– Прости, ватаман, не приметили, мело крепко, – развел руками сотник, – да вроде мы во все очи глядели, а может они напрямую через лес крались, река здесь петляет сильно, могли путь срезать, а потом уж на лед выскочить? Положил их? – осторожно спросил Вадим, косясь на притихшую Дарену. – Не полезли, так и я не тронул. К Гороховцу подались. Горницы протопили, гостей приветили? – Все сделали, ждут. – Ждут, это хорошо. Кто их ждал, Дарена увидела, когда сани въехали на широкий двор ловчей усадьбы. – Что ж так долго? Заждались уже, – с порога навстречу племяннице сходила тетка Матрена, у ее правого плеча спускался, сурово сдвинув брови, Дедята. Как они-то тут оказались? Опешив, Дарья посмотрела на Микулу и заметила насмешливый блеск в его глазах. – Коли у тебя с ними обговорено все было, так зачем умыкал? – обиженно надула она губки. – Да так, невеста у меня больно с норовом, вдруг не всхотела бы ехать, – пожал Микула плечами. – К исповеди ступайте, а то уж темень, – расцеловав и племянницу, и женишка, распорядилась Матрена, – венчание завтра поутру. Какая исповедь, кто их здесь будет венчать? Здесь и церкви-то нет, только часовенка. Все завертелось, засуетилось – благословение Дедяты и его жены Беренеи, они оказывается приехали семейством, подгоняющая всех Матрена, словно опасающаяся, что все сорвется, и она не сможет пристроить племянницу в выбранные руки. А в жарко натопленной горнице молодых ждал не кто иной, как сам отец Патрикей. Как духовник княжьего семейства решился растрясти старческие косточки, чтобы тайком повенчать княжью дочь и вятского ватамана? Что ему предложили, чем заманить могли? Голова шла кругом. Микула пошел к исповеди первым, Дарена осталась сидеть в клети рядом с Дедятой, Матреной и Беренеей. Матрена продолжала возбужденно рассказывать о завтрашнем дне, заметно волнуясь, Дарена согласно кивала. Дедята едва заметно моргнул жене, та, сразу громко всполошившись о свадебном пире, стала мягко подводить боярыню к мысли – сходить еще раз к стряпухам да пересчитать, хватит ли припасов, или еще успеется послать к погребам. Матрена подхватилась, увлекая и Беренею, крестный и крестница остались одни. – Послушай, светлая княжна… дочка, – начал подбирать слова Дедята, – коли ты не хочешь с ним венчаться, так мы сумеем отсюда уйти. Ночью, как заснут, тайком выйдем, я знаю, где пролезть. И кони наготове стоят, а в граде думают, что ты у боярыни Матрены заночевала, вернешься незаметно, так никто и бровью не поведет. Честь твоя останется не запятнанной. А кто что посмеет сказать, сам тому шею сверну. – Я не побегу, – смущенно улыбнулась Дарена. – За него хочу. – Мне надобно было то услышать, – Дедята мял шапку. – Еще хотел сказать – не слушай никого, уходите, коли его выбрала. Повенчаетесь, в граде объявитесь, приданое заберете и уходите. – А ты, ты же с нами уйдешь? – дотронулась Дарена до его плеча. – Беренею и детей с тобой отправлю… коли уговорю, – Дедята опустил глаза. – Отчего же ты с нами не хочешь, нешто я тебе чужая? – стала подбирать слова Дарена. – Что ты такое говоришь?! – с жаром откликнулся крестный. – Богом ты нам была дана. Сынок наш первенец помер, Беренея крепко опечалилась, молоко грудь распирало, а кормить-то и некого было, так уж убивалась, сердце мне рвала. А тут ты, принес я пищащий комочек, она воспряла, на руки тебя взяла… Как старый князь за тобой пришел, упиралась, отдавать не хотела, насилу уговорили. Дочка ты наша, чего ж про то? – Так и поедем вместе, по снежку свежему. Микула тебя уважает, примет. – У Микулы град свой, а у меня свой, – мягко, но твердо проговорил крестный. – Я ратный, мне здесь стоять да град оборонять надобно. У каждого свой долг. Тебе за мужем сидеть да деток рожать, а нам… – он замолчал. – Беренея с нами без тебя не пойдет, – печально проговорила Дарена. – Поглядим, может смогу убедить. А тебе наказываю уходить, послушай, как отца. – Вы значит помирать будете, а я в тепле да сытости за Вяткой сидеть? – голос дрогнул. Дедята, Беренея с детьми, Матрена – это ее семья, и они в опасности, да и бабка все ж не чужая, а Павлуша с Михалкой? Сможет ли Дарена наслаждаться счастьем, зная, что они в беде, а может и… думать об этом не хотелось. – Жена за мужем идет, так всегда было. Сегодня уж не тревожься об том, как-никак – свадьба. Муж у тебя бедовый, и на Вятке тревог хватит. Да, может, все обойдется, чего раньше времени полошиться, ничего ведь не известно, может, дружина с победой явится, чего их раньше времени хоронить, не добро это, – Дедята махнул головой, будто отгоняя дурное. – А как вы Патрикея уговорили? – решила Дарья последовать совету и откинуть пока тревожные думы. – Вот того я не ведаю. Мы с попом посадским хотели тайком сговориться, а он побежал к Патрикею сказываться. Чуть все не сорвалось, да старец сам ко мне на двор явился. – Чудно то, – странный поступок духовника не поддавался объяснению. Ответа долго искать не пришлось. Микула вышел, жестом и улыбкой приглашая и Дарену на исповедь. Она пошла, чуть волнуясь, готовая каяться и в недопустимой страсти, и в запретных поцелуях, и в том, что в тайне рада-радешенька, что ее умыкнули. Но стоило Дарье остаться один на один со старым Патрикеем, как стало ясно, что ее грехи старца мало интересовали. – Светлая княжна, заступница наша, – неожиданно смиренно-просительным голосом заговорил Патрикей, поднимая на Дарену усталый взгляд, – уговори супружника своего град не бросать, упроси, пусть под стенами Гороховца с полком своим встанет. Пожалей малых детушек, племянников своих малолетних. Кому как не тебе их защитить? – Но Евфимия же Микулу Мирошкинича сама прогнала, как же он останется, коли ему на ворота указали? – напомнила Дарена, совсем растерявшись. – Коли он не пойдет, так кто его прогнать сможет? Уговори, приласкайся, бабы могут, коли надобно, мужами что веретеном вертеть. Чудно было то слышать из уст почтенного старца. – Я попробую, – пробормотала Дарья. – Попробуй, голубка наша, попробуй. Нельзя ему уйти да нас бросить. С исповеди Дарена вышла потерянной, рой мыслей кружил, создавая в голове вьюгу, крепче той, что нынче разыгралась на Клязьме. Микула перехватил невесту в укромном уголке перед трапезной, прижал к себе: – Чего там, крепко тебя поп ругал? – заглянул Дарене в лицо, приподнимая ее головушку за подбородок. – Ну побранил, так и что ж, положено ему то. – Остаться тебя в граде просил… уговорить, – не стала скрывать Дарена. – Сам я со всем разберусь, не думай про то, – поцеловал он ее в щеку, – не твоя то забота. – Жалко мне их, крепко жалко, – вырвался из груди стон. – А меня? – словно оглушил вопросом любимый. А его?! Его разве не жаль? Вихрь в голове усилился, стало трудно дышать. Если они останутся, а придет неведомый враг, разве будет у них будущее, у него и у нее? А как же близкие, семья? Он воин, а они беззащитные… агнцы на заклании. – Ну, просто подождем, пока дружина вернется и поедем, – просительно почти простонала она, – подождать ведь немного можно? Микула ответить не успел, дверь с шумом растворилась, впуская толпу: стряхивающий снег с соболиной шапки Ратша, потупившие очи от смущения гриди Дарены, невесть откуда взявшийся проныра-дьяк Терентий и бледная с большими испуганными очами Устинья. Недоброе предчувствие перехватило дыхание, что могло произойти? Не обидели ли дорогой Устю? – Устя, что стряслось, – подлетела Дарена к челядинке, – что?! – Проезжие вои сказали – дружина наша вся полегла, – за нее отозвался Терентий. – А Рязань? – уже не нужный вопрос все же слетел с губ Дарены. – Нет больше Рязани, – отозвался Ратша. Нет?! Какое страшное слова, вот так взяли и острым ножичком вычистили слово с мягкой телятины https://litmarket.ru/ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1. Ратша вопросительно смотрел на своего ватамана, что скажет, какое решение примет. – День на сборы, уходим, – рявкнул Микула. – Как?! Как уходить?! – подпрыгнула Дарена. – Конечно уходить, и медлить нечего, – это из трапезной вышла Матрена. – И ты с нами? – молитвенно посмотрела на нее Дарена. – Я свое, голубка моя, отжила, куда мне. А вы ступайте, ступайте на полу-ночь. Бог хранит. Вот так, и тетка не поедет, про Евпраксию и малых князей и говорить нечего, да и Соломонию с Евфимией жаль. Никому такой страшной судьбы не пожелать. Дарья заметалась. Как же уходить, как бросать? Микула бесцеремонно взял ее за руку и поволок прочь ото всех, куда-то в темноту. Дарья шла как во сне: «Рязани нет, нет больше Рязани, – крутилось в голове, – великой Рязани нет, а что им малый Гороховец?» – Послушай, – быстро заговорил Микула, обжигая дыханием, – я всем, кто хочет, приют у себя предоставить готов, запасы есть, прокормлю. Коли тесно будет, к Торжку отправлю, туда-то точно поганые не пойдут, уж больно далеко от степи. Слышишь? – он легонько тряхнул ее за плечи. – Так они же не пойдут, нешто ты не слышал? – давясь слезами прошептала Дарена. – Так то их выбор, каждый сам выбирает себя губить. Какие знакомые слова, где Дарена их уже слышала? Ах, да, то же когда-то кидала ей старая Евпраксия. А они похожи, бабка и ватаман, оба ищут лишь свою выгоду да за величием рода гоняются, что им жизни людские, разменные векши. – Я с градом своим остаюсь, – хрипло произнесла Дарена, смело посмотрев Микуле в глаза. – Так значит, – сразу отпрянул он, принимая отстраненное выражение лица, – любенький, да не настолько, а я-то, дурень, думал… – Но они же умрут, сгорят в адском пламени! – А так мы все сгорим! Такая силища идет, Рязань смяли, ты думаешь, ватага моя – им помеха? Да и не князь я, люди мои со мной не рядились за меня умирать. Коли решат уйти, я их не удержу, так еще и нового ватамана выберут, мне и вернуться, ежели жив останусь, некуда будет. – Так зачем тебе такие люди, коли на них положиться нельзя? – поджала губу Дарена. – А то не девке бестолковой судить! – рыкнул Микула. – Я остаюсь, – упрямо сжала кулачки Дарья. – Оставайся! – осыпал ее колючей злостью Микула и зашагал прочь. Все. Выбор сделан. По утру венчанья не будет. Снова она одна. Дарья из последних сил сдерживала наворачивающиеся слезы. «Не время реветь, надо быть твердой, о чистоте душевной перед смертью думать. Да, спокойно принять свою судьбу. Не все для счастья в мир этот приходят. Смириться».