Заниматься подобной работой не хотелось никому. Вода кипела, подмывая обрывистый берег, вот и ещё одна из высоких лиственниц на моих глазах с шумом обвалилась в поток… Сидя у маленького окошка, я бесцельно водил пальцем по стеклу и пытался сквозь дождь и туман рассмотреть противоположный берег неширокой, в общем-то, речки. Бывают такие таёжные избушки, хмурые, что ли. Стоят посреди красоты, но красота вокруг не простая, тревожная. Вот не хочет природа, чтобы человек здесь бродил, есть у неё какие-то другие планы и договоренности. Непонятно с кем… С избой, что ли? В таких местах человек сразу становится мистиком, и впереди идут атеисты, лишний раз доказывая, что это тоже своеобразная религия. Другие ударяются в примитивный тотемизм, адепты мировых религий не исключение – так и рождается сектантство. Настолько велика сила этой природной мистики. Человек не может пропустить её мимо, она обязательно проходит через него, пронизывает. Возникают знаки, приметы, а следом и обряды. Днем очухаешься – да нет, ерунда всё! А ночью треснет, зашевелится, задышит тяжко – вот ты и вздрогнул, да не по-городскому, а первобытно. Я приемлемо отношусь к такому. А по-иному и не получится, хоть упросвещайся. Сейчас легче, а вот когда ты один и рядом нет общины для сверки страхов… Ну его к лешему, не дразни, не выпрыгивай, не позируй отвагой. Знай себе цену, будь ровен, веди себя тихо. Впрочем, это универсальное правило. – Надо что-то решать, прав Гумоз. Мужики, ещё один день, и жрать будет нечего, – заявил Новиков, недавно пересчитавший запасы провианта. – А мы москвича схаваем! На нём мяса много, откормился на этих хамонах с пармезанами, – плотоядно ухмыльнулся Сомов. – Точняк! – подхватил Димка, который в этот время правил в углу свой охотничий нож. Он уже закончил работать оселком и теперь доводил режущую кромку на донце фарфоровой чашки, периодически проверяя остроту клинка бритьём руки. – Скажем, что Бекетов внезапно утоп! Спьяну, например. – Обычная практика беглых варнаков, живая консерва, – согласно пожал плечами Сарсембаев. – Так зэки из Норильлага и бежали на юг, с москвичом в запасе. Москвичи вкусные. А эвенки беглых зэков ловили по лесотундре, тропы-то известны. Уши отрезали для доказательства, и на ближайшую факторию, сдавать за еду и патроны… Только зачем сразу «утоп»? Рациональней надо, мы же не дикари какие-нибудь. Для начала одну ногу отрежем, левую, она помягче будет. – Ну и шуточки у вас, братья по оружию! – возмутился я. – Чего расселись? Пошли тенты ставить! Все вместе, так быстрей. Подъём! Сквозь шум дождя скрипнула дверь. Гумоз, едва не споткнувшись о развалившегося Шайтана, высунул нос за дверь, посмотрел на небо и пробурчал: – Не гони, пусть туча пройдёт. Там вроде просвет к нам добирается. – Тогда чайку! А я вам пока расскажу кое-чего интересное о бандитских традициях губернии, – пообещал Ильяс. – С удовольствием послушаю, – поддержал товарища Новиков. – Откуда такие специфические познания? – ухмыльнулся я. – Старшая дочь просвещает. Она в Енисейске работает преподавателем истории, материал на кандидатскую собирает, – Сарсембаев перевернулся на верхних нарах на живот, сделал таинственное лицо и свесил к слушателям голову. – В давние времена лихих людей хватало и в тайге, и вокруг поселений… – Их и сейчас хватает, – тут же дополнил лектора Мишка. – Не перебивай, – поморщился я. – Каждый год через пересылки из России в губернию пригоняли по двадцать тысяч арестантов, а то и больше, – начал рассказчик. – Сибиряки называли их «варнаками», а те честили сибиряка «чалдоном». Уничтожение варнаков было у старожильцев заурядным делом. Весною, когда вскрывались реки, начальством – приставами да урядниками – вылавливалось из воды множество трупов с явными признаками насильственной смерти. В основном это были варнаки. Слышали про частенько восхваляемый некоторыми писателями сибирский обычай выставлять бродягам на окне на ночь хлеб и молоко? Я кивнул, не заметив, как отреагировали другие слушатели. Тихо пощёлкивала углями постепенно остывающая печь, по крытой поверх брёвен рубероидом крыше часто стучали тяжелые капли. Уже привыкшее ухо воспринимало этот слитный звук, как шум работы какого-то странного агрегата. Бывает белый шум, а бывает, оказывается, ещё и мокрый. – Если он и был распространён, то в глухих сёлах и недолго. По рассказам бродяг, это делалось не столько из гуманных соображений, сколько из боязни гнева бандитского. Варнак – бич населения, вот как оно было… Они не только крали и убивали, но и жгли, особенно в деревнях. Поджигали сибиряков не всегда ради корыстных целей. Большей частью это делалось из мести или просто так, без особой причины: чалдон – стало быть, можно его жечь. – Бабка рассказывала, что в старом Красноярске шибко лютовали банды качинцев, – не совсем к месту вспомнил Дмитрий. – А ещё в крупных городах орудовали кошевники, – продолжал рассказывать лектор. – В Минусинске уже в шесть-семь часов вечера люди накрепко запирали все дома, а по улицам свободно разъезжали кошевники, всегда готовые на кровавое дело. Выслеживали и гнались до самого дома. Хреново приходилось тому, кто не успел вскочить в ворота и скрыться. Делали и так: кошевник стучал и с невинным видом попросил показать «земскую фатеру» якобы для съёма или проверки, а когда хозяин выходил, его моментально бросали в кошеву. Гикнули – и пропал мужик, словно в воду канул. – Да кто они такие? – Так, Никита, называли извозчиков в Сибири, таксующих зимой на небольших санях – кошевках. Извоз часто был связан с криминалом, поэтому кошевниками вскоре стали называть банды грабителей в сибирских городах. Жертвами становились не только пассажиры, но случайные прохожие. Грабили и убивали, насиловали женщин. Тактика проста – классический наскок, быстро налетели и тут же исчезли. Нагоняли на санях попутный транспорт, сдергивая жертву арканом-маутом или захлестывая вокруг шеи длинную витую плеть. Полиция, конечно, гонялась за ними, но эти бандюки легко вступали в перестрелку и с ними, и даже с подразделениями жандармов. Чаще всего это были совсем молодые парни. В 1914 году в Иркутске судили банду кошевников, и все они оказались малолетками восемнадцати лет или чуть старше. Томские бандиты особым форсом считали езду на кошевке зеленого цвета. Вскоре эта мода распространилась среди кошевников по всему Енисею и Оби. Зеленая кошевка, словно пиратский флаг в Атлантике, держала в страхе путешествующих по Сибири. Помните, мужики, фильм «Зеленый фургон»? Один мой приятель утверждает, что это была ассоциация с сибирскими транспортными реалиями. – У нашего Бекетова илимка как раз зелёная, – хихикнул Новиков. – Настоящий Дикий Запад, Брет Гард и Луис Ламур! Эти истории о кошевниках дадут сто очков вперёд американским вестернам, – невольно восхитился я. – Если не круче будут. Дочь показывала вырезку из дореволюционного «Восточного обозрения» 1905 года, редактор которого писал как-то так: «Я ходил с револьвером и испанской перчаткой в карманах. Как-то вечером на Луговой улице, недалеко от полицейского управления, два молодца подошли ко мне и попросили закурить. Я был настороже и дал одному в зубы испанской перчаткой, другого ударил по голове револьвером и бросился бежать. Благополучно добежал до части. После меня эти двое стали грабить женщину и были задержаны. Другой раз я ехал в санях, и над головами, моей и кучера, пролетел аркан, неудачно брошенный на нас из встречной кошевки. Я выстрелил вслед кошевке». Так что давайте, товарищ Бекетов, пишите сибирский вестерн. – Обязательно! – взял я под несуществующий козырёк, приложив к лысине ладонь. – Вот только текущий ужастик закончу. А ещё хорошо бы просто выжить. Нет худа без добра. Возюкаясь на раскисшем песчаном берегу с непослушными тентами, мы нашли среднего размера тайменя, выброшенного потоком на берег. Скорей всего, рыбину оглушило упавшим в воду деревом и вынесло на песок. – О, это вовремя! Быстренько пожарим! Хороший знак, пацаны, небеса велят подкрепиться и стартовать, – решил Ильяс, и мы с этим выводом согласились. Перспектива застрять тут на неопределённый срок не радовала. Через пару часов лодки были сброшены в воду, а экипажи в оранжевых спасжилетах, укрывшись под тентами, были готовы к движению. Почти укрывшись, мой тент проверки серьёзным испытанием, похоже, не выдерживал. Экипажу илимки опять было велено идти первым, и поэтому вперёдсмотрящий Гумоз, сидя на не закрытом тентом баке с выставленным вперёд шестом, вынужден был довольствоваться плащ-палаткой. Что поделать, правила предупреждения столкновений судов гласят: «Каждое судно должно постоянно вести надлежащее визуальное и слуховое наблюдение, так же как и наблюдение с помощью всех имеющихся средств, применительно к преобладающим обстоятельствам и условиям, с тем, чтобы полностью оценить ситуацию и опасность столкновения». Вообще-то, нехорошо получилось с отъездом. Незваные гости хищнически уничтожили практически все съестные припасы, найденные в избе охотника из Туры, по большей части спалили заготовленные им дрова, а вдобавок подрезали одну плащ-палатку. Однако другого выхода не было. На столе осталась придавленная чайником записка с полной информацией о случившемся, где были указаны контакты и декларирована готовность возместить убытки сполна. А ещё я оставил два десятка патронов. К моменту старта Батоби немного успокоилась. Первый километр я прошёл нервно, а затем приспособился. Поднявшаяся вода сберегала винты, риск погнуть лопасти на камнях снизился. По пути не оказалось сложных перекатов и завалов, а ближе к устью Батоби всё больше и больше расширялась. Упавшие деревья река безжалостно отбрасывала на берега. Наконец за последним поворотом показалась Таймура, я, воспрянув, радостно направил илимку в левый рукав и без проблем выкатился на родную, можно сказать, речку. Ну, это же совсем другое дело! Можно сказать, что теперь мы почти дома. Однако время, проведённое в осторожном движении под всё ещё не прекращающемся дождём, было потеряно, светлого времени суток оставалось совсем мало. Экспедиция вышла на участок верховий Таймуры, восточней районов, где кто-либо из нас бывал. Именно в эту сторону ушёл на своей долблёной лодке Пётр Полигус, после чего никто в посёлке его не видел. Судя по карте в навигаторе, до моего любимого рыбацкого места было километров пятнадцать, их прошли достаточно быстро. Я уже привычно двигался впереди. Вдобавок к уже определённым до этого элементам рациональности выяснилось, что винт подвесного мотора «Оби» висит чуть ниже, чем на илимке, Сарсембаеву проще влететь на отмель и погнуть лопасти. Мало того, простым перемещением вдоль корпуса в сторону носа, где расположился Сомов, я всегда мог немного приподнять корму в момент сложного прохождения. На короткой «обушке» такой фокус невозможен. К тайменному месту группа подошла в 17:45. Время было зафиксировано с точностью до минуты, так как именно здесь экспедицию поджидало первое серьёзное водное препятствие. Огромная ель, неведомо где свалившаяся с берегового откоса, волей течения застряла в камнях, перекрыв судовой ход так, что пройти на лодках было невозможно. Каменистый участок слева и в спокойную воду несудоходен из-за камней, справа же глубоким языком в берег вдавался мелкий травянистый залив, который так любят щуки. Я выбрался на большие камни, с которых ловил рыбу после памятной встречи с эвенком, почти сразу ко мне присоединился Гумоз. Вдвоём честно попытались лагами освободить комель ствола с тяжёлыми ветвями – бесполезно. Какое-то время Ильяс вяло спорил с Новиковым относительно возможности сдёрнуть дальний конец ствола лодкой. Наконец они решили попробовать и быстро выяснили, что скорей вырвут на «Оби» транец, чем оттянут проклятую лесину в сторону. – Придётся доставать бензопилу, – решил Сарсембаев. Мужики полезли в кокпит «обушки», а мы с Мишкой, ковырнув комель ещё пару раз, на том и успокоились, предпочитая смотреть на слаженную работу других. – Кстати! Никита, ты, помнится, интересовался, каким образом твари переправляются на другой берег реки! Вот тебе хороший пример переправы, – молвил Сомов, откладывая шест и отряхивая руки. Я присмотрелся. – Да, здесь действительно можно перемахнуть. Только это казус. Они что, по-твоему, каждый раз такого ливня ждут? Ну-ну. – Может, специально сбрасывают? – задумчиво предположил напарник. – А что, загонят пинками такую жабищу, та и роет вокруг корней. К слову, жаба и самостоятельно переплыть может. Хоть через Енисей. Не, это полная хрень, дурная работа на низкую вероятность. Достаточно высокие деревья растут далеко не возле каждого удобного участка реки, да и сколько же их придётся свалить, пока хоть один ствол зацепится. – А на Нижней Тунгуске как, прикинь? – откликнулся я. – Это какое же дерево понадобится найти для переправы? Разве что секвойю притащить из Америки. – Информации о том, что твари перекинулись за Нижнюю, пока что не поступало, – подкорректировал меня Мишка. – Дай мне мощную рацию с хорошей антенной, и у меня будут для тебя плохие новости, – мрачно пообещал я другу. Завизжала «хускварна». Поначалу у мужиков получалось неважно – трудно так работать с борта неустойчивой лодки малогабаритной бензопилой, не совсем подходящей для резки таких бревен, потом дело пошло бодрей. – Верещагин, уходи с баркаса! – весело заорал Новиков минут через семь. – Ща отпилим! Смотрите, чтобы реактивно стволом не ушибло! Сыграть может! – И это верные слова, – с обычной для него оперативностью тут же отреагировал Гумоз, забираясь в илимку. Быстро промерили шестами глубину под кормой – хватает. Я запустил «ямаху», илимка кормой вперёд отошла выше и остановилась на малом ходу напротив центра затора, работающий двигатель удерживал лодку на месте в борьбе с течением. Плюх! Длинный кусок вековой ели с шумом и тучами брызг рухнул в воду и, переваливаясь и покачивая разлапистыми ветвями, неторопливо поплыл вниз. В принципе, моторкам уже можно было протиснуться через образовавшийся проход, но мужики для верности решили отпилить ещё один кусок ствола. Плюх! – Можно ехать, пацаны, – доложил по рации Сарсембаев. Обрубленный комель, намертво зажатый среди валунов, теперь высился над рекой новой достопримечательностью. Такой памятник очередному приключению на реке не снесёт даже дружный весенний паводок. Вот и пусть стоит, будет что вспомнить. Сидя в лодке, мы с Мишкой то и дело громко перекрикиваясь через весь корпус, завидовали коллегам. Тент на илюхиной «Оби» заказной, очень хороший, продуманный. Жёсткий, почти глухой, впереди и по бокам прозрачный пластик. Оба сидят в сухости и удобстве. Мы же вымокли и намёрзлись до дрожи. Тканый кормовой тент не спасает меня от ветра и летящих брызг: слишком уж он высок и открыт, надо будет переделывать, заказывать новый. Что же касается Сомова, так бедолага вообще статуей на носу дыбится в своей плащ-палатке, ему тем более не позавидуешь. Тем не менее настроение выравнивалось. Скоро приедем в Форт-Глухари, а там уж расслабимся и почистим перья в полном комфорте. Лодки устойчиво шли по стремнине на средней скорости. Ливень наконец-то сменился долгожданным моросящим дождиком, клубов тумана, полосами вытягивающихся на реке, стало поменьше. Однако стрелка на циферблате быстро подходила к двадцати часам, темнело. Меня это не пугало, дальнейший путь известен до километра. Новиков тоже знает эти места, как свои пять пальцев. Это наши участки реки, так что никаких сюрпризов мной не ожидалось. Так и было до того момента, когда Сомов, встревожено привстав на носу, неожиданно знаком остановки поднял вверх руку и тут же сел на банку, чтобы не вылететь при экстренном торможении. Договорённость на этот счёт в группе была железная: дал вперёдсмотрящий сигнал, выполняй команду немедленно, без споров и уточнений. Соответственно, я тут же, ещё ничего не понимая, сбросил газ. Мишка махнул было рукой влево и, тут же передумав, быстро замахал в сторону левого берега, уже обеими руками. Тихо выругавшись, я послушно вывернул румпель. – Что случилось? – напряжённым голосом спросил Ильяс по рации. – Не знаю пока, Мишган скомандовал, – ответил я, глядя на напарника, быстро скинувшего с головы плащ-палатку и что-то рассматривающего в бинокль. – Причаливаем, там разберёмся… Прижавшись к не совсем удобному для швартовки кустистому берегу, лодки замерли в пяти метрах друг от друга. Экипаж «Оби», шурша сапогами по гальке, подошёл к нам. – Смотрите, во-он туда, прямо на реку, в створ, – глухо предложил Гумоз, протягивая желающим бинокль. У всех были свои. – Что за… Не пойму, полоса какая-то… – почему-то шёпотом произнёс Новиков. – Как будто стоячая волна, я на море такое видел, – поделился мнением Сарсембаев. – Может, это мираж? Действительно, реку во всю ширину перегораживала странная невысокая полоса с белой каёмкой понизу. Скорей всего, сама полоса была серой, при таком освещении цвет уже нельзя определить точно. – Насыпь? – продолжил гадать Димка. – Хм-м, где же тогда запруда? Уровень воды обычный, и буруна на срезе нет, – хмыкнул Сомов. – И откуда бы здесь взялась насыпь… – Миша, ты мне вопросы задаешь? Ты первый её увидел! Версии есть? – излишне нервно спросил его Новиков. Гумоз ничего не ответил, да и Сарсембаев молчал, не отрываясь от бинокля. – Плохо видно, темновато. Метров семьсот до неё. Как ты вообще её заметил? – удивился он. – Светосила хорошая, – лаконично ответил Сомов, чуть приподнимая свой бинокль. – Слушайте, а это может оказаться водопадом? Сдвиг пластов на рельефе, тектоника какая-нибудь…