У Родригеса был такой вид, как будто он страдал несварением желудка. — Но он же ничего такого не сказал? — Ну разумеется нет. — Итого, — произнес Клайн, — что бы там по этому поводу ни думала бостонская полиция, факт остается фактом: отец Майкл Маграт — жертва номер пять. — Си, нумеро синко, — подтвердил Хардвик, кривляясь, на ломаном испанском. — Но на самом деле он нумеро уно, поскольку священника грохнули за год до всех остальных. — Значит, Меллери, которого мы считали первой жертвой, на самом деле был вторым. — Очень сомневаюсь, — сказала Холденфилд. Все повернулись в ее сторону. Она продолжила: — У нас нет доказательств, что священник был первым. Он с тем же успехом мог быть десятым. Но даже если считать его первым, у нас возникает проблема: убийство год назад, а затем четыре убийства менее чем за две недели. Это необычный паттерн. Что-то должно было быть в промежутке. Гурни мягко перебил ее: — Возможно, процессом движет что-то иное, нежели психопатология убийцы. — Что вы имеете в виду? — Мне кажется, убитых связывает что-то помимо алкоголизма. Что-то, о чем мы пока не догадываемся. Холденфилд задумчиво покачала головой и скривилась, как бы показывая, что не вполне согласна с Гурни, но не находит аргументов, чтобы с ним поспорить. — Значит, могли быть жертвы еще раньше, а могло и не быть, — задумчиво произнес Клайн, явно не зная, как к этому относиться. — Не говоря уж о том, что могут быть и новые, — заметила Холденфилд. — В каком это смысле? — не понял Родригес. Холденфилд проигнорировала его язвительный тон. — Как я уже упоминала, паттерн выглядит так, будто процесс движется к завершению. — К завершению? — протянул Клайн, как будто ему очень нравилось само слово. Холденфилд продолжила: — В последнем случае он был вынужден действовать не по плану. Возможно, он теряет контроль над процессом. Я предполагаю, что он теперь долго не продержится. — Что значит не продержится? — выпалил Блатт с обычной враждебностью в голосе. Холденфилд секунду посмотрела на него, затем перевела взгляд на Клайна: — От меня здесь что, требуется просветительская работа? — Возможно, не мешало бы уточнить несколько ключевых моментов. Если я не ошибаюсь, — произнес он тоном, не подразумевающим, что он может ошибаться, — за исключением Дэйва, мы тут все мало имели дело с серийными убийцами. Родригес, казалось, был готов с этим поспорить, но промолчал. Холденфилд обреченно улыбнулась: — Ну хотя бы все в курсе типологии серийных убийц Холмса? Кивки и мычание за столом в целом означали положительный ответ. Вопрос возник только у Блатта. — Шерлока Холмса? Гурни задумался, являлось ли это глупой шуткой или глупостью в чистом виде. — Другой Холмс. Человек более современный и невымышленный, — сообщила Холденфилд преувеличенно терпеливым тоном, который, как показалось Гурни, она тоже откуда-то позаимствовала. Может быть, у мистера Роджерса, ведущего детской телепередачи? — Холмс классифицировал серийных убийц по типу мотивации: тип, движимый воображаемыми голосами; тип, желающий избавить мир от какой-либо ненавистной группы людей — от негров, от геев и так далее; тип, жаждущий абсолютной власти; искатель острых ощущений, который получает наивысший кайф от убийства, — и, наконец, сексуальные маньяки. У всех этих типов есть нечто общее… — Они психи на всю голову, — с энтузиазмом подхватил Блатт. — Точно подмечено, сержант, — слащаво произнесла Холденфилд. — Однако общее у этих типов — это чудовищное внутреннее напряжение. Убийство на некоторое время избавляет их от этого напряжения. — Типа как секс? — Следователь Блатт, — разозлился Клайн, — попридержите свои вопросы, пока Ребекка не закончит говорить. — На самом деле его вопрос вполне уместен. Оргазм дает сексуальную разрядку. Однако в здоровом человеке это не вызывает потребность во все более частых оргазмах ценой все больших и больших усилий. В этом смысле серийные убийцы скорее похожи на наркозависимых. — Зависимость от убийства, — медленно и задумчиво произнес Клайн, как будто пробовал на вкус новый газетный заголовок. — Звучная фраза, — сказала Холденфилд, — отчасти она правдива. Серийный убийца, в отличие от обычных людей, живет в мире собственных фантазий. На первый взгляд он может никак не выделяться из толпы. Однако его «нормальная» жизнь не удовлетворяет его, реальность его не интересует. Он живет ради своих фантазий — фантазий о власти, о возмездии. Эти фантазии складываются в сверхреальность — мир, в котором он чувствует себя важным, всевластным, живым. По этой части есть вопросы? — У меня есть, — сказал Клайн. — Мы знаем, к какому типу относится наш убийца? — У меня есть предположение, но я бы хотела услышать, что по этому поводу может сказать детектив Гурни. Гурни подозревал, что ее добродушное выражение лица было таким же наигранным, как ее улыбка. — Я думаю, это человек, выполняющий миссию. — По избавлению мира от алкоголиков? — спросил Клайн отчасти из любопытства, отчасти скептически. — Я думаю, что понятие «алкоголик» частично описывает его жертвы, но в его выборе могут играть роль и другие факторы. Клайн неуверенно хмыкнул: — Если говорить о более узкой характеристике, помимо того, что он человек с миссией, как бы вы описали нашего преступника? Гурни решил повторить выпад доктора: — У меня есть несколько соображений на этот счет, но я бы хотел послушать, что скажет доктор Холденфилд. Она пожала плечами и заговорила быстро, обыденным тоном: — Тридцатилетний белый мужчина, высокий коэффициент интеллекта, друзей нет, нормальных сексуальных отношений тоже нет. Вежливый, но держит дистанцию. Детство наверняка было тяжелым, отмеченным какой-то травмой, которая влияет на его выбор жертв. Поскольку он выбирает мужчин среднего возраста, травма, вероятно, связана с отцом и с эдиповым комплексом. Вмешался Блатт: — Вы что, говорите, что этот мужик в прямом смысле… то есть буквально… того… со своей матерью? — Необязательно. Мы же говорим про фантазии. Он живет в воображаемом мире и ради этих фантазий. Родригес нетерпеливо перебил: — Мне что-то не нравится это слово, доктор. Пять трупов — это вам не фантазии! — Вы правы, капитан. Для нас с вами все это реальность. Это были настоящие люди, со своими уникальными жизнями, достойные уважения и правосудия, но для серийного убийцы они воплощали что-то совсем другое. Для него они всего лишь актеры в его спектакле, а не люди в нашем с вами понимании этого слова. Они просто часть бутафории, вроде тех ритуальных элементов, которые мы находим на местах убийств. Родригес покачал головой: — Возможно, то, что вы сейчас говорите, и осмысленно в контексте серийного убийцы, но что нам с того? Мне весь этот подход целиком не нравится. Кто вообще решил, что мы имеем дело с серийным убийцей? Вы куда-то торопитесь, не имея ни малейшего… — Он осекся, внезапно осознав, что почти кричит и что с его стороны неразумно нападать на одного из любимых консультантов Клайна. Он заговорил спокойнее: — Я просто хочу сказать, что последовательные убийства не всегда совершают серийники. Можно взглянуть на это дело и с другой точки зрения. Холденфилд выглядела искренне потрясенной. — То есть у вас есть другие версии? Родригес вздохнул: — Вот Гурни все время говорит про какой-то фактор помимо алкоголизма, который определяет выбор жертв. Возможно, все эти люди были связаны в прошлом, случайно или осознанно, и каким-то образом причинили убийце зло, а сейчас мы видим акт возмездия за это зло. Может быть, вот и вся история. — Не скажу, что такой сценарий невозможен, однако планирование, стихи, детали, ритуал — все это складывается в слишком патологическую картинку, чтобы это была просто месть. — Кстати о патологиях, — прохрипел Джек Хардвик голосом человека, с упоением умирающего от рака горла, — может быть, пора всем рассказать о последней найденной улике. Родригес с ненавистью уставился на него: — Что, опять сюрприз? Хардвик не обратил на него внимания и продолжил: — По просьбе Гурни команда экспертов обследовала частную гостиницу, где преступник, по всей вероятности, останавливался накануне убийства Меллери. — Кто это разрешил?