Часть 35 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Угу, — кивнул Штефан.
— Ваше превосходительство! — окликнул Виноградов ушедшего вперед Кинчева. — Ау! Куда идем-то?
— К хорошим людям, брат. К очень хорошим! — не оборачиваясь, ответил молодой подполковник.
Судя по географическим картам, река была в основном не очень извилистой, с редкими излучинами и разливами. Место же, куда хозяева привели Виноградова, представляло собой весьма крутой изгиб русла, заметно вклинивший кусок республиканского берега на территорию, с некоторых пор ставшую враждебной.
На высоком холме, доминировавшем над прилегающей территорией и являющемся для нее, что называется, «господствующей высотой», было оборудовано немудреное фортификационное сооружение из мешков с песком и плетеных, наполненных землей корзин, кое-где дополненных железобетонными блоками. Постоянные обитатели и нечастые журналисты прозвали это место «кордоном», и это старое казачье название привилось, попало в официальные сводки, приказы, разного рода мирные договоры и протоколы.
— Мир дому! — спрыгнув в траншею, поздоровался Кинчев.
— Привет начальству! — милиционер в форме, трое приреченских гвардейцев и казак, лохматый и бородатый дядька, ни на минуту не снимавший пыльную, ломаную фуражку с синим околышем.
Один из гвардейцев полулежал у пулемета, остальные обильно закусывали.
— Присоединяйтесь, мужики! — после того как все перездоровались, пригласил милиционер.
— Ну-ка, Штефан… — на импровизированный стол Кинчев выставил бутылку водки, початую канистру и несколько пакетов снеди. В ответ откуда-то из-под папиросных ящиков возник баллон — трехлитровая банка самогона. Как заметил Виноградов, она была уже не первой; еще в одной, небрежно отставленной в сторону, мутноватая жидкость едва прикрывала дно.
Выпили. Поговорили. Потихоньку прикончили две пачки выложенных Виноградовым папирос. Начало темнеть.
— Можно поглядеть? — переместился к дежурившему у пулемета Владимир Александрович.
— Поглядеть?.. Ну глянь. — По тону капитан понял, что Кинчева кордонники уважали, если привел гостя, значит, обижать его нельзя… но любовь с первого взгляда здесь не в ходу.
— Только дуру не трогай! — из дальнего угла траншеи крикнул казак. Усмехнулся: — А то тут приезжали… Любители пульнуть, так их мать! Он, гад, стрельнул — и уехал, а мы неделю голову поднять над бруствером не могли.
— Имей совесть, Борода! — вступился за гостя Кинчев. — Видишь же — человек серьезный. Ну-ка, подожди!
Он ловко перебрался к Виноградову и ткнул рукой влево:
— Машину мою помнишь? Ласточку?
— Ну?
— Смотри туда!
У самого берега, там, где некогда оживленная дорога упиралась во взорванный мост, топорщилась куча скомканного, некогда выкрашенного в белый цвет металла с неестественно задранной, оплавленной таблеткой колеса.
— Когда летом мы их из города выбили, я вернулся домой — нет машины. Соседи говорят, те, суки, угнали, все же знают чья, тачка известная… А тут Васька мой — ты его еще «Петькой-ординарцем» дразнил, помнишь? — прибежал, говорит, видел машину у границы, бросили ее, бензин, наверное, кончился… Я говорю, стемнеет, сходим отгоним. Тогда у снайперов еще инфракрасных прицелов не было, риск минимальный… А к вечеру закрутился, в штаб вызвали, потом президент собирал… Василь и говорит, я один, а что — он моего «Москвича» как облупленного знал, не хуже, чем свой «козел» милицейский! Я ключи дал.
— Подстрелили?
— Хуже. Они думали я лично за своей ласточкой прибегу, так бы и было, но… В общем, он завелся, тронулся — тут и рвануло! Аж две мины заложили…
— В Афгане так трупы заряжали, — сказал прислушивавшийся к разговору гвардеец.
— А здесь — кто ждал? Так что Васька мою смерть принял, я теперь как Кащей Бессмертный! Ладно, давайте — за помин души…
Ночь прошла, на юг прогромыхал пассажирский поезд и не по-северному внезапно начало темнеть.
— Через час — твой. — Кинчев глянул на часы, циферблат был уже вполне различим. — Может, задержишься? До послезавтра?
— Да знаешь же, Сергей, не могу. Больничный липовый, врачиху подведу… И дел навалом.
Они стояли на балконе стандартной хрущевской пятиэтажки, в комнате спали сыновья хозяина и его молодая, очень милая жена.
— Саныч, ты Гусенко помнишь?
— Конечно. Он ведь замначальника горотдела был, так? Я его еще раньше, чем тебя, узнал, в первую командировку…
— Саныч, он весной к тем ушел, в полицию. Ба-альшим начальником стал, чуть ли не главным комиссаром… Мы вместе среднюю школу милиции закончили, работали дверь в дверь, да что там — росли на соседних улицах! — Кинчев зябко передернул плечами. — А в июле я его застрелил. Седьмого числа, утром. Они пытались фабрику удержать, а наши их выбивали… Вот так!
— Да-а…
— Ты готов? А я пойду оденусь, пора идти. — Кинчев шагнул в квартиру, стараясь не разбудить семью.
Виноградов пожалел, что не курит.
С Сергеем Кинчевым они впервые встретились в антиалгокольном восемьдесят пятом. Молодой опер ОБХСС Володя Виноградов высунув язык мотался по необъятной тогда стране, собирая и увязывая раскинутые от Мурманска до Одессы нити и ниточки одной развеселой компании спекулянтов-гастролеров. Занесло его и в Приреченск, где на удачу дежурил по горотделу недавно выписанный из госпиталя по причине ножевого ранения знаменитый местный розыскник капитан Кинчев. Слово за слово — дела побоку, все на помощь доблестной ленинградской милиции! Вдвоем накопали столько — на пять командировок хватит… Ну и отдохнули, конечно, — что-что, а гостей здесь принимать всегда любили. А провинциальная милиция — это не в большом городе, всегда вес имела. Они понравились друг другу сразу, Виноградов и Кинчев — грубоватый, бесцеремонный, отчаянный женолюб, гурман и ценитель вин, влюбленный в себя, что не редко, и в свою милицейскую работу, что встречается значительно реже. Сдружились семьями, друг у друга проводили отпуска, выдумывали себе командировки такие, чтобы ненароком, хоть на сутки, — но заглянуть по знакомому адресу.
Потом стали видеться реже, и Виноградов только по телевизору в репортажах из горячих точек высматривал с тревогой, не мелькнет ли в кадре знакомое лицо с лихим разлетом усов.
А теперь — заместитель министра, не хухры-мухры! Хотя какой был — такой и остался, с болгарским огненным темпераментом и милицейской хваткой.
— Пошли! Прощаться не надо, пусть спят.
— Как скажешь…
По привычке ускоряя шаг, они направились по просыпающемуся городу на вокзал.
— Еще раз спасибо, дружище. На эту валюту мы сможем купить столько всего для госпиталя — это даже не представить! Серьезно.
— Я знаю. Поэтому и подписался.
— Эх-ма! А может, обойдется? Давай мы бумагу от министра пришлем… Хочешь — расписку официально оформим?
— Ага. И еще прессу подключим — газеты, телевидение. Этакий легкий скандальчик всем на потеху.
— Ладно, выгонят — перебирайся к нам. Начальником отдела сразу же, квартиру изыщем. Восстановим в органах — имеем право.
— Буду иметь в виду.
— Я серьезно.
— Я тоже не шучу. Лишь бы не посадили.
— Отобьем, Саныч! У нас теперь такие «коммандосы» есть — любую тюрягу по кирпичикам разнесут, хоть слона выкрадут и сюда доставят… А в Приреченске — поди достань тебя!
— Сплюнь три раза! Трепло ты, а не замминистра.
— Ну не скажи… Ты мне вот что, Саныч, проясни напоследок… Все эти конспирации, комбинации, акции — мастурбации, мать их! — словом, все это движение — как, серьезно? Или, блин, очередная авантюра, после которой опять всех с голой задницей оставят? Может, это там наверху кабинет побольше и кусок пожирнее поделить не могут? Только честно!
— Честно… Не знаю. Идея вроде благая, лозунги тоже — но это же, сам понимаешь, шелуха. Из координационного совета никого не знаю, с режимом секретности у них все в порядке, а что касается своих, питерских… Мужики стоящие, я думаю лучшее, что в нашей системе сохранилось. Вам-то уже помогли чем-нибудь?
— Присылали людей, оружие… Формы милицейской через Москву подкинули. На прессу, чувствовалось, влияли — словом, грех жаловаться. Ну, и ты тут с зеленью, тоже факт!
— Так и плюнь. Не напрягай мозги — жизнь покажет.
— Постой! — Кинчев придержал Владимира Александровича за рукав. Они находились уже на территории станции, между беспорядочно перемешанными платформами, истекающими вонью цистернами и бурыми товарняками.
— Будь здесь, не двигайся!
Сергей решительно, но аккуратно, стараясь не запачкать щеголеватый джинсовый костюм, нырнул куда-то вниз, под мазутное брюхо вагона. В руке его Виноградов разглядел матовый брусок пистолета.
Коротко прошуршал гравий, и теперь уже сам Владимир Александрович услышал звуки, привлекшие внимание его спутника; они доносились, судя по всему, от грузового двора: мужские нервные голоса, приглушенные вскрики, металлический лязг.
Посмотрев на часы и тревожно вздохнув, Виноградов полез вперед за старшим по званию…
— A-а, все-таки не удержался? — удовлетворенно спросил спрыгнувшего с очередной подножки Владимира Александровича Сергей. — Ничего, сейчас уже пойдем…
Он откинул в сторону недокуренную сигарету и, не прерывая движения освободившейся руки, коротко и сильно ударил в живот стоявшего рядом с ним мужчину. К еще большему удивлению Виноградова, мужчина не упал, а только конвульсивно дернулся, мотнув безвольно свешенной головой. Вглядевшись, капитан понял причину — правое запястье задержанного было приковано никелированным наручником к ржавой скобе, торчащей на двухметровой высоте из пыльного бока вагона-рефрижератора.
Стоящие рядом милицейский сержант с усталым небритым лицом и вохровец в синей тужурке внимательно рассматривали подошедшего.
— Взяли, наконец, — счел необходимым пояснить Кинчев. — Четвертую ночь в засаде, и не зря! Молодцы ребята, орлы! Понимаешь, Саныч, гниды такие, повадились потрошить станцию — мясо, водку, детское питание… Вся Россия от себя последнее отрывает, шлют, чего у самих в магазинах нет, а эти с-суки… — Кинчев еще раз приложился кулаком, теперь к окровавленной физиономии вора. Брезгливо вытер руку о его же куртку. — Одного задержали, двое самое меньшее ушли, вот что плохо.
— Молчит, собака, как пионер! — возмущенно, но не без уважения сказал вохровец.
— Точно… Скажешь, гад? — приблизился вплотную к задержанному милиционер.
Тот, ощерившись, мотнул головой.
— Видел? — пожаловался Кинчев. — Что ж поделаешь… Ты вроде из Южно-Чапаевки? Да? — подполковник назвал шахтерский городок на востоке республики, у самой границы с Украиной. — Вот пусть с тобой местные мои коллеги и разбираются… Отправим тебя сейчас туда — а чего тянуть? Недалеко, прямо с этим поездом и отправим. Только вот билеты на товарные поезда не продают, что за жалость! Ну ничего — рядом пробежишься… Понял?
Взгляд задержанного метнулся сначала к наручнику, затем в голову состава, наполнился ужасом.
— Вижу, понял. И ладушки…