Меллери поднялся из кресла, поправил свой кашемировый свитер и неопределенно улыбнулся: — «Почему важно быть откровенным». Было по-прежнему пасмурно. Дул порывистый ветер, теплее не становилось. Трава была покрыта завитками коричневых листьев. Меллери ушел в главное здание, еще раз поблагодарив Гурни и напомнив ему, чтобы тот не занимал вечером телефон. Он извинился за свое перегруженное расписание и предложил напоследок прогуляться по территории института. «Раз уж ты здесь, взгляни, как тут у нас все устроено, проникнись атмосферой». Гурни вышел на изящное крыльцо здания и застегнул куртку. Он решил воспользоваться приглашением и пройтись до парковки окольным маршрутом, сделать круг по парку, окружавшему здание. Травянистая тропинка привела его к задней части особняка, где стриженая изумрудная лужайка упиралась в кленовую рощицу. Невысокий бордюр каменной кладки разделял газон и деревья. Возле него стояли женщина и двое мужчин с лопатками в руках, занятые посадкой каких-то растений. По мере того как Гурни приближался к ним по зеленой лужайке, он разглядел, что это были молодые латиноамериканцы, которыми командовала женщина постарше, в зеленых сапогах до колена и коричневой куртке. В садовой тележке лежало несколько разноцветных мешочков с луковицами тюльпанов. Женщина недовольно наблюдала за работниками. — Карлос, — закричала она, — roja, blanca, amarilla… roja, blanca, amarilla! — а затем повторила по-английски: — Красный, белый, желтый. Красный, белый, желтый — неужели так сложно запомнить? Она тяжело вздохнула, по-видимому сокрушаясь о нерадивости своих подопечных, а затем приветливо улыбнулась подошедшему Гурни. — Мне кажется, что цветущий бутон — самое исцеляющее зрелище на свете, — заявила она с характерным лонг-айлендским выговором. — А вы как думаете? Он не успел ответить. Она протянула ему руку и представилась: — Я Кадди. — Дэйв Гурни. — Добро пожаловать в рай на земле! Мне кажется, я вас тут раньше не видела. — Я здесь только на один день. — Да что вы? — В ее тоне звучало ожидание объяснения. — Я приятель Марка Меллери. Она слегка нахмурилась: — Дэйв Гурни, говорите? — Да. — Наверняка он упоминал вас, просто я что-то не припомню. А давно вы знаете Марка? — С колледжа. Могу я спросить, чем вы здесь занимаетесь? — Я-то? — Она удивленно вскинула брови. — Я здесь живу. Это мой дом. Я Кадди Меллери. Марк — мой муж. Глава 13 Не о чем жалеть Стоял полдень, но сгущавшиеся тучи накрыли долину атмосферой зимних сумерек. Гурни включил в машине обогреватель, чтобы согреть руки. С каждым годом суставы его пальцев становились все чувствительнее, напоминая ему об отцовском артрите. Он разжал пальцы и снова сомкнул их на руле. Отец тоже так делал. Он вспомнил, как однажды спросил у него, неразговорчивого, замкнутого человека, не болят ли у него пальцы. — Это возраст, — ответил ему отец, — ничего с этим не поделаешь. — Его интонация не подразумевала продолжения беседы. Он снова подумал о Кадди. Почему Меллери не сказал ему, что снова женился? Неужели он не хотел, чтобы Гурни с ней поговорил? И если он не упомянул даже собственную жену, о чем еще он умалчивал? И тут странная цепочка размышлений заставила его вспомнить строчки из третьего стиха. Он попытался вспомнить его целиком: Я делаю, что сделал За совесть и за страх, Чтоб месть не охладела, Не обратилась в прах, Чтоб кровь, как роза красная, Цвела в саду моем. Явился не напрасно я — Предстанешь пред судом. Почему кровь была красной, именно как роза? Потому ли, что роза — первое, что ассоциируется с красным цветом? Желание вернуться домой усилилось голодом. После утреннего кофе у Абеляров прошло полдня, а он до сих пор ничего не ел. Когда Мадлен была голодна, ее начинало подташнивать, а Гурни в такой ситуации становился чересчур критичным в суждениях, хотя нелегко было себе в этом признаться. Он научился оценивать свое настроение по реакции на внешний мир. Например, у поворота на Уолнат-Кроссинг находилась художественная галерея «Верблюжий горб», где выставлялись местные художники, скульпторы и прочие творческие личности. Когда Гурни был в хорошем настроении, при взгляде на витрину он радовался эксцентричности своих соседей; когда в плохом — их творения казались ему пустышкой. Сегодня галерея его раздражала — верный знак, что дома следует воздержаться от категоричных заявлений. После утренних порывов ветра трава вдоль пыльной дороги разметалась, как будто ее расчесали. Дорога спускалась в низину между холмами и заканчивалась владением Гурни. Из-за низких облаков на лугу было как-то по-зимнему зябко. Он не без раздражения заметил, что трактор выведен из амбара и стоит рядом с сараем, в котором хранились косилка, бур и прочие инструменты. Дверь в сарай была открыта — словно намек, что придется заняться хозяйственными делами. Он вошел в дом через кухонную дверь. Мадлен сидела у камина в дальнем углу комнаты с книгой. Взгляд Гурни упал на тарелку с огрызком яблока, виноградными косточками и хлебными крошками, оставленную на журнальном столике. Это напомнило ему о собственном голоде и усилило раздражение. Мадлен оторвалась от чтения и улыбнулась ему. Гурни подошел к раковине и включил воду, дожидаясь, когда она станет ледяной, как он любил. При этом внутренне он приготовился привычно спорить с Мадлен, которая считала, что пить ледяную воду вредно, — и тут же ему стало стыдно, что он настолько мелочен, настолько раздражителен, настолько инфантилен, чтобы реагировать на такие глупости. Он решил сменить тему, но тут же спохватился, что они еще не успели заговорить. — Я заметил, что ты трактор вывела из амбара. — Хотела подключить к нему снегоочиститель. — Какие-то проблемы? — Я подумала, что лучше подготовиться, пока снег не выпал. — Я имею в виду, у тебя не получилось подключить его? — Он тяжелый. Я решила, что дождусь тебя и ты мне поможешь. Он поколебался и кивнул, подумав: ну вот опять, берешься за дело, которое тебе не по силам, зная, что заканчивать придется мне. Однако Гурни понимал, что он сейчас не в лучшем настроении, и предпочел ничего не отвечать. Он наполнил стакан ледяной водой и неспешно ее выпил. Мадлен опустила взгляд на книгу и сказала: — Звонила эта женщина из Итаки. — Какая женщина из Итаки? Она не ответила. — Ты про Соню Рейнольдс? — догадался он. — Про нее. — Она ответила равнодушным голосом, под стать ему. — Что она хотела? — Хороший вопрос. — В каком смысле? — В том смысле, что она не сказала, зачем звонит. Просила передать, чтобы ты перезвонил ей в любое время до полуночи. Он почувствовал язвительность в ее голосе. — Она оставила свой номер? — Похоже, она считает, что он у тебя есть. Он снова наполнил стакан водой и стал пить, делая задумчивые паузы между глотками. Присутствие в его жизни Сони создавало определенные сложности, но он не понимал, как с этим быть, если не отказываться от проекта с фотографиями преступников для Сониной галереи. А пойти на это он не был готов.