– Через лес тоже… – Там же чащоба непролазная! – Найдем пять, восемь, от силы десяток таких проходов-пролазов, ставим по тройке на каждом, под шаг. – Димка не останавливался. У него на все вопросы ответы припасены! – Прикинь и оцени мою гениальность! Полсотни штук, и ты закрылся! – Круто! – согласился я. – Сколько капканов у тебя уже есть? – Целый сарай. У мужика отец когда-то в артели завхозом работал, позже в кооперативе «Интеграл», ещё в тридцатых. Потом там всё позакрывали, реформировали, а запасец-то остался! Короче, восемьдесят три штуки в активе. – Нифига себе! – Мало! Ещё пять десятков надо выкупить, вот и будет зашибись. И всё-таки сомнения у меня оставались. – Опасаюсь я за Фёдора, Димыч… – Примем дополнительные меры! Мы капканы солидолом с керосинчиком намажем! – Новиков настолько загорелся идеей, что вырабатывал решения на ходу. – Раньше, чтобы отбить запах металла, капканы вываривали с рыбой, а сейчас нужно отвадить. И кота твоего, и другого зверя. – Заодно и нечисть, – скептически добавил я. – Э, не скажи… У нечисти нет такой эволюционной истории, нет памяти, никто на них с капканами не охотился, они и ружей-то не знают. – Сдаюсь! – поднял я обе руки. – Хороший план. Каковы дальнейшие действия, товарищ стратег? Новиков откинулся на спинку стула с видом победителя. – Ветеран пушного промысла худого не посоветует! – торжествующе заявил он. – Значит так, завтра берём прицепы… – Подожди, значит, машину ты починил? – Оба берём прицепы, – не ответил на вопрос Дмитрий, – брезент, и часов в десять дня едем к… И тут раздался стук в дверь! Мы синхронно вздрогнули. Вскочив, Новиков метнулся в угол, где стояли его карабин и обрез. Обшарпанный венский стул с грохотом упал на пол. Я тоже встал и прижался к стене, зажав почти полный стакан в руке. Но другая уже схватила «зауэр». Настойчивый стук повторился. – Твою душу… Кого ещё там несёт? Я лишь пожал плечами, сжимая ружьё крепче. – Эй, заговорщики! – раздался басовитый голос участкового Храпунова. – Гостя принимайте, вижу, что вы там, свет горит! – А вдруг это прыгун? – прошептал Димка, глядя на меня круглыми глазами. – Думаешь? – С чего бы капитан сюда припёрся? – Товарищ Храпунов? – после паузы раздался мой напуганный голос. – Ну, а кто же ещё, Никита, не прыгун же! – бодро ответил полицейский и толкнул плечом калитку. – Что-то мне это не нравится, – нервно признался я товарищу, в то время как хозяин гаража крадучись пробирался к подрагивающей калитке. Вдруг монстры способны принимать человеческий образ, копируя сожранную личность? Или подчинять его волю? – Сидор Поликарпович, это точно вы? Одни? Рядом никого нет? – не терял бдительности промысловик. – Чудовищ боитесь! – догадался за воротами капитан. – И правильно делаете, между прочим. Открывайте уже, чисто вокруг. Дверца открылась, незваный гость, пригнувшись, проник внутрь. Снимая наши дурные опасения, твари второй очередью лезть в гараж не стали. Никто из них не последовал за капитаном через гаражную калитку, где в помещении, теперь казавшимся неожиданно тесным, в полутьме сидели тёплые и мягкие люди. Никто не застучал копытами по крыше и не заскрежетал когтями по полотну ворот, не напугал нас сопением в дверной пробой. Чудовища, если и могли быть неподалёку, не обнаруживали своего присутствия… Не случилось эпической битвы, где мы, как древние богатыри из тунгусского эпоса, бились бы домкратами и монтировками с какой-то неведомой сущностью, забравшейся в гараж, а желтоватая лампочка-сотка отбрасывала бы на фанерный потолок и крашеные стены разъяренно мечущиеся тени бойцов… Ввалившись в помещение, Храпунов, не проявив никакого интереса к обрезу промысловика, первым делом сел за стол, поставил на пол средних размеров зелёную сумку, толкнул её ногой поглубже, а затем, с тяжёлым стуком положив рядом «укорот» – автомат АКСУ, – довольно оглядел нас и поздоровался: – Приветствую знаменитого промысловика, а также нашего отличившегося в бою догхантера! Наливать будете? – Неправда ваша, дяденька, – возразил я с негодованием, – мы не догхантеры, мы дауншифтеры. – Да? Тогда звиня-айте! – прогудел Сидор Поликарпович, бережно принимая хрустальный стаканчик. – Я и первое-то слово не понимаю. Дауншифтер, говоришь? Надеюсь, это что-то героическое, вон как ты лихо прорыв ликвидировал. Прорывались четыре прыгуна, троих ополченцы положили прямо возле блока, один сбежал в посёлок. – Как-то само собой получилось, на автомате. Какой уж тут героизм… – немного засмущался я. – Хорошо, когда у человека есть такой автоматизм. – Громоздкий АКСУ ему всё-таки мешал, и капитан поставил его рядом у стены. – Потому я к вам, товарищи таёжники, и пришёл. – Наливай и нам, Никита, не спи, – подсказал Новиков. – Слышали, что у Мифтаховой случилось? Дмитрий лишь покачал головой, издав некий неопределённый звук типа «кхе», а я ответил: – Вроде слышал что-то… Днём Бурят сказал, что у неё обстоятельства. Семейные, без расшифровки. – Были семейные обстоятельства, а стало чрезвычайное происшествие, – озабоченно произнёс капитан. – С сыном они поругались, вот что. Даниле тринадцать лет, возраст начала партизанского сопротивления, плюс безотцовщина. Слово поперёк не скажи, бычится, замыкается, всё поперёк. – Тинейджерство, – вставил я. – Что ж вы за люди такие, москвичи! – медленно покачал головой Храпунов. – Не можете простыми словами, обязательно нужно что-нибудь от английских учёных притащить в разговор! Ну да, переходный возраст. Юлия Ринатовна говорит, что вроде бы всё успокоилось, вместе позавтракали, а когда пришла вечером с работы, то увидела, что отпрыска нет как нет! На тумбочке записочка лежит… Новиков придвинул стул поближе, я тоже. Оказывается, участковый к нам не на огонёк заглянул, тут дело серьёзное. – Хорошенько слушайте, – воззвал к вниманию Храпунов, переходя у существу дела и доставая из кармана смартфон. – Я для порядка сфотографировал. Значится, так. «Мама, меня не ищи, вернусь сам, когда всё сделаю. Мы вместе со Степаном Рожко и Стешей Тюриной поехали на заброшенную военку за секретным оружием типа гаусс-пушки…» Я не выдержал и фыркнул. Сталкеры у нас объявились! – «Стёпа примерно знает, где она может лежать. И не паникуй, я уже взрослый, а не ребёнок»… Вот такие семейные обстоятельства, хуже не придумаешь. – Как я понял, назад они до сих пор не вернулись? – поинтересовался Дмитрий. – Надеюсь, что эти охломоны поймут, что ночью передвигаться нельзя, – с некоторым сомнением ответствовал полицейский. – Тюрина живет со стариками, родителей после отпуска в зону не впустили. У Степана родители есть, да тоже застряли они в Енисейске, на беду. Теперь не пускают, до окончания карантина. Они там бодаются, по инстанциям ходят, но вы же знаете, что это может длиться очень долго. Пацан жил тут с бабкой-родственницей, а она возьми да помри неделю назад. Такой раскладец у нас получается, товарищи. Теперь мы с главой кумекаем, куда его определить под присмотр. – Долго кумекали, – заметил я. – А ты поучи нас, учёных! – возвысил голос капитан. – И поучу! Докумекались? Что ты на меня орёшь, вы родителям про свою учёность расскажете. На чём они уехали? – На «шестёрке» отцовской, белой, одна такая у нас была, им все завидовали. Машина после смерти Геннадия осталась, – первым ответил промысловик. – У Юлии Ринатовны «Паджеро-Спорт», а «шестёрка» рядом в гараже стояла, – сдался участковый, меняя тон. – Хотела было продать по дешёвке, а потом решила, что пусть Данила с ней ковыряется, приобщается к механике. Ему нравилось. Стало понятно, что у него за дело. И оно меня ничуть не захватывало. – Ребята, кроме вас мне послать некого. Ни одного человека с блокпостов снять не могу, я их наоборот усилил после крайнего прорыва… Нет у меня резервов, и сам не имею права бросить посёлок. Ни на час. – Погодь-ка, Поликарпыч, тебе же помощника на усиление прислали! – вспомнил, несколько воодушевляя меня, Дмитрий. – Оболтуса негодного прислали, на отвяжись! Недотёпу какого-то. Негоден! – отрубил Храпунов, безжалостно попирая все нормы защиты чести мундира, как и правила корпоративной солидарности. – Умудрился упасть с первой ступеньки крыльца и сломать ногу. – В ФАПе откармливается? – спросил Новиков. – Хрен ему, а не каш казённых, я его санрейсом в карантинный лагерь отправил! – злорадно ответил Сидор Поликарпович. – В общем, кто, если не вы. Такие дела. Мы переглянулись. В глазах друга мерцал непонятный пока интерес. – Интересно, почему их на блоке не тормознули? – спросил он. – Никто не подумал, в том числе и я, старый хрен, что блокпост в обе стороны работать должен! Мужики ничего не поняли, даже когда «шестёрка» мимо прокатила, они и тревогу-то не подняли. Потом уже начали связываться по рации. Меня не зацепили, вышли на Песегова, там радист какое-то время не мог врубиться, в чём проблема… Начали разбираться, а там уже и Мифтахова прибежала, бледная, как смерть. Так как? Не моё это дело, точно не моё. Меньше всего я ожидал, забравшись для уединения и философских размышлений на берега тихой реки Таймуры, стать участником рискованных спасательных операций в набитой монстрами тайге при живой полиции и армии по соседству. Но с другой стороны, Юля Мифтахова – человек мне не чужой… Страшно представить, каково ей сейчас приходится. А каково женщинам, стоящим с оружием на блоках? Пацанве безусой, которую призвали перед монстрами ровно стоять? – Сейчас выдвигаться нельзя, темно, – пробормотал Храпунов, посмотрев на свои командирские. – Только с рассветом. Новиков выжидающе смотрел на меня.