Николай положил перед собой чистый лист, снял с ручки колпачок и вывел в правом верхнем углу четким красивым почерком: «Заместителю министра МООП РСФСР по кадрам генералу внутренней службы 3-го ранга Звереву А. Д.». * * * Времени у Абрамяна было совсем мало, и когда Николай позвонил и попросил о встрече, они договорились пересечься на углу улиц Герцена и Огарева, неподалеку от областного управления, где у Александра проходило совещание. — Что, есть новости? — возбужденным голосом спросил запыхавшийся от быстрой ходьбы Абрамян. — Что-то стало известно о новых назначениях? Николай развел руками и вздохнул. Порадовать старого приятеля было нечем. Впрочем, и огорчать тоже. — До нас пока ничего не дошло, — признался он. — А ты что-нибудь знаешь? Абрамян подхватил Николая под руку, и они медленно, словно прогуливаясь, пошли в сторону проспекта Маркса. Мимо них шли веселые компании парней и девушек, слышались обрывки разговоров, громкие голоса, звонкий смех. Студенты. Их здесь много, на этом пятачке. Юрфак и журфак МГУ, какие-то факультеты Второго медицинского, консерватория. Впрочем, что делать здесь студентам в августе? «У них же каникулы сейчас, — сообразил Николай. — Скорее всего, это абитуриенты. Или просто молодежь, приехавшая посмотреть столицу. Идут, наверное, на Красную площадь. Прекрасное беззаботное время! Впереди вся жизнь, и никаких тебе мыслей о политических интригах и смене руководства». — Говорят, в Политбюро… — начал было Абрамян едва слышно, приблизив губы к уху Николая, и вдруг отвлекся: — Ух ты, какая! Им навстречу, цокая каблучками узконосых туфелек и покачивая бедрами, двигалась красивая молодая женщина, удивительно похожая на Ларису и фигурой, и прической: темные волосы с загнутыми наружу концами перехвачены широкой эластичной лентой, густая челка падает на подведенные глаза. — И почему мне такие никогда не достаются? — завистливым шепотом пробормотал Саня. «Ну а мне досталась, — подумал Губанов. — И что? Никакой радости. Чужие люди. Я ей изменяю. Наверное, она тоже верность не хранит. Что толку в этой красоте? Если бы не Юрка — развелся бы, не задумываясь». — Так что в Политбюро? — негромко спросил он, возвращая Саню к унылой действительности. Тот приостановился, глядя вслед уходящей красавице, потом удрученно вздохнул: — Только между нами, лады? Не трепись на всех углах. — Обижаешь. — Ладно. Короче, есть кандидат. Какой-то Щелоков из Молдавии, с ним наш Первый давно знаком, вместе работали. Саня по старой привычке называл Брежнева «Первым», хотя вот уже несколько месяцев, с апреля 1966 года, руководитель КПСС именовался не первым секретарем, а генеральным. — Из наших, милицейских? — Да нет, он там промышленностью заведовал, в нашей работе ничего не понимает. Но Первый очень его продвигает, бьется за этого Щелокова, как лев. — Можно понять, — пожал плечами Николай. — Ему нужны свои люди, особенно на таких ответственных ведомствах, как МООП. — Ну вот, — продолжал Абрамян. — А те, которые хотят оставить Тикунова, начали вываливать грязное белье на Щелокова. Мол, взятки брал, незаконно обогащался и все такое. Так что битва идет нешуточная. — А он что, в самом деле брал и обогащался? — Да откуда ж мне знать, — с досадой бросил Абрамян. — Но, наверное, что-то было, комитетчики зря гнать не будут. Хотя кто их знает… Других кандидатов даже не рассматривают, так что или наш останется, или вот этот никому не известный Щелоков. Так что ты хотел-то, Коля? Зачем звал? Если у тебя дело — говори быстрее, мне ехать надо. — Я насчет Астахова хотел спросить… — Опять? Абрамян резко остановился и отстранился: — Чего тебе неймется-то? Я же говорил: все, закончили, раскрыли, задержали несколько дней назад, следователь доволен, начальство перестало дергать. Что еще? — Саня, я знаю Лаврушенкова. Не близко, но знаю, часто видел его, разговаривал. Не он это. Вот поверь мне. Не он. — Да он признался уже! Я только сегодня утром с Полынцевым разговаривал! Там и так доказухи полная корзина, мои ребята не зря свой хлеб жуют, а теперь еще и чистосердечное подписал. Чего ты за него заступаешься? — Не знаю, — растерянно проговорил Николай. — Но я уверен, что это не он убил Астахова. Ну не мог он! — Уверен он, — проворчал Саня. — Поработал бы в розыске с мое — знал бы, что мы эти «он не мог, он не такой» слышим каждый день по сто раз. А потом выясняется, что он именно такой и очень даже мог. У меня доказательства и чистуха, а у тебя что? — Не знаю, — снова повторил Губанов. — Наверное, это называется внутренним убеждением. Ты можешь мне сказать, какие у тебя доказательства? — Не могу. Тайна следствия. Сам должен понимать. — Конечно. — Но доказательства очень крепкие, можешь мне поверить. — Хорошо, а в чистосердечном что Лаврушенков написал? Какой у него был мотив? Не просто же так он убил знаменитого певца. Как он объяснил? — Тайна следствия. Будет суд — тогда все и узнаешь. Кончай выпытывать, Колян, ладно? Ты же знаешь, я все равно не расколюсь. — А в прошлый раз ты рассказывал, — недовольно заметил Губанов. — И довольно-таки подробно. Что-то тайна следствия тебя не сильно смущала, когда мы на дачу ездили. — Вот и видно, что ты кадровик, а не сыщик, — рассмеялся Абрамян, снова подхватывая его под руку. — Я тебе о чем рассказывал? О том, как мы отработали версии, которые оказались пустышкой, не нашли своего подтверждения. Это никому не нужно, не важно и не интересно. А то, что попадает «в цвет», разглашать нельзя. Чуешь разницу? Они спустились на станцию «Проспект Маркса» и пошли по переходу к станции «Площадь Свердлова», а оттуда — к станции «Площадь Революции». — Так ты только ради этого меня позвал? — спросил Саня, когда они подошли к платформе. — Никакого другого дела у тебя нет? — Другого нет. Хотел про Лаврушенкова спросить. Надеялся тебя убедить. — Да в чем убедить-то? — В том, что это не он. Я не верю, что Виктор Лаврушенков — убийца. — А я верю, — твердо ответил Абрамян. Из тоннеля послышался нарастающий грохот, подъезжал поезд, на котором Саня собирался уехать. — И перестань морочить мне и себе голову, — бросил он на прощание. — Будет суд — сам все узнаешь и поймешь. Суд разберется, если что. Он влился в толпу пассажиров, входящих в вагон, и Николай почти сразу потерял его из виду. Час пик, народу в метро много. «Суд разберется». Губанов тяжело вздохнул и перешел к противоположной платформе: ему ехать в другую сторону. Сентябрь 1966 года Николай Губанов Ну вот, ясность наступила. 17 сентября 1966 года Президиум Верховного Совета СССР упразднил Министерство охраны общественного порядка РСФСР, а его функции возложил на союзное министерство. Теперь у РСФСР не будет своего отдельного министерства, как у всех других союзных республик, а будет только МООП СССР, которое возьмет на себя функции руководства заодно и на республиканском уровне. Выходило как-то так, что РСФСР и СССР в целом — практически одно и то же. Никто не станет заниматься отдельно делами и проблемами Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, ибо эти дела и проблемы равны общесоюзным. Ну а что? Самая большая ведь республика, что по площади, что по населению, стало быть — самая главная. И собой поруководит, и всеми братскими союзными республиками заодно. Так, что ли, получается? И новый министр в тот же самый день назначен. Щелоков Николай Анисимович. Из ЦК Компартии Молдавии. В эти дни Михаил Губанов ходил чернее тучи. Он и обычно-то был не болтлив, а тут совсем замкнулся, слова цедил через губу, семейные разговоры не поддерживал. Николай сперва не обратил на это внимания: сам был озабочен, проблем на службе хватало, а дома все внимание было направлено на сына. Каникулы закончились, Татьяна Степановна с Юрой вернулись с дачи, парень пошел в школу, в четвертый класс, но стал подавленным и рассеянным. Николай хорошо понимал причину и старался по мере возможности проводить с сыном духоподъемные беседы, но успехов пока не добился. Мальчик очень тяжело переживал беду, настигшую его товарища Славика Лаврушенкова. — Славка так плакал, — рассказывал он отцу, и большие серые глаза его наливались слезами. — И мама его все время плачет. Как же так, пап? Ведь дядя Витя такой тихий всегда был, добрый, всем помогал. Теперь никто в Успенском не хочет со Славкой водиться, все говорят, что раз его папа убил человека, то и Славка тоже может. — Если милиция ошиблась, то суд обязательно разберется, — утешал Николай сынишку. — А если не ошиблась? — Значит, так оно и есть, — вздыхал Николай. — Ты, главное, не бросай Славика, не отворачивайся от него, ты же его друг, должен поддержать, подставить плечо. Даже если дядя Витя сделал что-то плохое, Славик ни в чем не виноват. — А почему тогда с ним никто не хочет водиться? Николай радовался, что разговор быстро сворачивал с темы «виноват ли дядя Витя» на тему «виноват ли Славик». Не хотелось делиться с ребенком своими соображениями о виновности Виктора Лаврушенкова, это было бы неправильным во всех отношениях. Во-первых, нельзя давать десятилетнему пацану ложную надежду. Во-вторых, не следует позволять ему сомневаться в компетентности «органов». И в-третьих, ни в коем случае парень не должен узнать, что к раскрытию убийства приложил руку его родной дядя Миша. Ребенок пока плохо понимает, что такое служебный долг, честь мундира и профессиональная совесть, и в его сознании закрепится только одна мысль: дядя Миша своими действиями сделал так, что друг Славик и его мама страдают. Он пускался в длинные туманные рассуждения о том, что сын за отца не отвечает, приводил исторические примеры, какие мог вспомнить. Юрик слушал внимательно и задавал встречные вопросы, да такие, на которые Николай далеко не всегда мог ответить: не хватало знаний, и вот уже две субботы подряд они с Юрой вдвоем ходили в районную библиотеку, брали умные книги или справочники и просиживали по несколько часов в читальном зале, отыскивая нужную информацию. Могут ли черты характера передаваться по наследству? Обязательно ли сын преступника тоже совершит преступление? И, в конце концов, почему же детеныши животных так быстро становятся взрослыми и самостоятельными, а человеческие детки получаются совсем другими? Ведь на этот вопрос десятилетний Юра Губанов ответа так и не получил. Может, неправда, что человек произошел от обезьяны? Потому что если бы от обезьяны, то… — Пап, а можно мы с тобой в воскресенье на дачу съездим? — спросил Юра как-то вечером, уже укладываясь спать. — На дачу? — удивился Николай. — Так вы же с бабушкой съехали уже, мы и ключи хозяину вернули, теперь до следующего лета. Но можно и на зимние каникулы, я договорюсь, если хочешь.