно вздохнула Берта. — Они. Раз в месяц нам будет положено ходить отмечаться. — Не очень понял, — признался Скрипач. — Ох… Сейчас попробую объяснить. После всех судов были вынесены следующие постановления. Первое — решение по заложникам остается в силе, поэтому все они получают прежний статус, но с рядом поправок. Второе — выезд им, разумеется, запрещен. Третье… — Это я и так знаю, — отмахнулся Скрипач. — Малыш, давай конкретнее. — Конкретнее — Огден сумел убедить часть руководства в том, что мы опасны и стране, и планете. Поэтому нас, скажем так, сильно прижали в правах. И ограничили финансирование до минимума. То есть та же Санкт-Рена имеет право лечить Ри и Ита, раз уж так вышло, но не имеет права обеспечивать меня. Вас сейчас кормят вообще только потому, что вы не отработали контракт, и вы его якобы отрабатываете дальше. А чтобы мы не натворили дел, нам велено соблюдать законы, действительные для преступников с подпиской о невыезде. В том числе — подтверждать присутствие в местных органах правопорядка. В данном случае — в отделении по месту прописки. — Ох-ре-неть, — покачал головой Скрипач. — Здорово. — Ну и деньги. Как я поняла, Томанову позволили выделить нам ставки… в общем, это немного меньше, чем средняя ставка уборщицы. На большее мы рассчитывать пока что не можем. — Плюс разрушенное жилье и отсутствие самого необходимого, — подытожил Скрипач. — Блеск. Замечательно. — Да ладно тебе, — отмахнулась Берта. — Хорошо, что хоть Джессике и ребятам официалка обеспечила всё по полной. Тут Огден сыграл в великодушие, не иначе. Комнату им выкупили, детей устроили в хорошую школу, обеспечение — по сто пятьдесят в месяц на человека, то есть Джесс дают шесть сотен, на детей, Ри, и её саму. Мы с Джесс решили, что это в некотором смысле попытка поссорить нас, дистанцировать. Одним, мол, всё, а другим ничего. Но… — Но Джесс тебе иногда подкидывает, — подсказал Скрипач. Берта кивнула. — Я, правда, боюсь брать, — призналась она. — И потом, мы решили, что лучше хоть что-то, да отложить. Потому что мы обе подозреваем, что квартира в Питере ничуть не в лучшем виде, чем наши московские. — Вот в это я охотно верю, — покивал Скрипач. — Ну, ладно. Ты лучше скажи, что меня сегодня заставят делать в институте? — Скорее всего, ничего, Федор Васильевич просто хотел поговорить, — Берта придвинулась к Скрипачу поближе. — Господи, как же холодно. Мне кажется, тут раньше так холодно никогда не было. — Не знаю, — Скрипач задумался. Взял её ладони в свои. — Может, из-за влажности? Река, всё-таки. — Возможно… У тебя тоже руки холодные. Катер подходил к шлюзам. Очередь оказалась короткой, их пустили по малому обводному фарватеру, поэтому шлюзовались совсем недолго. Скрипач удивился — раньше меньше сорока минут эта процедура не занимала, сейчас же уложились в пятнадцать. Что-то новое. Берта объяснила, что пассажирские суда теперь шлюзуются отдельно, и что эту обводку сделала, по словам местных, Официальная. Разумеется, для военных. Но и простым смертным пользоваться разрешили, правда, не сразу. После шлюзов они на первом же причале сделали пересадку: катер уходил на север и шел через город почти без остановок, а им нужно было добраться до центра. — Удобно получается. От дома до больницы пешком дойдем, я так каждый день хожу, — объясняла Берта. — И до филиала рукой подать. — До какого филиала? — не понял Скрипач. — В который нам после больницы. Тоже рядом совсем, на Больших Каменщиках. Ну, в институт, в котором сидит рабочая группа. Были бы большие концы, я бы с ног сбилась бегать. А так — всё рядом. Скрипач промолчал. По его мнению, ежедневные забеги от Котельнической до Курской с заходом на Каменщики для едва держащейся на ногах от усталости Берты были не «рядом», а вполне себе «далеко», но он пока что решил промолчать. — Ты завтракал? — поинтересовалась Берта. Сейчас второй катер проходил один из мостов, и она, по привычке, с интересом смотрела вверх — когда-то, давным-давно, она говорила, что ей всегда нравилось, как мосты выглядят с воды. — Не успел, — признался Скрипач. — Ит нам устроил очередную часть марлезонского балета, и вместо еды пришлось разговаривать с ним. А что? — Значит, дома перекусим. На этот раз в чем дело? — На этот раз он попробовал закатить скандал. Что-то ему опять привиделось, и он стал объяснять, что его, оказывается, обманывают. Скрывают даты, заставляют спать больше, чем планировалось… малыш, это чушь совершеннейшая, правда. В общем, пришлось выдернуть Марту, а потом с ним пятнадцать минут беседовали пять человек из смены, доказывая, что никто не обманывал и не врал ему. Вроде бы успокоился. — Но ему действительно… — Да в мыслях ни у кого не было ему врать или что-то подделывать! — Скрипач раздраженно треснул себя кулаком по бедру. — Устроил, понимаешь, охоту на ведьм. Ежу понятно, что ему тяжело, что с головой не всё нормально, но… но это дурдом какой-то. У меня порой возникает ощущение, что он это делает нарочно, что он сам в это не верит, что он весь этот якобы обман просто выдумал. Потому что в этот раз… в общем, прилетело персонально Фэбу. Мол, он инициатор заговора про даты, он влез в систему и что-то поменял, и так далее. Над Фэбом он словно специально издевается, понимаешь? Старается сделать максимально больно. И выискивает самые слабые стороны. Вот поэтому, собственно, я и не хочу, чтобы ты приходила, когда он не спит, чтобы он и тебя… так же… — И Фэб до сих пор принимает это всерьез? — Берта нахмурилась. — В том-то и дело, что да, принимает. Ох, ладно. Маленькая, прости, что я про это говорю, но он мне за это время всю душу вымотал. И не только мне. Хорошо, что он спит большую часть суток, и что по вечерам ему не до разговоров чаще всего. Потому что стоит ему открыть рот… — Скрипач безнадежно махнул рукой. — Ладно, не будем о грустном. — Да уж, — Берта понурилась. — Только, боюсь, грустное нам всё равно предстоит. Ты еще не видел обе квартиры. * * * До боли знакомый холл встретил их привычным просторным эхом. Часть ламп не горела, но плафон под потолком был освещен точно так же, как раньше. Скрипач поднял глаза — всё те же нестареющие дети, всё та же модель самолета в руках у мальчика, всё то же прозрачное летнее небо. Интересно, сколько их вообще во вселенной, этих плафонов? Наверное, столько же, сколько существует миров Русского Сонма. Мириады. Но почему-то больше всего нравится именно этот. Который тут, дома. — Роберта Михайловна! — пожилая консьержка, оказывается, встала из-за своего стола, и шла к ним. — Не мусорите больше! Вы вчера пакет несли, и весь лифт побелкой какой-то засыпали! Тут вам не гостиница, горничных нет!.. — А как мне тогда мусор выносить? — поинтересовалась Берта, складывая зонтик. На улице снова пошел дождь, и по пути от пристани они успели основательно вымокнуть. — А это не моё дело, как. Идите по черной лестнице. — Вы, простите, офигели? — поинтересовался Скрипач. — С двадцать первого этажа с тяжелой сумкой? — Не знаю, кто вы такой, и какое вам дело, но… — Я её муж, — жестко ответил Скрипач. Голос его не предвещал ничего хорошего. — И попрошу с моей женой в таком тоне не разговаривать. — Вот раз муж, то и последите, чтобы ваша жена не пакостила. — А не пошли бы вы… — начал Скрипач, но Берта схватила его за рукав и потащила к лифту. Когда двери кабины закрылись, она прошептала: — Рыжий, забей. Они всё время орут. Эта — в особенности. Я просто не обращаю внимания. — Почему орут? — Потому что квартира, солнышко, это лакомый кусок, на который претендовали многие, и который в результате не достался никому, потому что Томанов её сумел удержать за нами. Из-за вашей однушки тоже была свара. Понимаешь? — Понимаю, — глаза Скрипача нехорошо сузились. — Вот что. Когда мы пойдем обратно, я этой суке скажу пару ласковых. И не смей меня останавливать. — Рыжий, нет, ты не понимаешь. Мы сейчас здесь даже не на птичьих правах, мы… Господи… Родной, правда. Не надо с ними ссориться. Будет только хуже. — А что, есть куда хуже? — Есть. Можно оказаться в бараках в Бирюлево, например. Мне тут этим угрожали недавно.