Обоз двинулся в путь. Глава XXXV. Новый дом Как же не похож оказался Новый Торг на родной Гороховец! Где высокие покатые холмы, изрезанные оврагами лесные дали, бойкие тропинки, заставляющие ноги то натружено подниматься вверх, то торопливо сбегать вниз? Торжок гостеприимно раскинулся на широкой луговой равнине, к окоему плавно перетекавшей в лес. «Плоско-то как», – невольно сорвалось с губ гостьи. Град добродушно сверкал куполами и радовал взор резными крышами теремов. Казалось, даже крепостные прясла приветливо встречали путника, обещая сытый стол и теплый кров за бревенчатыми стенами. Да, может, это все видимость, обман, как встретят, впустят ли в град чужаков? Хотя, почему чужаков, вои Микулы явно здесь были своими, уже на подступах оживленно вспоминали родных и обсуждали, кого следует навестить. Сани затарахтели по крепкому мосту над довольно глубоким рвом. Опасливо глянув вниз, Дарья поняла, что добродушие и беззащитность града обманчивы. Толстая корка гладкого льда покрывала крутые бока градских валов. Ой, глубоко, упади в эту ледяную пропасть по неосторожности, и все, самому уж не выбраться. Врага так далеко от степи, может, и не ждали, но ко всякой неожиданности готовились. Вратари, приметив беспокойную шапку Ратши, впустили сразу, даже ничего не спросив. Мимо поплыли богатые дворы. – Большое все, как во Владимире, – раскрыв рот, разглядывал округу Михалко. – Кругляш, гляди, красиво-то как, просторно, – втолковывал он, недовольно фыркающему псу. Дарьей овладело волнение, она нервно теребила край убруса. Дорога измотала, хотелось уже доехать хоть куда-нибудь, но как молодая жена будет смотреть в глаза дядьке Микулы и объяснять, почему ее муж остался там, защищать чужой дом? Вадим, откланявшись Дарье, поехал по велению обычая доложиться посаднику, все ж княжича, сродника самого князя Ярослава привез, такое таить не следовало. По-хорошему, надо бы приют у самого князя Ярослава Всеволодовича просить, да время сейчас не то. Обоз, ведомый Ратшей, двинулся дальше, огибая шумный торг. – Эй, Ратша, ты что ли? – из расписных саней денщика окликнул щекастый мужичина в крытой крикливым аксамитом шубе. – Я, Сбыслав… Гордеич, – не слишком почтенно поклонился Ратша, нагло подмигивая рыженькой девице, сидящей рядом со щекастым. – А где ж черт - твой хозяин, неужто Бог прибрал? – хмыкнул Сбыслав, отчего у Дарьи неприятно кольнуло в груди. – Жив-здоров, чего и тебе, милостивый боярин, желает, – растянул белозубую улыбку Ратша. – Хмельное уж поди где хлещет? – За град Гороховец стоит, – горделиво ответил денщик, подбоченясь. – А ты ж чего рядом не стоишь? – прищурил правый глаз Сбыслав. – Невестку Завиду Путятичу привез, – оборотившись в седле, подчеркнуто низко поклонился Ратша Дарье, при этом рыженькая девица кольнула Дарью злым взглядом, морща курносый усеянный веснушками носик. – Невестка? Нешто княжну нашел? – хохотнул Сбыслав, тоже откровенно разглядывая Дарью. – Так и есть, – высокомерно проговорил Ратша, сдвигая шапку на глаза, – дочь Глеба Михайловича Гороховецкого, – снова поклонился он хозяйке, – и княжич, Михалко Ростиславич, брат нынешнего князя Ярослава Гороховецкого при ней. Дарья досадливо поджала губы: «Ну, зачем он то сказывает, ведь все равно узнают, что байстрючка! Сказал бы просто – боярская дочь, ну или вовсе не стал объяснять». Сбыслав придирчиво оглядел гостью, задержавшись на рядах бирюзовых бус, надетых Дарьей поверх душегреи, поднял взгляд к разрумянившемуся на морозе лицу. Дарья не опустила очи долу, хмуро выдержав внимание непочтительного новотора https://litmarket.ru/ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1. – Милости просим, светлая княжна, – сложив все в голове, наконец, выдал Сбыслав, а его дочка недовольно надулась. – Точно с нечистым дружбу водит, бес желтоглазый, – проворчал себе под нос боярин, удаляясь. – И кто это был? – полюбопытствовала вместо Дарьи Устинья. – Да так, мелкая сошка, – отмахнулся Ратша, мол, куда ему до нас-то теперь. – А с виду солидный, – закрутил головой вездесущий Терешка. – А чего ж следом не бежишь, может, ему писарь требуется? – не упустил возможности дернуть соперника Ратша. – Али ты у нас в нахлебниках собираешься сидеть? – Чай, не у тебя сижу, – расхрабрился Терешка, красуясь перед Устей, хотя резкого Ратши побаивался и всю дорогу умело избегал. Обоз остановился перед большими воротами, на улицу вывалила дворня, с любопытством разглядывая гостей. – Ну, чего стали, отворяйте, хозяйку вам привез! – гаркнул Ратша. – Дарья Глебовна, светлая княжна гороховецкая, ватаманша да Микульшина града посадница, – сразу навешал он на Дарью прозваний для солидности. – И княжич Михалко Ростиславич, братец, при ней. Челядь загудела, явно обсуждая новоявленную молодуху. Ворота с шумом отворились. «Ну, и чего я волнуюсь, венчанная жена, ватаманша», – Дарья окинула собравшихся натренированным властным взглядом, чуть поклонилась и, плавно сойдя с саней, пошла к хоромам, ведя за руку оробевшего Михалку. Услужливые холопки кинулись сопровождать новую хозяйку. Усадьба крестного Микулы была небольшая, но ладная, постройки приземистые крепкие, без лишней узорчатости. А вот двор метен худо, это Дарья приметила сразу. – Здрав ли мой свекор? – чуть повернула она голову. – Хворый, не встает уж, – зашамкала беззубая старуха. – Должно, скоро Бог приберет. Дарья прошла по скрипучему порогу, в нос ударил пыльный застарелый запах. Михалко скривил губы, прижимаясь к сестре. – А мы тут будем жить? – тихо проговорил он. – Не бойся, – подмигнула ему Дарья. Сама она уже не робела, широким шагом следуя за челядинками, рвалась все посмотреть. Дядька Завид, тощий с впалыми щеками старик, лежал на широком ложе в сырой худо протопленной комнате под меховым одеялом. «Все не свежее, грязное. Да что ж это такое?!» – возмутилась Дарья, гневно глянув на старух. – Кто это, не пойму? – зашевелился старец, закрутив седой головой. – Жена я крестника твоего Микулы Мирошкинича, – подошла ближе Дарья, становясь так, чтобы старик мог ее рассмотреть, – к тебе на житье прислал с племянником, – она чуть подтолкнула Михалку. – Примешь ли, милостивый хозяин? – Приму, приму, унученька, – радостно закивал Завид всклокоченной бородой. – Вот уж порадовали. – Княжна гороховецкая, – это в ложницу просочился Ратша. – Байстрючка княжья, – честно призналась Дарья. – Ладную супружницу нашел, ладную, – закивал старик, приподнимаясь на локтях. Дарья сразу подлетела, подкладывая под спину свекру подушку. – А где ж сам Миколушка, чего ж не заходит старика проведать? – положил старик иссушенную ладонь на руку Дарьи. – С Гороховцом ряд до весны заключил, позже приедет, – подобрала слова невестка. – Ну, чего стоите? – прохрипел Завид старухам, – кормить надобно, чай, с дороги проголодались. Старухи захлопали глазами, не двигаясь. – Не тревожься… – Дарья замялась, подбирая слова, как назвать крестного Микулы. – Дедушкой кличь. – Не тревожься, дедушка, – улыбнулась Дарья, – все справим. Новая хозяйка, передав Ратше Михалку, порывистым шагом вышла на крыльцо. – Тиун где? – холодно произнесла она. Из-за угла торопливо выбежал толстый дядька с реденькой бороденкой, смутно напоминающий гороховецкого ключника Горяя. Из одной колоды их всех что ли рубят? – Почему хозяйство в небрежении? – властно проговорила Дарья. – Так как же, хозяюшка, все ж по мере сил делаем, и денно и нощно в трудах. – Двор мести, горницы промыть, хозяину чистую постель настелить да воды нагреть, вымыться. Устя, пойди за кухарками проследи. А будет кто лениться, – обвела Дарья притихшую дворню недовольным взглядом, – так на торгу новых нанять, скоро здесь с полудня много народа набежит, будет из кого выбрать. Дворня, недовольно бурча, все ж принялась за дело. – Послал Бог хозяйку, так-то спокойно жили, – прошамкала беззубая старуха. – Нынче никто в спокойствии не живет, – кинула ей вслед Дарья. Жажда деятельности кипела в ней, нужно что-то делать, приказывать, перебирать, пересчитывать, метаться из горницы в подклеть, из подклети в подпол, из подпола к амбарам, и так без конца. Потому что, когда занята, нет времени подумать, а стоит лишь на миг остановиться, и черные думки тут же выползают из темных углов, чтобы забраться в младую головушку. Этого Дарье было не надобно. Она обживала Торжок, привыкала к забавной цокающей речи, и местным словечкам, которые у Микулы лишь изредка проскакивали, а здесь лились широкой рекой; не таясь и не затворяясь, посещала торг, сдружилась с молодой посадницей и уже через седмицу приятельствовала с боярышнями и молодухами. Всегда сдержанной и необщительной Дарье это давалось с большим трудом, но она помнила, что ради Микулы должна стать здесь своей, невольно копировала подсмотренную у Солошки манеру непринужденной трескотни и щедро дарила улыбки. И люди к ней тянулись, боярыням льстило, что так запросто с ними держится сама княжна. Только одна курносая рыженькая девица, дочка Сбыслава Должанина, неизменно встречала Дарью колючими почти ненавидящими взглядами и в соборной церкви, и среди торговых рядов, и на посиделках у посадницы. – Чего это она? – уже смутно догадываясь, в чем причина, все же осторожно спросила посадницу Марфу Дарья. – Так… – худенькая Марфа замялась, прикрывая изящной ручкой рот, – Микула Мирошкинич, говорят, к ней сватался, да ему отказали. В Новгород ее по весне замуж поведут. Злая обида и ревность одновременно затопили сердце Дарьи. «Стало быть ко мне, байстрючке, посвататься не по чести было, нос воротил, а эту боярыньку сватал и не брезговал! Ну, появись здесь только, я тебе все выскажу, муженек! Да нешто я хуже?» Тошнота подступила к горлу. – Что-то мутит меня, – растерянно проговорила Дарья.