Он часто-часто моргает — Ступай вперёд, наша храбрая воительница. Возможно твоё тело покинуло нас, но твой дух остаётся переплетённым с сердцем нашего племени. Ступай вперёд, не оглядываясь. Мы будем помнить тебя. Индеец смолкает. Такую речь будет сложно переплюнуть, но всё же, я хочу кое-что сказать, пускай не так складно, зато от чистого сердца. Если быть точным, я не могу не сказать, потому что без неё внутри меня зияет дыра. Глубоко вдохнув, начинаю говорить тихим, решительным голосом: — Нако была нашей подругой, нашей соратницей, нашей опорой. Когда мы падали, она помогла нам подняться. Когда мы совершали ошибки, она предостерегала нас. Когда мы хотели свернуть с тропы, она указывала нам путь. Нако была одним из самых неординарных и сильных людей, каких я только знаю. В глазах окружающих меня людей я нахожу поддержку. Они чувствуют то же, что чувствую я. — С самого начала Нако видела во мне нечто большее, чем просто человека с револьвером. Она верила, что я способен на подвиги. И в том числе благодаря её вере и поддержке я стал тем, кем являюсь сейчас. Накомис была предана нашему делу до конца. Она отдала свою жизнь, защищая других. И хотя её больше нет среди нас, её дух будет жить в каждом, кто отказывается умирать. В каждом, кто отстаивает свою землю и защищает своих родных с оружием в руках. Она навсегда останется частью нашей семьи и нашего клана. Сглатываю ком и завершаю: — Даже на пороге смерти её мысли были не о себе, а о других. Она запретила мне умирать. И я собираюсь выполнить эту клятву, но не для того, чтобы сберечь собственную шкуру. Человек умирает дважды: первый раз, когда останавливается его сердце и второй, когда его имя произносят в последний раз. Пока я здесь, пока она в моей памяти, Накомис всё ещё жива. Пение становится громче. Барабаны оглушают. Мы произносим речи, которые должны были звучать, ещё когда наш товарищ ходил по этому свету. Увы, лучшие слова приходят слишком поздно. Тело Иктоми опускают в глубокую могилу. Поверх сыплются жёлтые лепестки цветов. Гидеон, не выдержав, всхлипывает. Я кидаю горсть земли на её тело. Нако ушла навсегда, и с ней ушла часть моей души. — Прощай, Покахонтас. Пусть земля тебе будет пухом. Как увидишь Лёшку, обними его за меня. Я замолкаю. Во мне больше нет слов. * * * Такада организовал поминки, но у меня больше нет сил терпеть массовые скопления людей. Я хочу побыть один, а потому ступаю в ближайший лесок. Если даже запрусь в своей комнате, это не избавит от посетителей. Здесь же, есть шансы избежать чужого внимания. Взмахом кнута, перерубаю дерево, оставляя ровный пенёк, а сам ствол шинкую на небольшие бруски. Топлива хватит на хороший костёр. Правда, древесина влажная, но в кольце до сих пор лежит сухое топливо. Вскоре огонь мерно трещит, и дым стелется вверх сквозь древесные кроны. Возможно, по нему меня и находят. Первым показывается Тай, за ним не отстаёт и Гидеон. Они ничего не говорят. Просто садятся рядом. Вытащив из кольца бутылку виски, отхлёбываю и передаю дальше по цепочке. Гидеон смотрит в огонь потерянным взглядом. Иногда амиш кажется мне вполне взрослым и матёрым мужчиной, а иногда, как сейчас, всё ещё подростком. Ему следовало бы беспокоиться о том, чтобы поступить в универ, и ответит ли на ухаживания какая-нибудь девчонка. Вместо этого, он должен драться за собственное выживание или окончить свой путь в желудке какой-нибудь твари. — Как ты? — спрашиваю я, внимательно глядя на друга. Тот натянуто улыбается и пожимает плечами. — Живой. Но… порой мне мерещится, что я все ещё продолжаю падать в ту пропасть у водопада. А ещё вижу Нако и… — он сжимает кулаки. — Не могу перестать думать о ней. — Понимаю, — с трудом киваю, шея словно задеревенела. — Мне тоже тяжело. — Она была такой славной. А я даже не смог её защитить, — Гидеон запинается и сглатывает. — Нас держали вместе некоторое время. Я должен был найти способ… — Не говори ерунды, — отрезает Тай. — Ты ни в чем не виноват. — Он прав, — подтверждаю я. — Не вини себя. Мы должны помнить Нако и двигаться дальше. Ради неё. — Верно, — вздыхает Мэтт. — Просто это невероятно тяжело. Двигаться вперёд невыносимо, даже стоять невозможно. Хочется закрыть глаза и раствориться в пустоте. — Знаю, — киваю и медленно отхлёбываю из вернувшейся ко мне бутылки. — В какой-то умной книжке была фраза, запавшая мне в память. «Какой самый важный шаг может сделать человек? Следующий. Всегда следующий». Пиромант поднимает взгляд от земли и кивает чуть более уверенно. Мы молчим. — Все закончилось, — внезапно произносит Тай, глядя в тлеющие угли. Я его понимаю. Такое же осознание пришло ко мне позавчера, пока сидел в онсэне. С самого момента похищения наших друзей, мы отчаянно рвались вперёд, пытаясь спасти их. Пытались остановить непоправимое. И вот, всё закончилось. — Да, мы отомстили, — говорю я, подкидывая в костёр свежее полено. — Надеюсь, Нако была бы довольна. — Определённо. Она любила хорошую драку, — улыбается уголками губ Николай. — Помнишь, как Нако бесилась, когда мы полезли в деревню Мэтта? Встрепенувшись, амиш протягивает руку к бутылке. Передаю ёмкость и усмехаюсь: — Хах, чёрт, она вела себя, как маленький сердитый шмель. После долгой паузы добавляю: — Мне будет её не хватать. Тай медленно чертит заснеженную землю концом ножен и отвечает: — Мне тоже, но ты правильно сказал. Пока мы её помним, она остаётся с нами. — Да… Я задумчиво наблюдаю, как пламя пожирает полено. — Будем идти, шаг за шагом, как бы ни было трудно. — Да, — кивает Тай. — И вместе преодолеем любые испытания. — А пожрать ни у кого нет? — робко спрашивает Мэтт. Первым начинает ржать Николай. А потом и я. * * * Возвращаясь в город, я замечаю Хва-ён, отрабатывающую приёмы на тренировочной площадке. Кореянка, как машина, лупит борцовский манекен. Удары глухие, мощные оставляют в нём глубочайшие вмятины. Лицо у неё отрешённое, взгляд рассеянный. Свет горит, но дома никого нет. Решаю перекинуться с ней парой слов. Не только одному мне сейчас тяжело. Девушка вообще перебралась на другой край свете, где никого не знает. Приблизившись, окликаю её и спрашиваю: — Хва-ён, как ты? Что-нибудь произошло во время операции? — Глава, — она отвечает глубоким кивком. — Было нелегко — враг оказался силён, но мы справились. — Я видел, как ловко ты прикрывала ребят. За несколько недель такому нельзя научиться. — Боевые искусства — моя вторая натура, — отзывается девушка со смущённой улыбкой. — Вот как? Расскажи о себе. — Я родилась в маленькой деревушке, — начинает она. — Моя семья веками изучала тхэккён. Я выросла среди этих традиций. — Значит, драться — в твоей крови. — Именно так. Отец говорил, что многие члены нашей семьи в древности стали Хваранами. — Это же название твоего класса. А что это значит? — Верно. Это элитные боевые отряды в древней Корее. Туда набирали детей из семей аристократов, но отличившиеся простолюдины также могли попасть в эту группу. Их долго готовили, обучая, как боевым искусствам, так и религии, поэзии, а также политике. — Прямо не люди, а швейцарский нож. Хва-ён скупо улыбается. — В любом случае, твои навыки нам очень пригодились, — говорю я. — Мы ценим таких бойцов. Её улыбка становится шире. * * *