Первым следовало молвить посаднику. Божен нервно крутил в широких ладонях шапку. – Ну, так нас же не сами рязанцы позвали, вот ежели б сам князь рязанский гонца послал, а муромские-то что, их самих вроде как вызвали, – Божен выдохнул, проговорив начало речи. – Да и мы вроде как под рукой Юрия Всеволодовича ходим, как там, во Владимире, посмотрят, ежели мы войско к рязанцам пошлем? Уж точно не обрадуются, еще решат, что мы к рязанцам хотим. Не добро-то будет. Вот. Микула понял, что посадник никакого похода не хочет, и гонец этот для него – зубная боль. – Вот и я так мню, с какой стати мы должны рязанцам на помощь кидаться, – подала голос Евфимия, поправляя жемчужное оплечье; говорить вот так, пред мужами, ей было непривычно, но отступать пред свекровью она не собиралась и решила выступить первой, – ежели б у нас какая беда приключилась, пришли б они нам на помощь? Дома пусть дружина сидит да свой град охраняет, – Евфимия обвела самодовольным взглядом собравшихся. «Вот я какая, справилась. Не так-то это и сложно», – читалось ликование в ее лице. – Ярославушка, ты что думаешь? – неожиданно обратилась старая княгиня к внуку. Ярослав, не ожидавший, что кто-то вообще будет спрашивать его мнения, густо покраснел, испуганно глянув на мать. Та одобрительно кивнула, мол, говори, ты ж князь. – Я как матушка думаю, – робко произнес он. – Ну, так и порешили, – улыбнулась Евфимия, поднимаясь. – Ничего мы не решили! – грохнула посохом Евпраксия, от чего отец Патрикей вскинулся, испуганно озираясь по сторонам. – Как это не решили?! – взвилась невестка. – Нешто, матушка, не слыхала, что князь сказал? – Не слыхала, глуховата от старости стала, – с нарочитой древностью проскрипела Евпраксия. – Войско пошлем, не то время, чтоб каждый в свою дуду дудел. – А Великий? – напомнил Божен. – А Великому тоже следует поспешать, коли Бог разум не отнял. – Думаешь, я не знаю, зачем ты войско выпроваживаешь, – открыто накинулась на свекровь Евфимия, – чтобы за нас заступиться некому было, а ты бы с ушкуйником град захватила. – Окстись, дура! – прикрикнула на невестку Евпраксия. – Ты что мелешь? – А то, пусть все ведают, – Евфимия красноречиво посмотрела на Божена. – Мою дочь за ушкуйника выдашь, а Дарью за Святослава Пронского, чтобы пронские пришли да на столе в Гороховце сели, а моих детей вышвырнули. Для того ты ушкуйников и пригласила, чтоб любимую унуку княгиней сделать. Что, думала я не знаю? Все я знаю, не слепая, очи есть! Евпраксия гневно засверкала глазами, к щекам прихлынула кровь, а подбородок выдался вперед. Казалось, еще немного, и свекровь влепит пощечину одуревшей невестке. С трудом старая княгиня взяла себя в руки. Микула видел, как подрагивает костлявая рука, сжимая посох. – Видит Бог, моей вины, что Мирошкинич не Дарью, а Соломонию в жены всхотел, нет, – медленно проговорила Евпраксия, – тебе ли, неблагодарная, не знать, что я Дарью ему сватала? Все ради Ярослава, – бабка с нежностью посмотрела на внука. – Да ну, а вчера ты другое унуке своей здесь пела. От ушкуйника наказывала отступиться да за пронского княжича идти. Скажешь, не так? – Наушники твои далеко от стены стояли, должно плохо расслышали, – насмешливо проговорила старая княгиня. – Не о том сейчас мы речи ведем. Пойми, – бабка повернулась к Ярославу, встав перед ним и заслоняя собой мать, – разобьют поганые Рязань, сюда придут. Сможем ли мы оборониться, придет ли кто на помощь нас оборонить? – То-то же, так и нам нечего, – вклинилась Евфимия. – Сможем? – допытывалась бабка у внука. – Нет, не сможем, – совсем тихо прошептал Ярослав, еще немного и он расплачется от навалившейся на детские плечи ответственности. – Остановить тартар надобно там, в степи. Нельзя сюда допускать, – бабка вязла внука за руку, заглядывая в глаза. – А ежели мы войско пошлем, а Юрий Великий придет сюда? – нерешительно, но все же вступился Божен. – Что он тебе, светлейшая, в грамоте написал? – Не придет сюда Юрий. Не до нас ему. Ярослав, шли войско. Юный князь загнанным зверьком через плечо бабки посмотрел на мать. – Кхе-кхе-кхе, – закашлялся в углу Патрикей. Все оборотились в его сторону. – Пусть новгородский боярин крест поцелует да памятью отца своего пообещает град оберегать, пока наша дружина назад не воротится, – подал голос старец. – Да того и довольно будет. Теперь взоры устремились на Микулу. – Я готов, – пожал он плечами. – Так, может, и людей своих в войско наше дашь? – подступился к нему Божен. – Вот этого не будет, – сразу пресек посягательство на своих ратных ватаман, – Ну, княже, решай, – подмигнул он оробевшему Ярославу. – Войско пошлем, – кивнул Ярослав, виновато глядя на мать. – Сына не уберегла, теперь унука губишь, – не сдерживая злых слез, нанесла Евфимия укол в самое болезненное место свекрови. Но Евпраксия выдержала и этот выпад, главное – ее взяла, остальное было уже не важным. Микула поцеловал подставленный старцем крест, еще раз пообещав, что град не оставит до возвращения гороховецкой дружины. Он понимал, что горстка ратных ничего не решит – пошлют гороховецкие войско или нет, изменить ход закрутившегося колеса кровавых событий оно не сможет, но подождать был готов. Совет начал расходиться. Божен потерянно глянул на Микулу. И так ушкуйники здесь в большой силе ходили, а теперь вся власть в их руках, это пугало посадника не меньше неведомой угрозы с юга. Микула решил повторить попытку сдружиться с Боженом и, выйдя из палат, пошел бок о бок с посадником. – Зря меня опасаешься, мне ваш град не надобен, – как можно более любезно проговорил он. – Ничего я не опасаюсь, уж устал опасаться. Сколько в посадниках сижу, так все чего-то опасаюсь, – с раздражением проворчал Божен. – А чего это сестру твою троюродную княгиня Евфимия унукой Евпраксии назвала, нешто она ей не падчерица? – Заболталась небось, – кисло ответил Божен, – у всех нынче голова кругом идет. – А верно, что княжну Дарью за пронского князя выдают? – не удержался и спросил Микула. – Ты ж тут ближе сидишь, мне-то откуда знать? – если Божен что и знал, то выпытать об том у него, было делом безнадежным. На суровом лице явственно читалось – обсуждать Дарью он не намерен. Микула досадливо сжал губы, и эта попытка притереться со строптивым посадником провалилась, и снова виной одна девица. Не об том речи повел, и Божен сразу ощетинился. Скупо простившись, Божен ушел, Микула остался стоять посреди сенной клети. Евпраксия его удивила, ему-то мнилось, что это Евфимия по бабьей глупости будет посылать войско на смерть, а старуха, наоборот, станет отговаривать, а вышло по-другому. Удивила, что и говорить. «Мне-то что дергаться, то не моя сеча, – упрямо повторил ватаман. – Как все удачно складывается, и Дарью пристроят. Бог даст, так настоящей княгиней станет. За мужем будет, а не по ночам по темным переулкам гулять. Хотя, что там за муж в Пронске, может малец какой? Такой нешто защитит да образумит?» Умиротворяющее спокойствие, с каким ватаман сидел на совете, начало сходить. Думать о потаенном ему не хотелось, и Микула спешно собрался к своим воеводам, поведать услышанное да перетереть вести уже ближним кругом. У входа в свою половину он увидел мелькнувший в черном проеме убрус. Она! Вот только ее сейчас и не хватало! Но кровь упрямо забурлила, не слушая разума. Микула невольно пригладил обеими руками непослушные кудри, оправил пояс и, выдохнув, шагнул вперед. – Благослови Бог, светлая княжна, – со всем почтением решил обратиться он к Дарье. – И тебе божье благословение, Микула Мирошкинич, – услышал он звонкий грудной голос. Перед ним стояла Соломония. Напряжение сразу спало. Этой-то что нужно? Микула, скрестив руки, оперся о стену, ожидая, что скажет нареченная. – Прощение пришла попросить, – смиренно опустила Соломония очи, – что вела себя не достойно. Стыдно теперь, – она замерла, ожидая ответа. – Я не злопамятен, – соврал Микула, зная за собой грешок. Соломония молчала, но и не уходила, то поднимая на Микулу глаза, то опуская их в пол. «Чего ей нужно? – не понял Микула. – Шум поднимет, что я ее пытался в ложницу свою затащить, с нее станется». – Негоже девице у мужских покоев бродить, дурное болтать станут, – намекнул он, что пора бы уже девке и уходить и сам, отделившись от стены, собрался пройти дальше. – Вижу, что не простил, – грустно проговорила Соломония, напористо закрывая собой проход. – Ну, что мне сделать, чтоб вину искупить? Вот если б пред ним Дарья так встала, чтоб он у нее попросил? Срамно даже маслить об том, а с этой-то что взять? – В церковь сходи, помолись, чтоб гордыню унять, – усмехнулся Микула, наклоняясь, чтобы шутейно чуть сдвинуть Соломонию в сторону и пройти, но тут девка обвила его за шею и быстро коснулась губами его губ. Микула удивленно раскрыл глаза. Соломония метнулась бежать, но у поворота все ж торопливо оглянулась, оценивая произведенное впечатление. – И что это было? – вслух проговорил Микула, почесав затылок. – Пойми этих баб. Вроде б хорошо, что невеста к нему переменилась, а с другой стороны – искренне ли то, или прознала уже, что на долгие месяцы он здесь хозяином остается, вот и стелется? – Зря прогнал, – вынырнул из соседних дверей Ратша, – коли сама в руки идет, мог бы и пощупать до свадьбы, тогда б точно не отвертелись. – Много ты понимаешь, – буркнул Микула. – Ну, много не много, а чую, что не эту мы на Вятку повезем. – Ежели рязанцев разобьют, так никакую, – мрачно произнес ватаман, – пошли, тоже совет держать станем. Глава XVIII. Проводы