Инспектор начал задавать вопросы, на которые Кранц отвечал очень охотно. Сначала вопросы носили общий характер, но постепенно инспектор перешел к взаимоотношениям между Софьей и им, господином Джозефом Кранцем. — У нас, инспектор и мадам, — он улыбнулся мне и пригладил волосы. — Было добрососедское взаимопонимание. Мы же из одного поколения. Я, правда, постарше чуть, но это не важно. Оказалось, что Кранц, так же как и Софья, уехал в Израиль из России, то есть Советского Союза, в начале семидесятых, когда ему только исполнилось восемнадцать лет. Откупившись от армии, он подал заявление и, несмотря на протесты родителей, уехал. Родители позже к нему присоединились, а потом они уже всей семьей переехали в Америку. Отец его был отменным портным, но Джозеф не пошел по стопам родителя, а стал учиться бизнесу, потом занимался всем понемногу, покупая и продавая, но, в конце концов, решил, что должность профессора в каком-нибудь университете даст ему покой, положение и круг общения, поэтому он еще немного поучился, защитил диссертацию и нашел работу в одном из университетов Су-Фолса, куда и переехал вместе с женой и дочерью. Дочь, правда, довольно скоро от них съехала, чтобы заняться непонятным искусством, а они с женой тихо и мирно жили в ожидании старости и скупая произведения своего отпрыска. Все это Джозеф рассказал нам как бы между прочим. Узнав, что я тоже из России, он обрадовался, сказал мне несколько слов по-русски и настоял, чтобы мы с ним позавтракали или, хотя бы, попили кофию. Инспектор сказал, что кофе он выпьет и Кранц пригласил нас на кухню. Из кухонного окна тоже был виден гараж Креченских и большая часть их веранды. — Я, знаете ли, один хозяйничаю. Мирочка уехала в Израиль навестить сестру, — оправдывался он, доставая из холодильника печенье из Хай-Ви. — Мирочка такие пироги печет. Вот приедет, я Вас, Женечка, обязательно приглашу. Он называл меня забытым уже именем, отчего на меня вдруг напала ностальгия или как это еще можно назвать? Я вспомнила, как жила у бабушки в Кемерово, как она тоже называла меня Женечкой и пекла пироги, которые я брала с собой в школу и жевала на переменах, запивая компотом из столовой и экономя копеек сорок-пятьдесят на столовском обеде. Инспектор видел, что со мной что-то происходило, но никак не мог понять, что, а объяснять ему мне не хотелось, да, и навряд ли он что-нибудь понял. Однако, надо было не распускаться, а сосредоточиться на вопросах. — Скажите, а Вы с Креченскими часто общались? — перевела я разговор на другую тему. — Да совсем, можно сказать, и не общались. — А как Вы познакомились? — Да услышал как-то, что они между собой на русском ругались, вот и познакомились, да и они примирились. — Вы были знакомы с родителями Софьи? — Нет, никогда их не видел. Софочка иногда рассказывала про них, но не часто. — А как Вы проводили время вместе? Что делали? — Да мы почти и не проводили время. Поначалу Мирочка приглашала их пару раз, но как-то не получилось у нас компании. — Почему? — Почему? — повторил он мой вопрос. — Не знаю. По-моему, ее мужу не понравилось у нас, а может и другие причины были. Он вздохнул. — Это так ужасно. Софочка такая милая. Для Мирочки будет настоящий удар, когда она узнает. — А Ваша жена когда уехала? — поинтересовался инспектор. — Первого декабря. — А когда она вернется? — Она собирается встретить Рождество у сестры, а потом мы с ней и с дочерью встречаемся в Нью-Йорке. — То есть, когда убили Креченскую, Вы были в доме один? — спросил инспектор. — Да, совсем один, — ответил Кранц. — Я же говорил Вам об этом. Сидел вот тут у окна, работал на своем компьютере и смотрел в окно, то есть, если быть точным, иногда посматривал в окно. — И что Вы там видели? — спросила я. — Я уже говорил, что сначала привезли почту, а потом, минут через двадцать, подъехал внедорожник Креченского. — А самого Креченского Вы видели? Ну, как он выходил из машины? — Честно говоря, я не очень хорошо помню. Помню, что кто-то выходил в клетчатой фуражке. Тьфу, не путайте меня! Конечно же это он был! Кто же еще? — А женщину не видели? — Нет, женщину точно не видел! — уверенно сказал Кранц. — Женщину бы я точно не пропустил! И он засмеялся довольным смехом. Впрочем, Анну он и не мог видеть, поскольку она воспользовалась не входом через двор, а парадным входом, что с противоположной стороны дома. — Скажите, а как Вы можете объяснить то, что Софья говорила о Вас как об эталоне? — попыталась задать я вопрос. — Что, простите? — не понял Кранц. — Креченская ходила к психоаналитику, и во время сеансов сравнивала Вас со своим мужем. Я бы сказал, что она о Вас более, чем лестно отзывалась, — бесстрастным тоном пояснил инспектор. Кранц явно почувствовал себя неловко. — Софочка говорила обо мне с психоаналитиком? — спросил он и недоверчиво посмотрел сначала на меня, потом на инспектора. — Да, и нам бы хотелось знать, почему? — Откуда же мне знать? Мы, повторяю, с ними почти не общались. Особенно последнее время. — Вы знали, что у Креченского есть любовница и ребенок? Кранц замотал головой: — Ничего мы не знаем! Да и зачем нам эти чужие проблемы? У нас своих хватает, — запричитал он. — Вы знаете, с кем Креченская ездила в Миннеаполис на выходные? — Я вообще не знал, что она туда ездила. Его пухлые пальцы все время были в движении. Наверное, он сильно нервничал. — Но, когда Софья уезжала, Анна, любовница Володи, с ребенком проводили выходные в доме Креченских. Неужели Вы никогда ничего не замечали? — Женечка, милая, скажите, что у нас нет своей жизни, чтобы мы следили за чужими окнами и мужьями? Мы с Мирочкой сами иногда ездим в Миннеаполис на концерты или выставки. Мирочка такая любительница музыки. Она и на фортепиано играет и на флейте! Зачем нам следить за соседями? — Я не говорю, что Вы следили за ними. Так, случайно увидели. — Нет, — твердо сказал Кранц. — Ничего мы случайно не видели. — Странно, — задумчиво произнес инспектор. — Внедорожник в день убийства, рабочий день, Вы видели, а посторонних в выходные не замечали. Лысина у Кранца покрылась испариной. — Послушайте, я заметил внедорожник потому, что был один. Когда Мирочка дома, мы все время чем-нибудь заняты. Да я и не сижу здесь. Это только пока Мирочки нет, поближе, так сказать, к холодильнику. У меня же кабинет есть, на втором этаже. Милости прошу следовать за мной. Он встал. Инспектор даже не пошевелился. Глядя на взъерошенного Кранца он спросил: — А в выходные перед убийством Креченской Вы были дома? Кранц наморщил лоб и, видимо решив, что лучше говорить правду, кивнул. — Заметили что-нибудь необычное в доме Креченских? — Нет. Мне нездоровилось и я весь день провел наверху, в спальне, а там окна выходят совсем в другую сторону. — Врача вызывали? — спросил инспектор. — Зачем врача? — удивился Кранц. — Не нужен мне был врач. Простыл немного, вот и отлеживался. Чай пил. С малиновым вареньем. Хотите? Инспектор не ответил. — А за чаем сюда спускались? — Да, но ничего не видел и никого не заметил. — И все-таки, почему Софья Креченская говорила про Вас психотерапевту? — Не знаю. — Вы ездили с ней в Миннеаполис? — Нет, никогда, — теперь он уже побледнел. — Ходили куда-нибудь вместе? — Нет. — Вы знаете, что перед смертью у Софьи было двести пятьдесят тысяч наличными? — спросил инспектор. Кранц сел, закатил глаза и запричитал: — Откуда я мог знать? И почему я должен это все знать? Они, по сути, чужие и чуждые нам люди! Зачем мне все эти знания про них, про их жизнь, деньги и все такое прочее?