— Прошу тебя, Эстор, это очень важно, — умолял я. — Он был высокий? С бородой? Он кубинец? Чернокожий? Девочка пожала плечами. — Да обычный, — отмахнулась она, — белый. В очках. Обычный человек. Ну, такой, ты знаешь. Я не знал, но разубеждать ее не стал, когда Дебора распахнула водительскую дверь и снова уселась в машину. — Господи Боже! — сказала она. — Тупой, а со шнурками сам справляется! — То есть? Офицер Сушински был малоинформативен? — уточнил я. — Да нет, информации хоть отбавляй, — возразила Дебора. — Отборная бредятина. А по делу — только то, что наш парень, возможно, водит зеленую машину. — Синюю, — сказал Коди, и мы все посмотрели на него. — Она была синяя. — Ты уверен? — спросил я, и он кивнул. — Мне кому верить — сопливому мальчишке? — поинтересовалась Дебора. — Или копу с пятнадцатилетним стажем, у которого в голове дерьмо? — Нельзя все время говорить плохие слова, — заметила Эстор. — Ты мне уже пять с половиной долларов должна. И вообще Коди прав: машина была синяя. Я ее тоже видела, и она была синяя. Я посмотрел на Эстор, но не мог не заметить давящего взгляда Деборы, так что снова повернулся к ней. — Ну? — сказала она. — Ну, — повторил я. — Не говори плохих слов. Эти двое — смышленые ребята, а офицер Сушински вряд ли получит приглашение в «Менса»[52]. — Не собираюсь им верить, — отрезала она. — А я бы поверил. Дебора жевала нижнюю губу, буквально вращая челюстью по кругу, словно перемалывала что-то очень жесткое. — Ладно, — наконец сказала она. — Значит, он водит синюю машину, как каждый третий в Майами. И как мне это поможет? — Уилкинс водит синюю машину, — сказал я. — Уилкинс под наблюдением, черт подери, — парировала она. — Звони. Она посмотрела на меня, закусила губу, а потом взяла свою рацию и вышла из машины. Она говорила недолго, и я услышал, что она повышает голос. Потом она выругалась, и Эстор посмотрела на меня и покачала головой. А затем Дебора бухнулась на водительское кресло. — Сукин сын! — рявкнула моя сестра. — Они его упустили? — Нет, он там, у себя, — сказала она. — Припарковался и вошел в дом. — И куда он ездил? — Они не знают. Упустили его, когда менялись. — Что? — Де Марко заступал, а Бэлфур отваливал, — объяснила Деб. — Он слился, пока они менялись. Они клянутся, что он отсутствовал не больше десяти минут. — Его дом в пяти минутах езды отсюда. — Знаю, — с горечью сказала Дебора. — И что нам делать? — Пусть смотрят за Уилкинсом, — предложил я. — А ты пока пообщайся со Старжаком. — Но ты же пойдешь со мной, да? — с надеждой спросила она. — Нет, — сказал я, думая о том, что определенно не хотел бы встречаться со Старжаком, и тут пришла в голову прекрасная отмазка. — Мне надо везти детей домой. Она кисло посмотрела на меня. — А что, если это не Старжак? — спросила Дебора. Я покачал головой: — Не знаю. — Да уж, — отозвалась она. — А я тем более. — Дебора завела двигатель. — Поехали. Глава 35 Уже прилично перевалило за пять часов, к тому времени как мы вернулись в управление. Не обращая внимания на кислый вид Деборы, я загрузил Коди и Эстор в свое жалкое транспортное средство и направился домой. Они здорово сникли и просидели так почти всю дорогу, очевидно, все еще напуганные своей встречей со страшным человеком. Но детишки отличались большой жизнестойкостью — это ярко демонстрировал тот факт, что они вообще могли разговаривать после всего, что им пришлось вынести от своего биологического отца. Поэтому, когда до дома оставалось минут десять, Эстор начала возвращаться к нормальному состоянию. — Жалко, ты не умеешь водить, как сержант Дебби, — заметила она. — Так я, пожалуй, дольше проживу, — ответил я. — А ты почему не включаешь сирену? — поинтересовалась она. — Не хочешь? — Сирены экспертам не раздают, — объяснил я. — Но ты права — я бы и не хотел. Предпочитаю не высовываться. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что она нахмурилась. — Что это значит? — спросила она. — Это значит, что я не хочу привлекать к себе внимание, — сказал я. — Не хочу, чтобы люди меня замечали. А как это делать — вам еще предстоит уяснить, — добавил я. — Но все хотят, чтобы их замечали, — возразила она. — Люди ведь постоянно делают всякие вещи, чтобы другие на них смотрели. — Но вы не такие и никогда не станете такими, вы никогда не будете похожи на них. — Эстор долго молчала, и я глянул на нее в зеркало. Она смотрела себе на ноги. — Тут нет ничего плохого, — пояснил я. — Знаете другое слово вместо слова «нормальный»? — Нет, — безучастно произнесла она. — Обыкновенный. Вы хотите быть обыкновенными? — Нет, — ответила она, и на сей раз уже не так мрачно. — Но если мы не будем обыкновенными, то другие нас заметят. — Вот поэтому вам надо научиться не высовываться, — сказал я, втайне довольный, что разговор повернулся так, чтобы доказать мою правоту. — Всем должно казаться, что вы обыкновенные. — Значит, нам нельзя никому показывать, что мы другие, — сделала вывод она, — совсем никому. — Правильно, — одобрил я. Она посмотрела на брата, и между ними состоялся очередной длинный безмолвный разговор. Я радовался тишине, хотя вечернее плотное движение портило радость. Через несколько минут Эстор заговорила снова: — Значит, мы не должны рассказывать маме, чем занимались сегодня. — Про микроскоп — можно, — разрешил я. — А про другое не должны? — спросила Эстор. — Про страшного человека и поездку с сержантом Дебби? — Правильно, — одобрил я. — Но говорить неправду нехорошо, — возразила она. — Особенно маме. — Поэтому лучше ничего не говорить. Ей не надо знать о таких вещах, из-за которых она может сильно разволноваться. — Но она же нас любит, — не унималась Эстор. — Она хочет, чтобы мы были счастливыми. — Да, — сказал я, — но как именно вы должны быть счастливы, она видит по-своему. Потому что иначе она не будет счастлива. Повисла еще одна длинная пауза, после которой Эстор наконец сказала, как только мы повернули на нашу улицу: