— А у страшного человека есть мама? — Почти наверняка, — ответил я. Рита, должно быть, ждала нас прямо у входной двери, потому что стоило нам подъехать и припарковаться, как она вышла навстречу. — Ну, здравствуйте, — радостно проговорила она. — Что же интересного вы узнали сегодня? — Мы видели грязь, — сказал Коди. — С моего ботинка. Рита моргнула. — Надо же, — произнесла она в замешательстве. — А еще поп-корн, — добавила Эстор. — И мы смотрели в микрофон и выясняли, где мы ходили. — Микроскоп, — поправил Коди. — Какая разница, — отмахнулась Эстор, пожав плечами. — А еще так можно узнать, откуда шерсть, которую ты видишь. С козы или с ковра. — Ух ты! — восхитилась Рита с каким-то удивленным и неуверенным видом. — Вам, наверное, понравилось. — Да, — ответил Коди. — Ну что ж, — сказала Рита, — принимайтесь за домашнее задание, а я принесу вам чего-нибудь перекусить. — Хорошо, — сказала Эстор, и они с Коди поспешили по дорожке к дому. Рита смотрела им вслед, пока они не скрылись в доме, а потом повернулась ко мне, взяла меня под руку, и мы отправились за ними. — Все прошло хорошо? — спросила она. — То есть с этим… они очень… — Да, — сказал я. — По-моему, они начинают понимать, что такие игры плохо заканчиваются. — Ты ведь не показывал им ничего страшного, нет? — Конечно, нет. Даже крови не показывал. — Хорошо. — Она положила голову мне на плечо. Видимо, подобную цену приходится платить, когда собираешься жениться. А может, таким образом она как бы метила свою территорию, и я должен был радоваться тому, что она не выбрала для этого традиционный метод, каким пользуются животные. В общем, физическое выражение привязанности не моя стихия, и я почувствовал себя неловко, но тем не менее обнял ее, потому что знал: так поступил бы человек, и мы пошли вслед за детьми. Не уверен, что это можно назвать сном. Ночью в мою многострадальную голову снова начали проникать те же звуки, та же музыка, колокола и лязг металла, которые я слышал раньше, а еще я ощутил жжение на лице и дикую радость, рвавшуюся из моего опустевшего внутреннего пространства. Я проснулся в коридоре, перед входной дверью. Я держался за ручку, готовый ее открыть, весь покрытый потом, довольный, удовлетворенный. Я совсем не испытывал тревоги, хотя, наверное, должен был. Конечно, мне знаком термин «лунатизм». Из лекций по психологии на первом курсе я знал, что прослушивание музыки не может быть причиной этого явления. Кроме того, где-то в глубине души я подозревал, что сейчас должен испытывать беспокойство, тревогу, ощущать, как мурашки ползут по телу из-за того, что творится в моем мозгу, пока он отключен. Этой мешанины не может быть там, не должно быть, но она была. И мало того: я этому радовался. Вот что меня пугало больше всего. Музыка в Аудитории Декстера не приветствуется. Она мне не нужна. Я хотел, чтобы она исчезла, но она все равно явилась, зазвучала и сверхъестественным образом сделала меня счастливым против моего желания, а потом оборвалась, бросив меня около входной двери, вероятно, за мгновение до того, как я собирался выйти и… И что? Мысль, которая меня посетила, вырвавшись из глубины моего сознания, была из разряда «монстров-под-кроватью», но… Почему я выбрался из постели и пришел сюда? Просто поддавшись импульсу, движимый неизвестно чем в собственном мозгу? Или нечто пыталось заставить меня открыть дверь и выйти на улицу? Он сказал детям, что я найду его, когда придет время. Оно пришло? Кто-то хотел, чтобы Декстер вышел в ночь один и в отключке? Отличная мысль, и я был горд, что она меня посетила, потому что это означало, что у меня очевидное повреждение мозга и я больше не могу отвечать за свои поступки. Я прокладывал новый путь по территории глупости. Невероятная, идиотская истерия чистой воды, вызванная стрессом. Наверное, никто на свете не тратит столько времени впустую; до Декстера никому дела нет, кроме самого Декстера. И чтобы подтвердить это, я включил свет на террасе и открыл дверь. На противоположной стороне улицы примерно в пятидесяти футах к западу завелся двигатель и машина уехала. Я закрыл дверь и запер на два оборота ключа. Теперь настала моя очередь, усевшись за кухонный стол, потягивать кофе и размышлять о великих загадках, которые подкидывает нам порой жизнь. На часах было полчетвертого утра, когда я сел, и шесть, когда в кухню пришла Рита. — Декстер, — сказала она с выражением сонного удивления на лице. — Собственной персоной, — отозвался я, и мне было чрезвычайно трудно изобразить беззаботность на своем фасаде. Она нахмурилась: — Что случилось? — Ничего, — ответил я. — Не мог заснуть. Рита уронила голову на грудь, добрела до кофемашины и налила себе чашку кофе. Потом села напротив меня и сделала глоток. — Декстер, бронь — это нормальная практика. — Конечно, — согласился я, не представляя себе, о чем идет речь, — ведь иначе столик не получить. Она слегка покачала головой, устало улыбнувшись. — Ты же понимаешь, о чем я, — сказала Рита, хотя это было не так. — Насчет свадьбы. Маленький слабый свет забрезжил у меня в голове, и я чуть не вслух сказал «ага». Конечно, свадьба. Самки человека одержимы всем, что связано со свадьбами, даже не с их собственными. А если уж речь идет об их свадьбах, то эта мысль приобретает значение идеи фикс и преследует везде и всюду, днем и ночью. Рита смотрела на все происходящее сквозь очки свадебной расцветки: если я не мог спать — значит, мне не давали покоя мысли о предстоящей свадьбе. Однако меня это бессмысленное событие вовсе не занимало. У меня было полно куда более важных дел, о которых стоило поволноваться, а свадьба — так, на автопилоте. В какой-то момент я просто появлюсь, все произойдет, и сказочке конец. Но излагать Рите свое видение событий не стоило, каким бы милым оно мне ни казалось. Нет, надо было придумать какую-нибудь весомую причину для бессонницы и, кроме того, уверить ее еще раз в том, что я горю от нетерпения в предвкушении столь непонятного торжества. Я оглядел комнату в поисках подсказки и наконец увидел две коробочки для ленча, стоявшие рядом с раковиной. Отличное начало: я погрузился в глубины своего трудноуправляемого сознания и извлек лишь одну-единственную мысль, которая еще была сыроватой, но сформулированной. — А что, если я не слишком хорош для Коди и Эстор? — спросил я. — Как я могу быть отцом, когда я им не отец? Что, если я просто не справлюсь? — О, Декстер, — блаженно произнесла она, — ты отличный отец. Они тебя просто обожают. — Но, — сказал я, борясь с самим собой за оригинальность и добиваясь правдивости, — это только пока. А когда они повзрослеют? Что, если они захотят узнать о своем настоящем отце… — Они знают все, что им нужно знать об этом суки не сыне, — выдала Рита. Это удивило меня: я никогда не слышал, чтобы она употребляла острые словечки. Так оно, наверное, и было, потому что она начала краснеть. — Это ты их настоящий отец, — продолжала она, — ты человек, на которого они равняются, которого слушаются, любят. Ты именно такой отец, какой им нужен. Наверное, отчасти это так — ведь я единственный, кто способен поставить их на Путь Гарри и обучить всему, что им нужно знать, хотя, подозреваю, Рита не совсем это имела в виду. Однако уточнять вопрос было бы невежливо, поэтому я просто сказал: — Я хочу справиться со своей ролью. Мне нельзя допускать промахи, ни на секунду. — О, Деке, людям свойственно ошибаться. — И это так. Я много раз замечал, что эта одна из основных характеристик нашего вида. — Но мы будем стараться, и в конце концов все получится. Правда. Ты прекрасно справишься, вот увидишь. — Ты в самом деле так считаешь? — спросил я, чувствуя лишь малую толику вины за то, что добивался похвалы так отчаянно. — Абсолютно, — сказала она, улыбнувшись своей фирменной улыбкой. Рита протянула руку и пожала мою ладонь. — Я не дам тебе промахнуться, — уверила она меня. — Ты теперь мой. Так храбро заявить, что я принадлежу ей, — просто верх эмансипации. Однако затруднительную ситуацию мы разрулили успешно и я спустил все на тормозах. — Хорошо. Тогда давай завтракать. Она наклонила голову набок и некоторое время смотрела на меня, и я решил, что сделал ложный ход, однако она только моргнула несколько раз и сказала: — Хорошо, — а потом поднялась и пошла готовить завтрак. Тот, другой, подошел к двери той ночью, но затем захлопнул ее, в страхе, — двух мнений быть не может. Он почувствовал страх. Он услышал зов и пришел, и ему стало страшно. У Наблюдателя больше не оставалось сомнений. Время пришло. Пора. Глава 36 Я был измотан, обескуражен и, что хуже всего, по-прежнему паниковал. Каждый невинный сигнал заставлял меня подпрыгивать под ремнем безопасности и тянуться к оружию для самозащиты, и всякий раз, когда ничем не примечательная машина останавливалась в нескольких дюймах от моего бампера, я таращился в зеркало, ожидая враждебных действий или нового приступа ненавистной музыки в голове. Что-то гналось за мной. Неизвестность угнетала, но я смутно догадывался, что это каким-то образом связано с древним божеством. Оно преследует меня, и даже если не сразу сцапает, то доведет до такого состояния, когда предложение сдаться я почту за благо. До чего же человеческое существо хрупкое создание, и я как представитель этого вида, оставшийся без Пассажира, в котором заключалось все мое бытие, становился все более жалким — слабым, мягкотелым, медлительным и глупым, недальновидным, глухим и непроницательным, беспомощным, безнадежным и опустошенным. Да, я был готов распластаться поперек дороги и ждать, пока он переедет меня, кем бы он ни был. Вперед, пусть музыка захлестнет меня и принесет прямо к живому огню, в чертовы объятия блаженной смерти. Я не буду бороться, препираться — пусть настанет конец всему, что представляет собой Декстер. Еще несколько таких ночей, как прошлая, и я буду не против. Даже на работе я не испытывал никакого облегчения. Дебора уже поджидала меня, и прилипла как банный лист, едва я вышел из лифта. — Старжак пропал, — сказала она. — Уже пару дней не выгребает почту, порог завален газетами. Его нет. — Но это же отлично, Деб, — отозвался я. — Раз сбежал, значит, рыльце в пушку.