И били повитух, и из города выгоняли, и много чего еще… Служанка уже умчалась. Я смотрю на лекаря. – Что вы предлагаете? Звать мага? Когда? – Утром он обещал прийти. А пока можно оставить женщину в покое… – А ничего, что она мучается? – нежно уточняю я. – До утра она доживет. Я ей дал… Оттягиваю веко, смотрю белок глаза. – Экстракт болотника?! Это же вредно для ребенка! – Ребенка уже не спасти, – фыркает это… светило. Мое терпение лопается. – Вон отсюда. – Что!? Да ты, женщина… Я разворачиваюсь к купцу. – Все вон. Сельма, останься, поможешь! – Да какое право… – начинает было лекарь, но я перебиваю его. – Право человека, который сейчас будет пытаться хоть что-то сделать, а не стоять в углу с умным видом. Не получится – так хоть убивайте! Но сейчас не мешайте мне работать! Жмых усилием воли собирается и выводит лекаря из комнаты. Я вздыхаю, быстро и уверенно отмываю руки от грязи в принесенном тазике, гляжу на Сельму. – Тетя, поможете? – Да, Веточка. Делать-то что? Достаю из сумки лекарства, раскладываю рядом. Красные, желтые, синие пакетики – не роскошь, необходимость. Мало ли кто тебе будет лекарства подавать, так не попутают. Острый нож в чистой тряпице, склянка с крепким вином, последним я тут же протираю руки, специальная мазь… – Дверь закрыть. Никого сюда не пускать. Подашь, что попрошу. Засов с лязгом опускается в гнездо. Сельма подходит, смотрит на меня. С надеждой смотрит. – Спаси ее, дочка. Она мне что родная… Я молча киваю. Сельма знает, я и так сделаю, что смогу. И принимаюсь привычными движениями разминать пальцы. Ощути себя. Ощути свою силу, слейся с миром, зачерпни полной горстью. Сила вокруг тебя, надо просто уметь ее передать тому, кто нуждается. Наш мир велик, он не оставит своих детей без помощи, просто мы разучились ее просить. Раскрой свою душу миру. Ты это можешь. Вдох, еще вдох. Теперь я спокойна. Под полуприкрытыми веками вырисовывается комната. Вещи я почти не вижу. Вижу пятно рядом с кроватью – Сельма. Оно окрашено в тревожные красные тона, оранжевые, желтые, грязно-зеленые. Надо сказать потом тетушке, печень у нее пошаливать начнет. Пусть настойки пропьет. Но это потом, потом. Мое внимание притягивает пятно на кровати. Сейчас эта женщина – смесь багрово-красного и черного. Оранжевые всполохи боли, черные пятна там, где скопились сгустки крови, и среди них – одно голубое пятнышко. Ребенок пока еще жив, но его пятнышко все больше затеняется розовым. Ему тоже плохо. Настойка болотника, которую дал этот идиот, не приглушила боль. Она просто увела сознание женщины в иной мир, лишила возможности бороться, сделала слабой… Касаюсь руками пятна, провожу пальцами. – Желтую баночку. В руку мне толкается привычный холод фарфора. Я открываю крышку, зачерпываю мазь, щедро размазываю ее по рукам. Я знаю, в чем дело. Ребенку еще рано выходить в мир, но что-то заставило женщину начать роды раньше времени. Что? Это мне потом тетя Сельма скажет. Важно то, что тело женщины уже избавилось от воды, а вот ребенка выпустить пока не может. Странно, что никто этого не понимает… А сонная настойка вообще лишила его желания двигаться и действовать. Наношу уверенными движениями мазь, с каждым разом пробираясь все дальше и дальше. Если этого не сделать, ребенок просто разорвет мать. Женщина под моими руками стонет, но в себя не приходит. Ну и ладно, переживем. – Вдень нитку в иголку, возможно, придется шить, – командую я. – Нитки в желтом пакетике, осторожнее. Я не смотрю, выполняет ли Сельма мои приказания. Вместо этого я сосредотачиваюсь на женщине. И – на крохотном голубом пятнышке. Ну-ка иди ко мне, малыш. Я знаю, там тебе хорошо, а сюда тебе вовсе даже не хочется. Ты не собираешься выползать в наш мир, где так холодно, страшно и непривычно. Но я зову – и ты подчинишься. А еще… вот так. Золотистые искорки силы бегут по моим пальцам, скапливаются на голубом пятнышке, скользят внутрь женщины, и я ощущаю, как шевелится ребенок. Как медленно-медленно, нехотя, он начинает свой путь ко мне. К моим рукам. Наружу. Женщина под моими руками вскрикивает. Даже сквозь дурман – ей больно. Конечно, милая, а ты как хотела? Это не просто так, это привести новую жизнь в мир. Эхх, если б меня позвали раньше… Тогда бы и так мучиться не пришлось. Но здесь и сейчас я знаю, что иного выхода нет. Можно уйти и бросить роженицу. Пожать плечами и сказать, что я ничего не смогла сделать. Можно. Но я обещала бабушке… Пятно за моей спиной вспыхивает оранжевым. Сельма волнуется. Я не отвлекаюсь, я продолжаю звать и чуть надавливать на живот роженицы. Ровно с той силой, с которой нужно, чтобы ребенок двинулся на выход, а я ничего не повредила. Знаю я, как в таких случаях и ребра ломают… Роженица стонет, не приходя в себя. Ребенок принимается пробиваться наружу – и тут женщину настигает самая страшная боль. Она вся вспыхивает красно-черным. Выгибается на кровати, тонко, жалобно кричит… Сейчас я не обращаю внимание на ее мучения. Мазь смягчила что могла, охладила, немного обезболила, это все, что можно сейчас сделать. И – звать. Еще немного, еще чуть-чуть… Резко надавливаю на опустевший уже живот. Крик разрывает уши, мешая сосредоточиться. Искры срываются с моих пальцев одной яркой вспышкой – и этого не хватает роженице для последнего усилия. – УАААААААААА!!!