— Ты был так поглощен разговором, что не слышал, как я вошла. — Наверное. — Он поморгал и еще раз посмотрел на часы. — Так что, где ты была? — Ты помнишь, что я тебе сказала, когда уходила? — Что ничего мне не скажешь. — Я напомнила тебе, что говорила уже дважды. — Ладно, ладно. Мне надо работать. Телефон как будто пришел на выручку и зазвонил. Звонок был из Созертона, но на том конце был не Ричард Карч. Это был детектив с фамилией Говацки. — У нас тут сложности, — сказал он. — Как скоро вы сможете подъехать? Глава 39 Шесть-пять-восемь, в гости просим Когда Гурни закончил разговор с хриплоголосым Майком Говацки, на часах было четверть десятого. Мадлен уже сидела в кровати с книжкой, облокотившись о подушки. «Война и мир». Она читала ее уже три года, перемежая почему-то с «Уолденом» Торо. — Мне нужно ехать на место преступления. Она оторвала взгляд от книжки. Взгляд был любопытный, тревожный и одинокий. Его хватило ответить только на любопытство. — Еще одна жертва. Заколот в горло, следы на снегу. — Далеко? — Что далеко? — Далеко тебе ехать? — Созертон, в Массачусетсе. Три-четыре часа пути. — Значит, ты вернешься только завтра. — Надеюсь, что к завтраку. Она посмотрела на него с сомнением, но улыбнулась. Он собрался было уходить, но помедлил и сел на край кровати. — Это странное дело, — сказал он, не скрывая от нее своей неуверенности. — С каждым днем все более странное. Она кивнула, как будто это ее успокоило. — Это не обычный серийный убийца, да? — Совсем не обычный. — Слишком много общения с жертвами? — Да. Кроме того, слишком большая разница между жертвами — и социальная, и географическая. Типичный серийник не поедет из Катскильских гор в восточный Бронкс, а потом аж в Массачусетс, чтобы убить известного писателя, ночного сторожа в отставке и сумасшедшего отшельника. — Наверняка у них есть что-то общее. — У всех так или иначе были проблемы с алкоголем, и мы считаем, что убийца обращает на это внимание. Но должно быть что-то еще — иначе зачем выбирать жертв на расстоянии трехсот километров друг от друга? Они помолчали. Гурни задумчиво разгладил складки одеяла между ними. Мадлен наблюдала за ним, сложив руки на книжке. — Ладно, — сказал Гурни, — я поехал. — Береги себя. — Хорошо. — Он поднялся медленно, словно это причиняло ему боль. — Увидимся утром. Она вновь посмотрела на него с выражением лица, которое он никак не смог бы описать словами, назвать добрым или злым, — но это был очень знакомый взгляд. Он почувствовал его где-то в груди. Было глубоко за полночь, когда он съехал со скоростной дороги в Массачусетсе. В час тридцать он мчался по опустевшей главной улице Созертона. Десять минут спустя он свернул на покрытую выбоинами Кверри-роуд и остановился у стихийного скопления полицейских автомобилей, на одном из которых крутились мигалки. Он припарковался рядом. Когда он вышел, из машины с мигалками вылез недовольный полицейский. — Стойте. Куда вы? — Он звучал не только раздраженно, но и очень устало. — Моя фамилия Гурни, я к детективу Говацки. — Зачем? — Он меня ждет. — Насчет чего? Гурни задумался, откуда такой тон — из-за сложного дня или из-за дурного характера. К дурным характерам у него было мало терпимости. — Насчет того, зачем он меня сюда вызвал. Вам документы показать? Полицейский включил фонарик и направил его в лицо Гурни. — А вы, значит, кто? — Гурни, следователь по особо важным делам, офис окружного прокурора. — А какого ж сразу не сказали? Гурни улыбнулся без капли дружелюбия: — Можете сообщить Говацки, что я здесь? После небольшой враждебной паузы полицейский развернулся и пошел по длинной подъездной дорожке к недостроенному дому, освещенному прожекторами. Не дожидаясь приглашения, Гурни пошел следом. Почти у самого дома дорожка сворачивала налево и упиралась в холм, в котором находился гараж на две машины. Сейчас там стояла только одна. Гурни сперва подумал, что двери гаража открыты, а потом понял, что дверей вовсе нет: внутрь намело снега. Полицейский остановился у входа, огороженного желтой лентой, и закричал: — Майк! Тишина. Полицейский пожал плечами, дескать, сделал все, что смог, не получилось, конец разговора. Затем откуда-то из-за дома донесся усталый голос: — Я здесь. Гурни тут же отправился вдоль ленты за дом, откуда шел голос. — Только смотрите за ленту не заходите, — буркнул напоследок полицейский. Повернув за угол дома, Гурни увидел площадку, ярко освещенную фонарями и мало напоминающую обычный двор. Тут все тоже было наполовину недостроено, наполовину развалено. На ступенях у заднего входа, небрежно сколоченных из досок, стоял тяжелый, лысеющий человек. Он рассматривал простершуюся перед ним площадку, отделявшую дом от зарослей сумаха. Земля была бугристой, как будто ее никогда не разравнивали. Куски досок и щепки, валявшиеся тут и там, посерели от времени. Дом был обшит лишь частично, и гидроизоляция поверх фанерной обшивки заветрилась. От здания было ощущение не столько незавершенной, сколько брошенной стройки. Когда толстяк заметил Гурни, он несколько секунд смотрел на него молча, а потом спросил: — Это вы с Катскильских гор к нам спустились? — Да. — Пройдите еще чуть дальше вдоль ленты, там пролезете снизу и подойдете ко мне. Только держитесь подальше от следов, которые ведут от дома к дорожке. По всей видимости, это и был Говацки, но у Гурни было предубеждение против домыслов, поэтому он уточнил и получил в ответ утвердительный хрип. Пробираясь через пустырь, которому не суждено было превратиться в двор, он подошел достаточно близко к следу на снегу, чтобы разглядеть его и понять, что он идентичен тому, что был в институте. — Знакомый след? — спросил Говацки, с любопытством наблюдая за Гурни.