Юра упрямо мотнул головой: — Ну и пусть, что дача закрыта, я только Славку навещу. Ты же сам сказал, что нужно его поддерживать. А как поддерживать, если я в Москве живу, а он в Успенском? Письма, что ли, ему писать? — Хорошо, сынок, ты прав, нужно съездить, — согласился Николай. — Спи. Он подоткнул сынишке одеяло, погладил по лбу, выключил свет и в этот момент решил, что нужно все-таки поговорить с братом. Чего он такой убитый? Неприятности на работе? Или в личной жизни что-то такое происходит, о чем семья не знает? Или, может, заболел и скрывает? На кухне Лариса занималась штопкой носков, натянув ткань на деревянный грибочек. «Московское время двадцать один час тридцать пять минут, — сообщил сладкий мужской голос из радиоточки. — Передаем стихи советских поэтов». Заиграла красивая спокойная музыка. «Вот и славно, — подумал Николай. — Будет слушать свое любимое и не станет возражать, если я отлучусь из дома». — Лара, я сбегаю к матери на полчасика. — Зачем? — спросила она, не отрывая глаз от иголки с ниткой. — Что-то случилось? — Хочу с Мишей поговорить. Не нравится он мне в последнее время. Ты разве не замечала сама? Лариса равнодушно кивнула: — Ну да, он смурной какой-то. Наверное, очередная Нинкина подружка его отшила. — А что, была такая? — удивился Николай. — Была, на той неделе еще. Татьяна Степановна рассказывала, но ты, как обычно, мимо ушей пропустил. Ты тоже, Коля, в последнее время мало кому нравишься, если тебе интересно. Не слушаешь, что тебе говорят, ни во что не вникаешь, весь в своих мыслях, а семья побоку. — Но я ведь объяснял: у нас большие перемены на работе, все очень сложно… — Я помню. А чего ты тогда насчет Мишки удивляешься? У него тоже, наверное, перемены, и тоже все сложно. И у Нинки, кстати, работа та же самая, а она вон порхает, радуется жизни и в ус не дует. Диктор после небольшой музыкальной прелюдии объявил имя поэта и название стихотворения. «Читает актер Владимир Соколов…» Лариса протянула руку к круглому рычажку и прибавила громкость. — В общем, не буду мешать, ты слушай, а я быстренько сбегаю, — торопливо проговорил Николай. — Я недолго. В квартиру к матери даже подниматься не пришлось: Михаил прогуливался возле подъезда, попыхивая сигаретой. — Ты чего здесь? — спросил Николай. — Нинку караулю. Мать там кино какое-то смотрит, а я хочу глянуть, кто нашу сестрицу сегодня провожает, и поговорить с ней серьезно. — Сегодня? Что ты имеешь в виду? — То и имею, что ее то один провожает вечером, то другой. Не дело это. Хвостом крутит, а потом милиция на драку выезжает. Не хватало еще, чтобы из-за нашей девицы парни друг другу морды били. Нужно провести профилактическую беседу, пока до этого не дошло. Балбеска она! Сама с трудными подростками работает, могла бы уже и понимать такие вещи. — А-а, ну да… Нехорошо, конечно. Так ты из-за этого такой озабоченный в последнее время? Михаил хмуро посмотрел на брата, швырнул окурок на асфальт и с силой придавил подошвой ботинка. — Ничего я не озабоченный, не выдумывай. — Миш, я же вижу… Что случилось? Михаил немного помолчал, глядя в пространство, потом выдавил: — У Полынцева инфаркт. Еле откачали. Прямо из служебного кабинета увезли. Теперь месяца два работать не будет, а то и все три. — И чего? — не понял Николай. — Ты из-за этого так расстроился? Да ты ж его едва знаешь, он тебе не друг, не сват, не брат. Откачали ведь, жив — и слава богу. — Ни хрена ты не понимаешь, Коля! Аркадий Иванович как раз начал обвинительное заключение по Лаврушенкову писать, дело вот-вот должно было в суд уйти, а тут — на тебе, пожалуйста. — Ну и что? В чем проблема-то? Все материалы собраны, все доказательства закреплены, любой другой следователь может обвиниловку закончить и передать дело в суд. — Так в этом и проблема! — вдруг взорвался Михаил. — Ты что, действительно не понимаешь? Полынцев расследует громкое убийство, суд выносит приговор, руководство довольно и хочет поощрить причастных. А кто причастный? Какой следователь? Судья же не вникает, кто именно вел все следствие, ему до лампочки, что сначала был Дергунов, потом Полынцев, потом еще кто-то третий или четвертый. Судьи сроду уголовные дела от корки до корки не читали, у них на это времени нет, а если и читали, то обращали внимание на суть написанного в документе, а не на имена тех, кто его составил. Он смотрит в обвиниловке фамилию того, кто дело в суд передал. Всё. Понимаешь? И видит подпись: следователь Садков. Вот про Садкова и докладывают наверх, а Полынцева побоку. — А тебе, значит, обидно за старого опытного зубра, которого в очередной раз должны были наградить, а теперь он мимо пролетит? — усмехнулся Николай. — Мне за себя обидно, — уже гораздо спокойнее ответил Миша. — Полынцев еще долго будет на больничном. Даже если его и назовут как главного победителя, то перед руководством он точно стоять не будет. Стоять будет этот новый, Садков. — Ну и пусть себе стоит. Тебе жалко, что ли? — Полынцев обещал помочь мне с продвижением. Его обязательно спросили бы, кого еще нужно отметить, и он назвал бы меня. Я уверен. А Садков что? Он меня и в глаза-то не видел. Получил сложнейшее дело в готовом виде и будет почивать на лаврах. Полынцеву наград и почестей хватает, он за новыми уже не гонится, а Садков славой делиться не будет, постарается все себе приписать. И меня не назовет, хотя фактически дело раскрыл именно я, преподнес имя убийцы на блюдечке с голубой каемочкой. Я уж не говорю о том, что Полынцев после инфаркта может вообще на службу не вернуться, оформит пенсию по инвалидности. А кто станет слушать рекомендации какого-то замшелого пенсионера, даже если он меня и назовет при случае? Вот, значит, в чем дело… Ну что ж, от Мишки ничего иного ждать не приходится. Упорно и долго трудиться он не любит, предпочитает получать результат минимальными усилиями и за чужой счет. — Миш, а чего с делом так волынили? Лаврушенкова арестовали еще в августе, а сейчас уже сентябрь заканчивается. Почему так долго получилось? — Судебно-психиатрическую экспертизу назначали, — ответил Миша уже совсем спокойно. — Это почти месяц. В институте Сербского быстрее не делают, там все по-серьезному. — Понятно. Ты никому не рассказывал о том, что причастен к раскрытию? Я имею в виду, кроме Полынцева и меня. — Ты идиот? Твой дружок Абрамян знает. И опера все знают. Ну, те, которые по делу работали. — А кроме них? Мать, Нинка, Лариса? — Вот не надоело тебе руководить, а? — сердито отозвался Михаил. — Ты мне сразу сказал, что Юрка ничего не должен узнать. Я тебя услышал и все понял, я ж не ребенок. Не надо мне по сто раз повторять одно и то же. Он прищурился, вглядываясь куда-то в даль, и вдруг резко сделал шаг назад. — Вон Нинка с кавалером. За ручки держатся. Николай посмотрел в ту же сторону и увидел сестру в накинутом на плечи мужском пиджаке, медленно идущую рядом с молодым человеком, который издалека не был похож на того, которого месяц назад видели из окна. Миша прав, девушка что-то зачастила со сменой ухажеров. Хотя, может, это и неплохо, есть из кого выбирать. Уж кто-то, а Нина Губанова совершенно точно не выскочит замуж за первого же, кто позовет, из страха остаться старой девой. — Если не собираешься стать третьим участником показательной порки — вали отсюда, пока она нас не заметила, — быстро проговорил Михаил, прячась за толстым стволом дерева. Николай не собирался. Он метнулся в сторону, противоположную той, с которой приближались сестра и ее провожатый, и через несколько шагов скрылся за углом. Чтобы вернуться к своему подъезду, ему теперь придется пройти мимо Миши и Нины, так что лучше подождать, пока воспитательный час закончится и брат с сестрой уйдут домой. А можно дойти до телефона-автомата и позвонить. Доставить себе незапланированную радость. Вечером желающих позвонить не бывает много, и есть надежда, что удастся послушать любимый голосок и поговорить минут десять, а то и все пятнадцать, и никто не будет стучать монеткой в стекло будки и требовать побыстрее закончить разговор, потому что «вы тут не один, другим людям тоже нужно звонить». Им так редко удается побыть наедине… Конечно, на работе они видятся каждый день, общаются по служебным вопросам, но чаще всего это происходит в чьем-то присутствии. Не дорос еще капитан Губанов до должности, при которой полагается отдельный кабинет. Приходится соблюдать осторожность и радоваться счастливому случаю, когда судьба сталкивает их в коридоре или на лестнице и можно остановиться и переброситься несколькими словами, не вызывая подозрений. Николай порылся в карманах брюк, выудил несколько монет. Двушки не оказалось, но это ничего, сойдет и гривенник. В вестибюлях метро стоят автоматы для размена на пятачки, а вот поставить возле уличных таксофонов такие же автоматы с разменом на двухкопеечные монетки почему-то никому в голову не приходит. Наверное, считается, что ехать людям нужно обязательно, а звонить — перебьются. * * * В воскресенье Николай, как и обещал, повез сына в Успенское. Пока добирались на автобусе и метро до вокзала, Юра не умолкал, закидывая отца все новыми и новыми вопросами и тут же придумывая ответы на них, но в электричке приумолк, достал книгу — «Пылающий остров» Казанцева — и погрузился в чтение, хотя чем ближе поезд подходил к нужной остановке, тем чаще Николай замечал, что мальчик не читает, а задумчиво смотрит в окно. От платформы до собственно поселка идти недалеко, минут пятнадцать средним шагом. — Пап, а почему сейчас здесь все другое? — удивленно спросил Юра. — Раньше как-то не так было. — Потому что осень, сынок, — улыбнулся Николай. — Уже конец сентября. Летом все было зеленое, а теперь желтое и красное. — А-а, ну да… Нет, я все равно не понимаю! Деревья-то одни и те же, только цвет другой. Почему же я их не узнаю? Николай досадливо крякнул про себя. Один и тот же предмет выглядит по-разному, если его выкрасить в разные цвета. Но почему? Каким таким законом оптики это объясняется? Или тут дело не в оптике, а в человеческой голове, в особенностях восприятия? Интересно, учат ли будущих оперативников этой хитрости? Наверняка не учат, а ведь это необходимо очень хорошо знать, чтобы правильно оценивать показания очевидцев. — Потому что цвет влияет на то, как человеческий глаз воспринимает форму, — уклончиво ответил он, понимая, что более четкого развернутого ответа дать не сможет. — А как влияет? — не унимался любознательный Юрка. — Вот начнешь изучать в школе физику, тогда и узнаешь. Тебе учитель все объяснит. — А когда это будет? — В шестом классе. — У-у, — разочарованно протянул мальчик. — Так долго ждать придется… Я еще только в четвертом… А ты сам не можешь мне объяснить? Вот прямо сейчас! — Не могу, сынок. Чтобы это понять, тебе придется еще два года как следует учить арифметику, потом алгебру и геометрию, иначе не разберешься. — А ты разве не можешь мне объяснить так, чтобы я уже сейчас понял? Николай рассмеялся и потрепал сына по стриженой макушке. — Наберись терпения. Придет время — получишь ответы на все свои вопросы.