– Идти нужно в республиканскую прокуратуру, к прокурору по надзору за следствием. Но их там много разных. Дай мне пару дней, я понюхаю воздух и соображу, к кому тебе лучше обратиться. А ты мухой лети в архив и прошерсти конверт с образцами от и до, ты понял? Тщательно и без спешки. Ты в него заглядывал? Как там все упаковано? Юра усмехнулся: – Обижаешь, Телегин. Он снова открыл тетрадь ближе к концу конспекта. – У меня, как у счетовода Вотрубы, все переписано. В деле прикреплен большой конверт, внутри – конверты поменьше, на каждом надпись. Например: «Сорокина Любовь Валериановна, образцы 17, 39, 102, 114». И так по каждому установленному лицу. Отдельный конверт по неустановленным, номера тоже написаны и их семь, как в справке. Куда же восьмой-то подевался, как ты думаешь? – Вот и проверь. Вряд ли кто-то решил скрыть результат, когда выяснилось, что отпечаток оставил Левшин. Все бывает, конечно, но что-то мне не верится в такое дело. Скорее всего, именно ошибка, халатность. Может, устал человек, или отвлекся, или еще что-нибудь. У нас при работе с большими объемами документов такое сплошь и рядом случается: сунут бумагу не в ту стопку или не в ту папку – и поднимается крик, что документ отсутствует, утерян или уничтожен умышленно. А он лежит себе в другом месте и тихо улыбается. Ладно. Значит, для начала нужно открыть по очереди все маленькие конверты и хотя бы просто пересчитать, сколько образцов лежит в каждом и совпадает ли их число с тем, что написано на конверте. Если повезет, то в одном из конвертов окажется лишний образец с номером 223, его придется сфотографировать. А потом что? – А потом я принесу блок «Мальборо» одному хорошему человеку, работающему в правильном месте. Обойдемся без деталей. Когда нарушаешь инструкции, лучше, чтобы об этом знало как можно меньше людей. Телегин хитро подмигнул и впился зубами в бутерброд с сыром. – Ты, между прочим, какие-то котлеты обещал, – напомнил он. – Давай корми меня, а то мне скоро уже убегать надо. – Сейчас пожарю, – подхватился Юра. – Это быстро, десять минут. – Иди, шеф-повар, трудись. А дай-ка мне твою тетрадочку, я сам кое-что посмотрю. – Что именно? – настороженно спросил Юра. – Если найду – скажу, а не найду – незачем тебе мозги загружать. Иди-иди. Юра отправился на кухню жарить пожарские котлеты. Отец всегда хвалил его за умение делать так, чтобы панировка становилась хрустящей, но при этом не сухой. Что Гога собрался найти в его конспектах? Юра готов был голову дать на отсечение, что проанализировал каждую строчку и каждое слово в уголовном деле и ничего не упустил. Хотя… Он ведь думал только о том, как доказать, что Виктор Лаврушенков не убивал Астахова, а вовсе не о том, как уличить следствие в недобросовестности и тем самым скомпрометировать материалы дела. Вполне возможно, что при таком подходе он мог чего-то и не заметить. – Готово! – крикнул он, накладывая в тарелки котлеты и разогретую на сковороде вареную гречку. – Прошу к столу! Гога появился на кухне, и по его непроницаемому лицу невозможно было догадаться, удалось ли ему найти что-то интересное. – Ну, как? – с надеждой спросил Юра. – Да никак. Пустышка. – А что искал-то? – В протоколе должно быть полное перечисление, откуда изъят каждый образец. Я подумал, что, может, ты эту часть тоже переписал полностью. Тогда мы хотя бы понимали, в каком месте оставлен след номер двести двадцать три. А у тебя только резюме по Лаврушенкову. Юра с досадой ударил себя кулаком по бедру. Это правда, он нашел то место в уголовном деле, где перечислялись образцы, совпавшие с дактокартой Славкиного отца, и переписал из документа только то, что касалось указанных номеров: в каком месте обнаружены. Ступени крыльца, балясины, оконная рама, нижняя поверхность столешницы, ножка прикроватного столика, еще много других мест. Все это свидетельствовало о том, что Виктор многократно производил столярные, слесарные и прочие ремонтные работы на даче Владилена Астахова. Ни на посуде, ни на бутылках, ни на рояле его следов не обнаружили, и Юра считал такое несоответствие достаточно веским аргументом в пользу непричастности Виктора к убийству. – Да не переживай ты, – успокоил его Гога. – В любом случае двести двадцать третий куда-то делся, и это не украшает уголовное дело. Но Юра отчего-то расстроился настолько, что даже аппетит пропал. Он был уверен в своих силах, в том, что тщательно изучил материалы и что осталось совсем немного до того момента, когда имя Славкиного отца будет очищено от позора, а оказалось, что он – лопух, ничего не умеет, наделал ошибок, проглядел важное. * * * На следующий же день Юра помчался в архив. К счастью, Елизавета Георгиевна его не забыла. – Вообще-то не положено, – сказала она, строго глядя на него через очки, – но уж по старой памяти – ладно, так и быть, если вам нужно то же самое дело, на которое вы приносили запрос. Если нужно какое-то другое, то категорически нет. – То же самое, то же, – горячо заговорил Юра. – Просто кое-что уточнить. Я быстро. Гога как в воду глядел: образец с номером двести двадцать три обнаружился в конверте, подписанном «Глейнер Леонид Яковлевич». Видимо, из «неустановленных» он случайно попал в конверт с образцами этого Глейнера и на проверку по базе вообще не отправлялся. Никакого преступного умысла, самая обычная случайная ошибка. Неловкое движение рукой, чья-то злая дурацкая шутка, чтобы подставить коллегу и создать ему дополнительную головную боль, когда он начнет все сверять и пересчитывать. Или банальная невнимательность. Юра открыл протокол. Образец изъят с поверхности перил крыльца. И что с того? За эти перила хватались все без исключения. Даже удивительно, что в таком месте удалось снять отпечаток, пригодный для идентификации. По идее, там все должно быть смазано и стерто, сплошные наложения. Вот если бы его обнаружили на бутылке, стоящей на столике рядом с умершим певцом, а еще лучше – на блюдце со свечой, на фотографии Лилии Бельской или на записке… Он достал из сумки фотоаппарат, сделал несколько снимков злосчастного образца, заблудившегося в огромной общей куче, аккуратно положил обратно в конверт «Глейнер». Открыл том с фототаблицами: место изъятия каждого образца и каждого вещдока должно быть не только указано в протоколе, но и сфотографировано, а когда их так много, разрешается формировать из таблиц отдельный том. Ну, фотографии записки там нет, это Юра уже давно проверил, а как насчет двести двадцать третьего? Есть. Действительно, перила. И в таком месте, где и в самом деле можно оставить такой отпечаток, который легко идентифицировать: не на внешней поверхности, за которую обычно держатся те, кто идет по ступенькам, а изнутри, в пространстве между балясинами. Интересно, для чего человеку туда лезть? Но как бы там ни было, след оставлен не в доме, не на предмете, так или иначе связанном с убийством. А ведь как замечательно могло бы получиться, если бы оказалось, что именно Константин Левшин прикасался к бутылке с отравленной водкой или расставлял на крышке рояля блюдечки со свечами! Даже если у Гоги все получится с тем человеком, которому предназначен блок «Мальборо», и выяснится, что двести двадцать третий образец совпадает с отпечатками ранее судимого Левшина, это даст только уверенность в том, что Левшин был на даче у Астахова. Ну, был и был, и что с того? Неизвестно, когда он туда приезжал. Снова улика всего лишь косвенная. Как там было в одной из песен Высоцкого? «Обидно мне, досадно мне, ну ладно». * * * Гога Телегин, как и обещал, позвонил через два дня. – В архиве был? – спросил он без лишних предисловий. – Был. Нашел. Ты оказался прав, двести двадцать третий никуда не исчез, просто попал в другой конверт. – Фотографию сделал? – Сделал, отпечатал. Куда тебе подвезти снимки? – Сможешь подъехать к гостинице «Москва»? Я там буду примерно в семь – в полвосьмого. – Конечно, подъеду. Где тебя там искать? – Стой у входа, я сам тебя найду, – усмехнулся Гога. – Потом прогуляемся чуток и поговорим. Ждать Гогу пришлось аж до начала девятого, и Юра изрядно промерз, медленно вышагивая туда и обратно вдоль длинного фасада. Телегин выскочил из гостиницы в распахнутой короткой дубленке, меховую шапку держал в руках. – Извини, друг, не всегда удается прервать разговор, – сказал он со своей неизменной обаятельной улыбкой. От него слегка пахло спиртным. – Пройдемся до Библиотеки Ленина, я продышусь немного, а то там накурено так, что дыхание перехватывает. Самому, что ли, пристраститься? А то все кругом курят, а я один как дурак, – с усмешкой проговорил он. Они неторопливо двинулись в сторону Александровского сада. Кремлевская стена красиво освещена, у Вечного огня лежат цветы, совсем свежие, еще не побитые морозом. Как все изменилось! – Представляешь, когда-то мы с отцом здесь на лыжах катались, – задумчиво сказал Юра. – Еще до того, как Могилу Неизвестного Солдата сделали. Мне было лет девять или десять, зима была снежная, сугробы высоченные, белые, сверкают на солнце, и мы катались вдоль Кремлевской стены. Теперь в этом месте уже не покатаешься. – Да ладно! – не поверил Телегин. – Что, прямо вот здесь катались? Быть не может! – Было, было. Ты разве сам не помнишь? Ты же москвич! – Так я все школьное детство по военным городкам с отцом мотался, в Москву вернулся только к десятому классу. – А, ну да. Прости, запамятовал. Юре и в самом деле стало неловко оттого, что забыл. А ведь знал! – Ладно, не извиняйся, дело житейское. Давай фотографии и слушай внимательно. В Прокуратуре РСФСР тебе нужен человек по фамилии Боронин. Ищи к нему подходы. – Почему именно к нему? Чем он отличается от других прокуроров? – Юр, только между нами, ладно? – Гога понизил голос почти до шепота. – Мне намекнули, что он уже много лет точит зуб на Полынцева. Когда-то в прошлом между ними что-то такое вышло, и Боронин спит и видит, как бы Полынцеву напакостить. Если кто и рискнет поставить под сомнение полынцевское дело, то только он. Ну, и еще одно обстоятельство есть. – Какое? Гога остановился и прошипел прямо в ухо Юре: – Комитет. Тоже спит и тоже видит, как бы милицию нахлобучить. Ну, ты в курсе. Юра молча кивнул. Про многолетнюю войну между председателем КГБ и министром внутренних дел все в милиции прекрасно знали. – А Боронин с ними вась-вась, понимаешь? И если можно одновременно сломать Полынцева и прогнуться перед Комитетом, то он такую возможность не упустит. Но я должен тебя предупредить: будь крайне осторожен. Боронин – мужик, как мне сказали, умный и хитрый. В глаза говорит одно, а делает совсем другое. Я сам с ним не знаком, но те люди, с которыми я советовался по твоему вопросу, в один голос предостерегали. – Думаешь, у меня есть шанс? – недоверчиво спросил Юра. – Кто я и кто он… Небо и земля. Телегин пожал плечами. – Ну, тут фифти-фифти, как повезет. Мне говорили, что если Боронин возьмется, то вцепится, как бульдог, и доведет до конца с фейерверком. А уж если не возьмется – не взыщи. Других кандидатов на борьбу с Полынцевым у меня для тебя нет. У него такая высота и такая репутация, что с ним никто, кроме Боронина, связываться не захочет.