Петр собрался разозлиться, но почувствовал, что даже на эмоции у него не хватает сил. Только теперь он вдруг понял, в каком диком напряжении находился с того момента, как вышел утром из дома. Стоит сказать человеку, что не нужно или нельзя чего-то делать, как ему тут же начинает до судорог хотеться сделать именно это. Оказывается, заставить себя не оглядываться и вообще быть естественным – страшно трудная штука. Не делать того, что хочется, как выяснилось, куда сложнее, нежели сделать то, чего не хочется. Карина вздохнула с облегчением, услышав, что «на сегодня закончили». – Я как будто десяток вагонов разгрузила, – призналась она. – Вроде и не устала физически, ноги же тренированные, а сижу, как тряпичная кукла, даже спину выпрямить не могу. Какое счастье, что уже можно вертеть головой и рассматривать людей! Как ты думаешь, Петь, что нам завтра скажет Анастасия Павловна? Ему очень хотелось быть оптимистичным, сказать подруге что-нибудь ободряющее, но сил не хватило даже на то, чтобы что-то сочинить. Поэтому Петр сказал то, что думал на самом деле: – Скорее всего, она скажет, что Витя ничего и никого не обнаружил. Тот факт, что некий тип расспрашивал о тебе, не означает, что мы кого-то интересуем настолько, чтобы за нами следили. Так что сегодня мы с тобой пробегали впустую. И совершенно непонятно, что делать дальше. Снова ходить по городу? Или забить на все и продолжать жить своей жизнью? В общем, на интересные результаты я бы не рассчитывал. Он ожидал, что Карина огорчится и еще больше сникнет, но она бодро допила остаток лимонада, со стуком поставила стакан на столик и взяла в руки телефон. – Ну что, ищу машину? Они вернулись домой и рухнули на диван, а ночью спали как убитые. Это было вчера. А сегодня Петр проснулся ни свет ни заря с мыслью: «А что, если вчера все уже выяснилось? За нами действительно кто-то следил, и Витя его срисовал. Поэтому Каменская дала нам отбой. Но тогда как объяснить ее слова: «Я позвоню, если будут новости»? Разве обнаружение слежки – это не новость в ее понимании? Получается, пока что новостей нет». Выпростал руку из-под одеяла, дотянулся до телефона, проверил. Никаких сообщений за ночь не появилось. Все это напоминало дурной сон. Ладно, фиг с ним, пусть будет что будет. Надо вставать, завтракать, просмотреть материалы и ехать к Губанову. Уже недолго осталось, старикан подобрался наконец к восьмидесятому году. К году, когда убили следователя Садкова. Февраль 1980 года Юрий Губанов Шурик выполнил обещание, хотя и не так быстро, как надеялся Юрий. – Что ж ты меня за нос водишь? – Голос в телефонной трубке звучал с насмешливым упреком. – Говорил, что ищешь приличного человека, а он – отпетый уголовник. – Кто уголовник? – изумился Юра. – Ты о ком? – О Левшине твоем, которого ты просил пробить. – Да перестань, он же певец! – Ну, может, и был когда-то певцом, а превратился в рецидивиста. Короче, слушай сюда: в шестьдесят четвертом – лишение свободы сроком на шесть месяцев по сто двенадцатой, отбывал в колонии общего режима, освободился в апреле шестьдесят пятого. В шестьдесят седьмом – семь лет по сто восьмой с отбыванием в колонии строгого режима. Скончался в семидесятом. – То есть в ИТК во время отбытия наказания? – уточнил Юрий. – Получается, что так. Обрати внимание: оба приговора вынесены Замоскворецким райнарсудом, то есть буянил этот деятель на одной и той же территории. Если окажется, что у него был любимый ресторан, в котором он оба раза кому-то рыло начистил, то с тебя бутылка. Статья 112 Уголовного кодекса предусматривала ответственность за побои или легкие телесные повреждения, статья 108 – это уже тяжкие телесные. Разошелся Константин Левшин, однако! Интересно, на зоне он сам помер или ему помогли? – Родственники у него остались? – В Москве только бывшая жена, Левшина Ольга Аркадьевна. Адресок запишешь? – А то! Юра потянулся за ручкой и блокнотом. Левшин, оказывается, склонен к агрессии и насилию. Интересно, с кем он подрался, да так, что аж на нары загремел? И не один раз, а целых два. Мог он убить Вадилена Астахова? Да запросто! И мотив есть, и характер соответствует. Надо ехать к его бывшей жене-вдове, постараться вытянуть из нее все, что можно. * * * Ольга Аркадьевна Левшина как-то не соответствовала своему жилищу. Просторная трехкомнатная квартира, обставленная добротной мебелью, с картинами на стенах и хрустальными люстрами под потолком, казалась чужеродной рамкой для этой маленькой худенькой женщины лет пятидесяти, немного скособоченной и заметно припадающей на одну ногу. Пегие от незакрашенной седины волосы до плеч, горькие складки, идущие вниз от уголков губ, не тронутых помадой. Юрий ожидал увидеть броскую красавицу, потому что кем же еще может быть избранница такого человека, как Константин Левшин. – Проходите, – приветливо сказала хозяйка, приглашая Юрия в комнату. – Извините, у меня тут творческий беспорядок, я большей частью работаю дома. На круглом столе в центре большой гостиной стояла портативная пишущая машинка, выглядевшая совсем крошечной рядом с высокими стопками книг и кучами бумаг. Юра уже знал, что Левшина – театральный критик, работает в журнале «Театр», пишет о музыке. Едва услышав имя Астахова, Ольга Аркадьевна тяжело вздохнула: – Я знала, что рано или поздно об этом спросят. Даже удивительно, что вы пришли ко мне спустя столько лет. Уверена была, что это случится намного раньше. Юра замер. Неужели все так просто? Да нет, не может быть! – И что вы ответите? – осторожно проговорил он, боясь спугнуть удачу. – Да, это Костя его убил. Он сам признался. Нет, нет, нет! Так не бывает! «Я сплю», – подумал Юра, чувствуя, что земля уходит из-под ног. – То есть вы все эти годы знали, что ваш муж убил Владилена Астахова, и молчали? Левшина посмотрела на него печально и обреченно: – Не все так просто… * * * Ольга и Константин познакомились на премьере в Большом театре. Начали встречаться, очень скоро стали любовниками. Левшин незадолго до этого развелся с первой женой, Ольга была моложе и замужем побывать к тому времени еще не успела. Отношения складывались неровно, они то ссорились и расходились, порой надолго, то снова летели друг к другу. Она неплохо знала театральную среду и понимала, что быть женой артиста – не самый сладкий хлеб, поэтому к регистрации брака не стремилась. Ей вполне достаточно было любви к Косте. А любовь была, и такая сильная, что Ольга порой забывала и о достоинстве, и об уважении к себе самой. Она готова была прощать Левшину все, лишь бы он был с ней. До ситуации с «Фаустом» все шло трудно, а вот после увольнения из Большого стало полегче. Ряды назойливых поклонниц начали быстро редеть, и все меньше и меньше оказывалось рядом с Костей женщин, которые бы отрывали его от Ольги. Левшин много пил, красота его тускнела не по дням, а по часам, чеканные черты лица расплывались, фигура становилась обрюзгшей, вместо густых волос цвета спелой ржи на голове жалко торчали сальные пряди, обнажавшие розоватые проплешины. Ольга сказала себе, что ее задача – спасать. Спасать Константина от самого себя. Она переехала к нему, в эту шикарную по меркам того времени квартиру, выделенную баритону Левшину государством за активное участие во Всемирном фестивале молодежи и студентов: он так ярко, так заразительно исполнял песни на языках народов мира, что иностранцы его на руках носили. Ольга взяла на себя обязанности хозяйки, старалась следить, чтобы Костя уходил на работу трезвым, гладила сорочки, отпаривала брюки и пиджаки, пыталась проводить с ним все время, когда он не работал, чтобы не дать напиться. Порой у нее получалось, но чаще – нет. Костя начал поднимать на нее руку. Стоило только ей заговорить о том, что нельзя столько пить, пора перестать обижаться на весь мир и нужно начинать заниматься вокалом, голосом, чтобы вернуться на сцену, – начинался скандал. – У меня в глотке кусок золота, и никакая водка его не растворит! Если это золото никому не нужно, то я имею право жить так, как хочу, и пить столько, сколько хочу. Не смей мне указывать! – орал он. Сперва домашние скандалы заканчивались тем, что он, прокричавшись, хлопал дверью и уходил, порой на несколько часов, а порой и до следующего дня не появлялся. Потом начал бить посуду. А потом и Ольгу. Она терпела. «У него действительно кусок золота в глотке, – твердила она себе. – Моя обязанность – не дать ему пропасть. Я смогу, нужно только не опускать руки, не отступаться». Когда Константин бывал в хорошем настроении, он распевался дома, и Ольга с отчаянием слышала, что сочный и объемный когда-то баритон звучал все хуже и хуже. Она ведь профессионально занималась оперным и музыкальным театром и хорошо знала, что без ежедневного упорного труда, без систематических грамотно построенных занятий ни один голос не сможет сохраниться сам по себе. В ответ на каждое ее замечание по этому поводу следовал очередной удар. Когда по спине, когда по плечу, но иногда и по лицу. Первый удар Ольга вынесла молча: сорвался человек, это случайность, нужно простить и забыть. После второго начала собирать вещи. Константин плакал и умолял не бросать его: «Я без тебя пропаду, ты мой якорь, держишь меня в этой жизни, не даешь опуститься окончательно». Она поверила. Ну, просто очень хотелось поверить. «Костя хороший, – говорила себе Ольга, – он талантливый, он добрый. Он любит меня. Он без меня пропадет. Это все водка проклятая!» Когда в шестьдесят четвертом Левшин избил ее прямо на лестничной клетке, соседи вызвали милицию. Легкие телесные повреждения – статья частного обвинения, и если потерпевший не хочет писать заявление, то уголовное дело не возбуждается. Ольга заявление написала, понадеявшись, что горький опыт хоть как-то образумит ее любимого. «Такой человек, его многие помнят, на зону не отправят, дадут условно, а ему будет урок, – говорил ей пожилой усатый следователь с усталым морщинистым лицом. – Попомните мое слово: всепрощение до добра не доводит. Ему же на пользу пойдет». Судья, молодая строгая женщина, однако, придерживалась других взглядов и срок дала реальный, не упустив из виду, что в прошлом у подсудимого уже была драка в общественном месте, за которую он понес наказание в административном порядке. Может, она не помнила такого певца и не знала, каким он был… Услышав приговор, Ольга немедленно поставила вопрос о регистрации брака: в колонию на свидания любовниц не допускают, нужно быть официальной женой. Она ведь не бросит Костеньку, будет ездить к нему, посылки отправлять. Левшин сперва дулся, не хотел даже разговаривать о женитьбе на женщине, которая «его посадила», но быстро сообразил насчет свиданий, передач и посылок и согласился. Хотя беспокоился он главным образом о квартире: как бы не отобрали, пока он сидит, а потом в Москву не пустят. Лучше уж пусть Ольга будет законной женой и пропишется в его жилище, так оно надежнее. Пригласили работника ЗАГСа в СИЗО и все оформили. Через полгода Константин вернулся. Озлобившийся и еще больше постаревший. Ему разрешили по-прежнему проживать в столице, за сто первый километр не выслали: статья не тяжкая, нашлись старые знакомые, которые походатайствовали. Устроился разнорабочим в музыкальный магазин. «Если уж таскать, так хоть пианино и виолончели с контрабасами, а не ящики с колбасой или водкой». Он умел только петь, но с судимостью путь и на сцену, и в учебные заведения был закрыт. Оставались, правда, рестораны, где вокалисты тоже могли найти свое место и где не смотрели на членство в партии и на чистоту перед законом. На ресторанный репертуар голоса у Левшина пока хватало, так что днем он работал в магазине, вечером услаждал популярными песнями и романсами слух жующих и выпивающих. Если гуляли гости из южных республик, то вечер получался «хлебным»: южане щедро платили за любимые песни, особенно исполненные на заказ. Период унылого безденежья, когда приходилось существовать только на зарплату иллюстратора, закончился, доходы от выступлений в ресторане позволяли поднять голову и почувствовать себя человеком. В принципе можно было бы и уволиться из магазина, но в трудовой книжке все должно быть в порядке, иначе привлекут за тунеядство. Книжка лежала в магазине, а в ресторане Левшин выступал «леваком» благодаря каким-то хитрым махинациям директора, бухгалтера и кадровика. Если вдруг что, то куда лучше числиться честным работягой-грузчиком, нежели сомнительным ресторанным певцом. В тот год Константин все чаще и чаще говорил об Астахове, чей голос то и дело звучал по радио и по телевизору. И с каждым таким разговором злости и ненависти в Левшине прибавлялось, Ольга это отчетливо слышала. Публика в том ресторане обычно бывала не абы какая. Денежная. Своя. Не только гости столицы, но и спекулянты, фарцовщики, «доставалы». Левшин обзавелся новыми знакомствами, а также новыми вещами, импортными, красивыми, модными. Стал чуть меньше пить и чуть больше следить за собой. Сердце Ольги радостно пело: наконец-то! Костя взялся за себя, понял, что дальше так жить нельзя, нужно становиться на ноги и возвращаться если уж не в профессию, то хотя бы в нормальную человеческую жизнь, в которой есть работа, семья, дом. Может быть, даже ребенок… От первого брака у Кости есть дочка, но он не видится с девочкой, не общается: его бывшая жена вышла замуж и уехала в другой город. Костя по дочке не скучает, даже не говорит о ней. Но если сейчас родится малыш, это может в корне изменить ситуацию. Костя встряхнется, оживет, почувствует интерес и вкус к семейной жизни. Ольге не особенно хотелось становиться матерью, тяги к материнству она не испытывала, но ради любимого, обожаемого, самого лучшего на свете Костеньки готова была родить и растить ребенка. Она не знала, зачем Константин вдруг ни с того ни с сего отправился к Астахову на дачу: муж не имел обыкновения делиться с ней своими планами, даже не считал нужным ставить Ольгу в известность, куда идет и когда собирается возвращаться. Тем июньским днем летом 1966 года он вернулся домой на рассвете. Ольга не спала, ждала его, волновалась: а вдруг напился и опять попал в историю? Лицо у Кости было странным. Такого выражения Ольга за все годы не видела, пожалуй, ни разу. Бледный, глаза сверкают огнем победителя, по движениям видно, что сильно пьян. – Все! – объявил он, грузно плюхнувшись на стул. – Нет больше великого тенора Астахова. Кончился. Дышать стало свободнее. Она испугалась. Принялась расспрашивать, задавала вопросы, теребила Костю, требовала рассказать, что случилось. Но его развозило прямо на глазах, и Левшин только повторял: «Кончился Астахов! Нет больше Астахова!» «Это всего лишь пьяный бред», – говорила себе Ольга. Но через несколько дней стало известно о смерти известного певца. По официальной версии – скоропостижно скончался, но очень скоро в театральной и журналистской среде разнеслось, что милиция задает вопросы и кое-кого даже вызывают к следователю. – Ты что-то натворил? – спрашивала она мужа. – Ну скажи мне, что случилось? Зачем ты ездил к Астахову? Ты имеешь какое-то отношение к его смерти? Он умер в тот самый вечер, когда ты был у него на даче. Скажи же хоть что-нибудь! Ответов она не получала. И чем дольше Константин отмалчивался, тем яснее Ольга понимала, что все очень плохо. Ее муж – убийца.