— Угу, — учла Деб. — И что ты делал здесь в субботу утром? — Он повысил цену, — объяснил я, — вот и пришлось пожаловать сюда, чтобы попытаться уговорить снизить ее. Она оглядела квартиру и бросила взгляд из окна на вид стоимостью миллион долларов. — Сколько он требовал? — Пятьсот долларов за порцию, — ответил я. Ее голова крутанулась ко мне. — Богомать, — выругалась она. — За что? Я пожал плечами: — Он мне не сказал и цену тоже не снизил. — Пятьсот долларов за порцию? — воскликнула Дебора. — Дороговато, да? Вот так. Деб долго жевала губу не моргая, а потом схватила меня под руку и отвела подальше от Камиллы. Мне была видна лилипутская ступня, выглядывавшая из двери кухни, где дорогостоящего покойника настигла безвременная кончина, но Дебора затащила меня в дальний конец комнаты. — Декстер, — сказала она, — поклянись, что это не ты его укокошил. Как я уже говорил раньше, я не испытываю настоящих эмоций. Я долго и упорно тренировался, чтобы мои реакции в определенных обстоятельствах нельзя было отличить от подлинно человеческих, но на сей раз меня застали врасплох. Какое выражение лица подобрать, когда сестра обвиняет тебя в совершении убийства? Шок? Гнев? Удивление? Насколько я знаю, его нет ни в одном учебнике. — Дебора, — с укоризной произнес я. Не блестяще, но это все, что пришло мне в голову. — Потому что такое я тебе с рук не спущу, — предупредила она. — Точно не спущу. — Да я бы ни за что, — сказал я. — Это же не… — Я покачал головой — это действительно нечестно. Сначала меня кинул Темный Пассажир, а теперь моя сестра и мои мозги тоже. Все крысы разбегались, пока судно Декстера медленно погружалось на дно. Я сделал глубокий вдох и попытался организовать судовую команду, чтобы та начала вычерпывать воду. Моя сестра была единственным человеком на земле, который знал, что я представляю собой на самом деле, и, несмотря на то что Деб никак не могла привыкнуть к этой мысли, я думал, она имела представление о границах осторожности, которые установил для меня Гарри, и о том, что я никогда их не переступлю. Видимо, я ошибался. — Дебора, — начал я, — мне бы никогда… — Хорош, — отрезала она. — Мы оба знаем, что ты мог это сделать. Ты был здесь в то самое время. И мотив у тебя подходящий — не платить же ему пятьдесят штук. Либо так, либо это сделал парень, сидящий в тюрьме. Будучи не совсем человеком, я сохранил чистый разум, не тронутый эмоциями. Но сейчас у меня складывалось впечатление, словно мои глаза застилает туман. С одной стороны, мне было обидно, что она подозревала, будто я могу совершить нечто настолько неаккуратное, а с другой — хотелось убедить ее, что я этого не делал. И еще уверить ее в том, что если бы я решился на это, то она никогда в жизни не узнала бы, однако говорить так было недипломатично. Поэтому я сделал еще один глубокий вдох и ограничился одним словом: — Клянусь. Сестра смотрела на меня долго и в упор. — Серьезно, — добавил я. Наконец она кивнула и сказала: — Ладно. Конечно, лучше, чтобы это была правда. — Это правда, — уверил ее я. — Я этого не делал. — Угу, — отозвалась она. — А кто тогда? Нет, серьезно, где справедливость? Я имею в виду, в жизни. Я тут стою и открещиваюсь от убийства, в котором меня обвиняет собственная сводная плоть и кровь, и в то же время по ее просьбе пытаюсь раскрыть это преступление. Я любовался гибкостью ее психики, которая позволяла Деборе выполнять такую мозговую акробатику, но желал бы, чтобы свое творческое мышление она направила в какое-нибудь другое русло. — Понятия не имею, — сказал я. — И я… и мне в голову не приходят никакие, м-м, идеи на этот счет. Она посмотрела на меня очень тяжелым взглядом: — А почему я должна тебе верить? — Дебора, — начал я и запнулся. Неужели пришло время рассказать ей о Темном Пассажире и том, что теперь его нет? Я ощутил, как меня захлестывают какие-то противные ощущения вроде тех, что бывают на начальной стадии гриппа. Неужели это эмоции, подмывающие беззащитные берега Декстера, как огромные приливные волны с токсичными отходами? Если так, то неудивительно, что люди такие жалкие существа. Это ужасный опыт. — Послушай, Дебора, — произнес я, размышляя о том, как правильно начать. — Господи, да слушаю я, — сказала она. — Но ты же молчишь. — Это трудно объяснить. Я никогда не говорил об этом. — Отлично, самое время начинать. — Я, гм… у меня внутри такая штука, — сказал я, почувствовав себя полным идиотом и ощутив, как тепло заливает щеки. — О чем ты? — возмущенно спросила она. — У тебя рак? — Нет-нет, это… я, гм, слышу… оно говорит со мной, — выдал я. Почему-то я не мог смотреть на Дебору и отвернулся. На стене висело фото обнаженного по пояс мужчины, и я предпочел снова повернуться к сестре. — Господи, — произнесла она, — ты хочешь сказать, что слышишь голоса? Господи Боже, Деке! — Нет, — ответил я, — не голоса. Не совсем. — Тогда что за хрень? — нетерпеливо воскликнула Дебора. Пришлось снова взглянуть на обнаженного человека, а затем сделать глубокий вдох, прежде чем я смог повернуться к Деборе. — Ну, когда мне внезапно становится ясно. На месте преступления, — пояснил я. — Это благодаря… потому что эта штука мне говорит. Дебора внимала мне с застывшим, абсолютно неподвижным липом, словно слушала признание в ужасных преступлениях; наверное, для нее так и было. — Значит, она тебе говорила. Каким образом? «Эй, это сделал некто по имени Бэтмен»? — осведомилась она. — Что-то вроде того, — сказал я в ответ. — Ну, ты понимаешь. Маленькие подсказки, которые у меня появлялись… — Которые у тебя появлялись, — повторила она. Мне было просто необходимо опять отвернуться. — Она исчезла, Дебора, — сказал я. — Что-то связанное с этим Молохом отпугнуло ее. Такого раньше никогда не случалось. Она долго молчала, и я не видел необходимости высказываться за нее. — А отцу ты рассказывал об этой твоей штуке? — наконец спросила сестра. — Мне не пришлось, — ответил я. — Он сам все знал. — А теперь твои голоса пропали, — сказала она. — Один голос. — И ты мне ничего по этому делу сказать не можешь. — Да. Дебора щелкнула зубами так громко, что я это услышал. А потом с шумом выпустила воздух, не разжимая челюстей. — Ты или врешь мне, потому что виноват, — зашипела она на меня, — либо говоришь правду, и тогда ты чертов шизик. — Деб… — Чему мне верить, Декстер? А? Чему? Мне показалось, что я снова чувствовал прилив гнева, впервые с тех пор, как был подростком, тем более что тогда я не был способен испытать это ощущение сполна. Но Темный Пассажир ушел, а я соскальзываю в самую что ни на есть человеческую сущность: все барьеры, отделявшие меня от нормальной жизни, исчезли; я переживал нечто очень похожее на подлинный гнев. — Дебора, — сказал я, — если ты мне не веришь и думаешь, что это сделал я, то мне все равно. Она взглянула на меня, и впервые за все это время я посмотрел на нее в ответ. Наконец она заговорила. — В любом случая я должна об этом доложить, — сказала Деб. — Официально ты не можешь даже близко сюда подходить. — Ничто не принесет мне большего счастья, — ответил я. Она смотрела на меня еще мгновение, а потом сжала губы и вернулась к Камилле Фидж. Я глядел ей вслед, а потом направился к двери. Действительно, я не видел никакого смысла ошиваться здесь, раз уж мне и официально, и неофициально дали понять, что делать мне тут нечего. Я, наверное, мог бы сказать, что мои чувства оскорблены, да вот беда: я был все еще слишком зол, чтобы ощущать обиду. Меня и вправду всякий раз изумляло, когда я узнавал, что кто-то проявляет ко мне нежные чувства, поэтому, когда Дебора выслушала мой лепет с пониманием, это стало для меня просто откровением. Декстеру всегда везло, но сегодня по некоторым признакам мне казалось, что я потерпел поражение и мне придется отправиться в изгнание.