«… — Ой, что это случилось с твоим хвостом? — спросил он удивленно. — А что с ним случилось? — сказал Иа-Иа. — Его нет! — Ты не ошибся? — Хвост или есть, или его нет. По-моему, тут нельзя ошибиться. А твоего хвоста нет…» Степаненко хмыкнул и выключил приемник. Наклонился над низеньким столиком, плеснул в бокал виски. — Тебе налить? — Нет. В такое пекло… — Плевать! Впрочем — дело твое. — С остервенелой июльской жарой, клубившейся за огромными, шведского стекла окнами, не справлялся даже мощный кондиционер. Его натужное гудение выворачивало нервы, рубашка назойливо липла к телу. Прели ноги и постоянно хотелось под душ. — Совдепия, мать ее! — Можно подумать — у вас там весна вечная! — Иди ты… Патриот! Уж и ругнуться нельзя русскому человеку. — Степаненко примирительно ткнул сидящего напротив Чистякова кулаком в плечо. — А ты здесь неплохо устроился. — Стараемся соответствовать. — Чистяков с хозяйской гордостью окинул взглядом гостиничный люкс, превращенный некоторое время назад в офис «Норд-Вест круизез». Два телефона, телекс, факс. Копировальный «Кэнон» в углу. Комплект добротной аппаратуры. Штабеля рекламной литературы, календари, сувениры. Вполне уместный — в меру — рабочий беспорядок на секретере, подоконник загроможден всем необходимым для организации «кофейного стола». — Пива хочешь? — А есть? — Обижаешь! Полхолодильника. — Ува-жа-аю! Давай. Выпили по банке. Потом Степаненко все-таки опустошил свой бокал с виски — не оставлять же, выдыхается. — А у тебя как… с этим? — кивнул он в сторону радиоприемника. — С чем? — С «хвостом». И вообще — парни в шинелях и в штатском интересуются? Виноградов? — Вроде — нормально. Кое-кого подкармливаем — из тех, кого ты перед отъездом передал. Не обижаются, помогают понемногу… А Владимир Александрович… Да нет — вроде уживаемся. — Гляди — осторожнее с ним. Хитрый, сволочь… А эта, задастая? Не достает? — А нет ее больше! — Чистяков сразу понял, что Мастер имеет в виду бывшую начальницу службы размещения гостиницы. — Совсем затрахала мы ей столько всего перетаскали, и домой, и в кабинет… «БМВ», сучка, выклянчила — все мало! Пришлось свести ее с Григоряном… Помнишь Арарата? — Помню. — В нужный момент позвонили начальнику Пароходства, он к ней домой заявился — а там любовные сцены с кавказским колоритом… В общем, перевели Светочку в Дом культуры. В бухгалтерию. — Ты придумал? — Я. — Молоток… Знаешь — все время удивляюсь, насколько у Спектора глаз на людей верный! Ведь я ж тебя тогда недооценивал, думал: какого черта, на мое место — сопляка, обыкновенного бригадира, пусть даже с высшим образованием и смышленой рожей… — Ну — плюс пару миллионов он на нас с тобой тогда нажил, не так, что ли? Так. Да что там говорить… Без твоих рекомендаций — сидел бы я по-прежнему в дерьме! Или в тюрьме. Тьфу-тьфу-тьфу! — Ладно. Я рад, что не ошибся… Давай-ка к делу. — Может, не сейчас? — Чистяков посмотрел на пустые пивные банки и ополовиненный «Баллантайн». — Сейчас. — Глаза у Степаненко были абсолютно трезвые, даже пятна пота на рубахе, казалось, исчезли. — Я ж сюда три тысячи километров не для взаимных признаний в любви проехал? А? — Понял, Мастер. Извини… Вопросов, собственно, два. Первый — о Шейне. Он из твоей старой гвардии… Даже друг детства? — Ну? — Шейн стал ненадежен. Спился. Болтает лишнее где не надо. Врать начал по мелочам… — Тебя при бойцах критикует… — Не в этом дело… — И в этом тоже. Ладно. Решай сам. — Есть одна идея… — Я сказал — тебе решать. Детали меня не интересуют. Второе? — Второе… Сам знаешь — канал действует. «Контрабас» потихоньку идет. — Чего? A-а, контрабанда! — Именно. По камушкам, иконам претензий нет? Нет. Клиенты довольны? — Пока не жаловались. — И слава Богу. Но это ж — гроши. Еле хватает, чтоб расходы покрыть… Инфляция, у людишек аппетиты растут — теперь к таможеннику с бутылкой виски не подойдешь. Да и менты подорожали… — Не прибедняйся! На том чернозадом — что, плохо заработали? — Так ведь и риск какой был, Мастер! Гори оно огнем! На хрена нужна нам эта политика? — А куда денешься? — В вопросах строгого разделения чистого криминала и политических преступлений Степаненко был целиком согласен со своим преемником. Оба изрядно понервничали, организуя нелегальную переправку за кордон лидера одной из националистических горских группировок с юга страны — на хвосте у него сидели не только чекисты, но и родственники вырезанных его «повстанцами» земляков. Времени на подготовку практически не было, не облегчало задачу отсутствие прилично сделанных документов и багаж — средних размеров чемоданчик с долларами… А в довершение всего ошалевший от наркотиков и крови «клиент» в решающий момент устроил истерику, не желая расставаться с сопровождавшими его любовницей и телохранителем. Правда, рассчитался он с фирмой достойно — насколько мог Чистяков судить по сумме, перечисленной на его счет в одном из скромных скандинавских банков. Премиальные, составлявшие по традиции определенный процент от прибыли, превысили все предыдущие вклады. — Надеюсь — в первый и последний раз. — Поживем — увидим. — Поживем — и нам покажут! Если поживем… Так к чему ты все это? — Есть способ получать дополнительную денежку. Почти без криминала, лишних людей в мундирах… Риск — минимальный, лично к нам не подкопаться, фирма в любом случае — не при делах. — А в чем проблема? — Нужна помощь «оттуда». Кто-то должен поддержать — чтоб с обеих сторон. — Излагай… Короткая летняя ночь подходила к концу, а пьянка на бывшей степаненковской даче, подаренной им перед отъездом Шейну, была в самом разгаре. Разноцветные голые тела на экране — видеомагнитофон работал уже седьмой час в режиме автореверса — старательно изображали разгул похоти. Это выглядело особенно омерзительно под смертельно надрывные аккорды Высоцкого, рвавшиеся из мощных колонок стационарного «Акая». Прокисший запах отторгнутой чьим-то организмом прямо на ковер в углу пищи — наспех замытое пятно было заботливо прикрыто элегантного покроя кожаной курткой. В комнате сидело двое — еще двоих, атлетического сложения парня и девицу лет семнадцати, спавших в чем мать родила на обширном диване, можно было в расчет не принимать. Их переплетенные конечности и умиротворенные лица свидетельствовали о том, что в марафоне с видеогероями они сошли с дистанции непобежденными. Хозяин, пьяно положив руку на плечо собеседнику, другой пытался извлечь из пачки сигарету. Тот, коротко стриженный, двадцатилетний, с лицом полумальчишки и «набитыми» руками бойца, жалобно хлюпал носом. — Знаю я, что она шлюха! Знаю… Но — ничего не могу поделать. Люблю с-суку… Шейн наконец прикурил: — Слышь… друг мой юный. Если тебе некстати понравилась вдруг какая-нибудь девица, млеешь ты, допустим, от ее утонченных манер… При виде ляжек — козлом готов скакать… Представь себе ее в нужнике. — Где? — В сортире. Вот она сидит — и тужится, тужится… Поверь, как рукой снимет. — Пошел ты! — Зря. — Шейн чуть переместил лежавшую на плече у собеседника руку, молниеносным движением схватил его двумя пальцами за затылок и резко ткнул лицом в стол. Волчонок обмяк и сполз на ковер. — Надоел. Умолк Высоцкий — кончилась кассета. Почти сразу же зазвонил телефон — может быть, он трезвонил и раньше, но разве услышишь в таком гвалте. Шейн механически поднял трубку: — Ну? — Шейн? Ты? — Ну я. — Чистяков, этот выскочка, ему никогда не нравился. — Ты что — мыла съел? Тебя где вчера ждали? Хоть представляешь, на сколько там было товара?