– Купил, – облегченно выдохнул Юра. Ну все, теперь можно с чистой совестью не реагировать на телефонные звонки. Он имеет полное право не находиться дома, а с работы пусть хоть обзвонятся. И ведь как назло – телефон целый день надрывается. Он нарезал круглый торт «Чародейка» аккуратными ломтиками, поместил на середину стола. Приготовил посуду, заварил свежий чай, расставил фужеры, достал из шкафа бутылку вина. Вроде все выглядело прилично. Муж Вики оказался веселым разговорчивым молодым человеком с необычным именем Эрдэни. «Рост средний, телосложение атлетическое, тип лица монголоидный, волосы черные, густые», – машинально проговорил про себя Губанов, словно составляя словесный портрет. – Все зовут меня Эриком, так проще, – заявил Викин муж прямо с порога, знакомясь с Юрой. – Эрдэни Баркан. А я теперь – Виктория Баркан, – с гордостью добавила Вика и посмотрела на своего мужа с такой любовью, что Юре даже завидно стало. Первые полчаса прошли в оживленных разговорах «ни о чем»: Юра что-то рассказывал об Омске, Эрдэни – о своем родном Улан-Удэ, Вика вспоминала забавные эпизоды, имевшие место, когда приезжала делегация деятелей культуры из Индонезии. Настала пора переходить к делу. Эрдэни выслушал Юру очень внимательно. – Это было давно, – сказал он. – Сейчас об Астахове почти не вспоминают, все его забыли. Но вроде бы говорили, что убийцу поймали и посадили. Разве нет? – Посадили. Точнее, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психушку закрытого типа. Но у нас в рамках служебной подготовки дают задания разбираться в старых уголовных делах. Внимательно изучить и написать подробный доклад: что сделано правильно и хорошо, а где можно было еще подработать. Может, что-то упущено, какую-то информацию неправильно оценили в первый момент, и это затормозило расследование. Юра врал нахально и продуманно. Все равно на гражданке никто не знает, как на самом деле устроена служба в милиции, так что можно втирать все что угодно. – Интересно у вас там, – уважительно протянул Викин муж. – Еще как интересно! Так вот, я начал читать дело, и там промелькнуло упоминание о каком-то конфликте с аккомпаниатором. Это тоже было ложью. Абрамян рассказывал, что следователь Дергунов вызывал на допросы тех людей из театрального окружения Астахова, которые показались оперативникам наиболее перспективными с точки зрения информации, полезной для следствия. Но ни одного протокола Юра Губанов в деле не нашел. Протоколы допросов тех людей, которые были на последней дачной вечеринке певца, в деле имелись, а дальше шли только материалы, касающиеся Лаврушенкова. Отец много раз упоминал о том, каким въедливым и скрупулезным был Дергунов, как кропотливо и тщательно работал, и где результаты этой работы? Как будто ее и не было вовсе. Но нужно было хоть за что-то зацепиться. Историю с балериной Бельской трогать нельзя, значит, остается только какой-то упомянутый вскользь «конфликт с аккомпаниатором», который произошел очень давно, чуть ли не в прошлом веке (Абрамян сказал «сто лет назад»), с каким-то неизвестным певцом. Понятно, что к убийству Астахова все это отношения не имеет, но важно получить, как говорится, доступ к телу: проникнуть в круг музыкантов, не вызывая подозрений и не говоря правды о причинах своего интереса, и иметь возможность задавать им вопросы. А дальше уже раскручиваться, исходя из обстоятельств. – Упоминание о чем? – переспросил Эрдэни. Его красивое лицо исказилось гримасой презрительного негодования. – О конфликте с аккомпаниатором, – повторил Юра. – И какой козел мог такое сказать? Дворник дядя Вася? – Кто-то из Большого театра. Юра не мог взять в толк, почему молодой музыкант злится и одновременно веселится. Что не так-то? – Ни один человек из Большого театра не мог так сказать, даже капельдинер или гардеробщица. Значит, тот, кто писал протокол, был совершенно безграмотен, – заявил Эрдэни. – Нет в академической музыке никаких аккомпаниаторов. Аккомпаниаторы бывают на утренниках в детских садах. А у нас – концертмейстеры. Тьфу ты! Вот же Александр Геворкович! Слово не мог запомнить, заменил тем, что попроще: «Тот, кто аккомпанирует». Хоть бы разобрался, прежде чем… Впрочем, Абрамян с самого начала и Юре говорил, и его отцу, что не было у него времени и возможности вникать и разбираться, а слова все непонятные. Так что все по-честному. Вот, значит, о чем говорил Абрамян: злость, насмешка и презрение. Накушался он этого досыта. – Ну, извини, – примирительно сказал Губанов, – я ведь не в курсе ваших профессиональных тонкостей, что увидел в протоколе – то и говорю. Наверное, следователь тоже был не по музыкальной части. Отец мне рассказывал, что в шестидесятые годы у многих сотрудников даже десятилетки не было за плечами, образованность оставляла желать лучшего, да и грамотность хромала. Ты не мог бы познакомить меня с кем-нибудь, кто работает в Большом театре? У тебя же наверняка есть такие связи. – Зачем тебе Большой? – Хочу поспрашивать про ту историю. – Да это-то я понял, но для чего тебе лезть в театр? Я и в консерватории тебе найду тех, с кем можно поговорить. Солисты и концертмейстеры Большого преподают у нас, проводят мастер-классы, сидят в жюри конкурсов, ведут аспирантов. Слухи постоянно перетекают от нас к ним и от них к нам, мы все в одном котле варимся. И Гнесинка, и филармония, и Камерный. Короче, если в Москве когда-то у кого-то было что-то, то в «Консе» обязательно найдется человек, который об этом расскажет. Тебе нужно срочно или дело терпит? – Терпит. У меня в феврале отпуск, я бы мог его целиком потратить на… Он чуть было не проговорился, но вовремя остановил себя: – На написание отчета. – Отпуск в феврале? – ахнула Вика. – Какой кошмар! А почему не летом, как у нормальных людей? Февраль – это вообще полная помойка, погода дрянная, холодно, никуда особо не поедешь. – Так я молодой еще, недавно работаю, – рассмеялся Юра. – Всех ведь летом не отпустишь, некому будет бандитов вылавливать, поэтому в теплое время отпуска дают самым заслуженным, а остальным – как придется. Эрдэни пообещал разузнать, что сможет, до конца января. – В декабре-январе пойдут отчетные концерты, зачеты, все полставочники из филармонии и театров будут у нас. Кого-нибудь обязательно найду. Да, скоро Новый год. В оставшийся до конца года месяц начальство будет суетиться и подгонять, стоять над душой и грозить всеми карами небесными, чтобы как можно больше дел закрыть уходящим семьдесят девятым годом. Для отчетности. Потом будет новогодняя ночь и два праздничных дня, когда вся страна напьется и часть ее, причем часть значительная, начнет буянить и выяснять отношения. А еще кражи из квартир и домов, когда хозяева под салатик оливье и водочку прилипают к экранам и смотрят «Голубой огонек», хором подпевая популярным песням и не слыша посторонних звуков. Расслабиться не удастся примерно до 5 января. Зато потом наступит затишье. Нет, преступления-то все равно будут совершаться, без этого никуда, но уставшее за последний месяц года руководство ослабит вожжи и даст подчиненным дышать. Об отчетности вспомнят только ближе к концу квартала. А в феврале лейтенант Губанов уйдет в отпуск и примется копать старое дело об убийстве. Вполне вероятно, что копание это закончится, как говорится, ничем. Но Юра будет хотя бы уверен, что этот путь он прошел до конца. И начнет копать в другом месте. Слава богу, в этом предприятии у него нет начальников, которые станут требовать очередную «палку» для статистики. И сроки ему никто не устанавливал. Можно работать вдумчиво и не спеша. – Эрик, можешь объяснить про концертмейстеров? – спросил он. – Легко! – с удовольствием откликнулся музыкант. Но уже через десять минут стало понятно, что ничего не понятно. – Был бы у тебя инструмент, я бы показал, – огорченно покачал головой Эрдэни. – А знаешь, давай я просто проведу тебя на какой-нибудь зачет к вокалистам. Если захочешь, рядом посижу, объясню на живых примерах. Когда сам услышишь хотя бы два-три раза, тогда легче пойдет. – У меня работа… День ненормированный… – Ну, тогда просто на любое занятие. У нас же народ занимается с утра до вечера. Как узнаешь, что сможешь освободиться, – звони, договоримся. – Не хочется тебя напрягать. – Да брось! Я ведь тоже в «Консе» целыми днями торчу, у меня специальность такая, что дома не позанимаешься, да и инструмента нет. А мысль выглядела привлекательной. В обычный день ничего, конечно, не спланируешь, но вот если как сегодня, после дежурства… На следующий день лейтенант Губанов зашел к начальнику поговорить насчет графика дежурств. Мол, время предновогоднее, семейным сотрудникам нужно готовиться к празднику, подарки искать, елки покупать, продуктами затариваться, ну и вообще… А он, Губанов, не женат, так что ему не в тягость отдежурить лишний раз. Тем более надо опыта набираться, а суточное дежурство – самая благодатная почва, потому как случается все подряд, и на все приходится выезжать и реагировать, так что удается познать самые разные стороны и криминальной жизни, и оперативной работы. – Мог бы и не просить, – пробурчал начальник. – Тебя как самого молодого и так на Новый год поставили в график. Он обернулся, открыл сейф, достал листок бумаги, пробежал глазами. – Вот, до конца декабря ты дежуришь каждую неделю, а на январь будем составлять попозже. – Можно мне в январе тоже почаще? Я готов. Начальник укоризненно покачал головой: – Ты кого хочешь обмануть, Губанов? Меня? Скажи уж сразу, мол, так и так, нужно свободное время, хочу побольше «отсыпных». Чего ты благородного-то из себя строишь? Небось девицу завел? Так ты имей в виду: то, что сутки заканчиваются, не означает, что ты можешь идти домой. Пока я лично не разрешу – никуда не уйдешь, понял? – Понял. Глаза долу, плечи опустить. Хорошо бы еще покраснеть, было бы уместно, но этого Юра Губанов не умел. Пока. – Ладно, иди, свободен. До Нового года будешь пахать как все, без всяких отгулов. А там посмотрим. Ну, хоть так… Октябрь 2021 года Петр Кравченко Светлана отсутствовала дольше обещанных двух часов, но Петр этого не заметил: старый полковник-отставник с таким удовольствием рассказывал о своем сыне, что невозможно было не увлечься повествованием. Время летело, и, когда послышался звук отпираемого замка, Петр, взглянув на часы, даже удивился. – Я пришла! – донесся голос из прихожей. – Сейчас будем обедать. Племянница Николая Андреевича появилась со свежей повязкой на ладони. – Это еще что? – грозно вопросил Губанов. Светлана отмахнулась: – А, ерунда, не заметила осколок. Опять эти малолетки свои поминки праздновали. Заметив недоуменное выражение лица журналиста, она пояснила: