Глава 9 Оставшись в коридоре, я некоторое время пытался понять, что так привлекает моё внимание в фотографии, но ответ не приходил в голову, и через пять минут думать об этом стало невыносимо. Я переключил свои мысли на другое. Если Кромову не удастся ничего добиться от поручика, нам придётся подступиться к делу с другого конца. Но с какого? Что ещё можно предпринять? Мысль найти Брюсова и поговорить с ним была мною отвергнута. За сегодняшний день он уже безмерно надоел мне своим высокомерием, и слушать его очередные выступления о правилах приличия и этикета мне совершенно не хотелось. Что можно сделать ещё? Я осмотрелся. Бехтерев убежал из залы именно по этому коридору. Дверь в залу была метрах в десяти от меня. Так. Он вбежал в коридор из залы и, как сказала Дарья, чуть не сбив её с ног, бросился дальше. Дарья! Я совсем забыл про неё. Вот с ней-то как раз имеет смысл поговорить. Она последняя, кто видела алмаз в руках у Бехтерева, она может рассказать, как далеко тот пробежал по коридору прежде, чем она вошла в залу. Надо спросить и про окно, которое мы нашли открытым. Успел ли Бехтерев добежать до этого окна до того, как она ушла из коридора или нет? В общем, Дарья могла ответить на множество вопросов и прояснить ситуацию. Странно, что никто из нас до сих пор не догадался её расспросить. Я двинулся на поиски и нашёл Дарью на кухне, где она занималась мытьём посуды. — Добрый вечер, господин Важин! — произнесла она, когда я вошёл. — Здравствуйте, Дарья. Хотя мы сегодня уже и виделись, но кажется, что с того момента пролетели целые сутки. — Ох, и не говорите, сударь. Столько событий, прямо голова идёт кругом. Эта чудовищная кража, беготня по дому, кошмар! — У меня к вам есть несколько вопросов. — Это по поводу расследования, что ведёт тот господин, которого вы привели? — А откуда вы знаете про это? Насколько я помню, когда мы пришли, нас никто не видел, кроме Брюсова. — Ну, это же не тайна. Яков Иванович сказал, что этот суетливый инженер привел какого-то хлыща по имени Кромов, который делает вид, что распутает это дело. Это его подлинные слова, сударь. Я подумал, что Брюсов отнюдь не является неприступной твердыней и хранителем фамильных секретов, каким он кажется внешне. — Да, вы правы. Я хочу вам задать несколько вопросов в связи с расследованием, которое мы ведём с господином Кромовым. Вы можете нам сильно помочь в этом деле. — Я? — Дарья вытерла руки и одернула передник. — Спрашивайте. — Вспомните тот момент, когда вы столкнулись с Бехтеревым в коридоре после того, как он схватил алмаз. Вспомните и тщательно опишите все его действия. В каком месте коридора были вы; как далеко пробежал он по коридору, прежде чем вы вошли в зал; не забегал ли он в какие-либо комнаты; не открывал ли окон. Вспомните всё, Даша, это очень важно, малейшая деталь может навести нас на верный след. — Но я всё уже рассказала господину Дормидонтову. — Дормидонтову? Когда? — Когда вы ушли. Господин Дормидонтов подошёл ко мне, когда я с Дуняшей убирала в зале посуду, и спросил, что я видела в коридоре. Я ему все рассказала. — Вот как. Расскажите мне ещё раз, но не торопитесь, описывайте все тщательно, до малейших подробностей. — Хорошо, — Дарья нахмурила брови, задумалась, и, словно гимназистка, отвечающая выученный урок, начала свой рассказ, чётко и размерено выговаривая каждое слово. — Яков Иванович попросил меня принести сигары из кабинета князя. Он сказал, что тот хочет угостить господ офицеров великолепными сигарами, которые ему привезли из Америки. Кабинет всегда заперт на ключ, но Яков Иванович сказал, что не может отлучиться из залы, поэтому он дал ключ мне. Он доверяет мне. Я зашла в кабинет. Дверь за собой я закрыла на ключ. Яков Иванович настаивает, чтобы дверь в кабинет всегда была закрыта на ключ, даже когда там просто проводится уборка. Сначала я осмотрела стол, но сигар там не оказалось. Потом подошла к бюро. На нём стояло несколько коробок с сигарами. Я совершенно не разбираюсь в этом деле, и, конечно, не могла определить, какие из них из Америки. В одной коробке были огромные толстые коричневые сигары, в другой — чёрные и потоньше, в третьей — совсем тонкие с золотистым ободком. Я решила вернуться и спросить. Но перед этим я поставила все коробки так же, как они и стояли до того, как я их трогала. Потом я пошла обратно к двери. Ключ я все время держала в руке. — Дарья! Неважно, что вы делали в кабинете. Расскажите, что было в коридоре, когда вы столкнулись с Бехтеревым. — Понятно. Он выбежал из залы, когда я только-только захлопнула за собой дверь кабинета. — Так. Рассказывайте, что было дальше? — Мне показалось: он бежит прямо на меня! Я жутко перепугалась, толкнула дверь кабинета, прыгнула внутрь и заперла дверь на ключ. Через какое-то время я выглянула, коридор был пуст, я вошла в залу, а остальное вы знаете. — И что, это всё? — Да, всё. — Немного толку от вашего рассказа. — То же самое сказал мне и господин Дормидонтов. — А сколько времени вы просидели в кабинете прежде, чем выглянуть в коридор? — Да я была в ужасе, я вся оцепенела от страха, и вы хотите, чтобы в таком состоянии я обратила внимание на время! Это выше человеческих возможностей, милостивый государь. — Ну, примерно. Полминуты? — Наверно. — Или минуты две? — Может быть и так. — Ну что ж, спасибо и на том. Я вернулся обратно в коридор. Первая попытка взяться за дело с другой стороны окончилась неудачей, но унывать не стоило. В одном Дарья была права. Требовать от перепуганной девушки точного определения времени бессмысленно. Этим требовалось заняться самому. Я решил провести эксперимент и проверить, сколько времени у Бехтерева могло уйти на то или иное действие. Я достал свои карманные часы с секундной стрелкой, проверил, все ли щеколды закрыты на том окне, в которое, предположительно, выкинули алмаз, и встал спиной к двери, ведущей в залу. Сначала я добежал до восьмого по счёту окна, открыл его, выглянул и сделал движение, будто бы бросаю что-то на улицу. На это ушло тридцать секунд. Я закрыл окно и повторил свой эксперимент, но на сей раз я добежал до конца коридора, спустился вниз по лестнице и спрятался в пространстве между входными дверьми, где мы и настигли беглеца. Это заняло чуть более минуты. Теперь весь вопрос был в том, сколько времени прошло между тем, как Бехтерев скрылся за дверью, и тем, как мы бросились за ним в погоню. Олсуфьев говорил о паре минут. Я попытался вспомнить, что происходило в зале после исчезновения Бехтерева. Сначала все недоуменно молчали, потом, то ли ойкнула, толи хихикнула Дуняша, князь стал задавать какие-то вопросы мне, Брюсову, Ипполиту, мы что-то отвечали, вошла Дарья, мы побежали к коридору. Сколько это заняло времени? Разговоры длились не более тридцати-сорока секунд, а сколько времени мы стояли, как вкопанные, после кражи алмаза? По моему мнению, с полминуты, не больше. Всего получалось минута или минута и десять секунд. Значит, у Бехтерева вполне хватало времени на то, чтобы открыть окно и спрятаться за дверьми. Открылась дверь из залы, в коридор вошёл Гриневский. — А, Важин, вы уже здесь? — Да. Скажите, Гриневский, как вы считаете, сколько прошло времени от кражи алмаза до того, как мы бросились за Бехтеревым? — Та-а-а-к. Князь спросил о чем-то Брюсова, что-то сказали вы, вошла служанка, и мы побежали к двери, значит, около полуминуты. — Полминуты?! — Не больше. А зачем это вам? — После того, как вы ушли, я уговорил князя привлечь к расследованию моего знакомого чиновника из департамента полиции. Он сейчас разговаривает с поручиком, а я пытаюсь определить, что тот мог успеть сделать до того, как мы очутились в коридоре. А как ваши дела? Гриневский похлопал по свёртку, который держал в руке. — Порядок. Принес, сколько обещал. Я пойду, отдам деньги. — Так вы считаете, что не более полуминуты? — Это совершенно точно, — Гриневский постучал в дверь и зашёл в кабинет. Слова Гриневского полностью сбивали мои расчёты. Если он прав, то у Бехтерева явно не было времени открыть окно и убежать из коридора вниз. Я ещё раз повторил свои действия, но на сей раз засёк время, когда добежал до лестницы, ведущей вниз, результат — сорок секунд. Если Гриневский прав, то мы должны были увидеть Бехтерева, когда вбежали в коридор, но мы его не видели, значит, либо Гриневский ошибается, либо Бехтерев не открывал окна и не кидал в него алмаз. Я ещё раз пробежал по коридору, чтобы уточнить время, тут снова открылась дверь из зала, и появился Уваров. — Приветствую, Важин. Что это вы тут бегаете с часами? — Пытаюсь решить уравнение с одним миллионом неизвестных. Скажите мне, только сразу, не задумываясь, сколько прошло времени между кражей алмаза и тем, когда мы бросились в погоню? — Не задумываясь не могу. Извините, но всегда привык думать прежде, чем говорить. Т-а-а-к. Три-четыре минуты, не меньше. — Да вы что?! — Ну, конечно. Сначала все сидели и не понимали, что произошло. Я и Гриневский осмотрели залу, думали, сейчас будет какой-то розыгрыш, я ещё что-то тихо сказал Дормидонтову. Я у него спросил, что это за представление, или что-то в этом роде. Брюсов успел глянуть на лестницу и вернуться обратно, значит, пауза длилась минуты две. Потом чихнула эта малышка в передничке, и князь принялся за расспросы. Спрашивал что-то у вас, у дворецкого, у секретаря, и только потом вошла вторая служанка. Князь опять что-то спросил у неё, она сказала, что Бехтерев убежал с алмазом, тогда мы бросились в погоню. Минуты три прошло, точно. Вообще-то, мы все тогда проявили изрядную нерасторопность. А зачем вам это нужно? Я объяснил. — Так, господин Кромов здесь? Отлично, очень рад! Может быть, ему удастся разобраться в этой истории, а то, признаться, чем больше я думаю о нашем плане, тем менее осуществимым он мне представляется. Но, что бы там ни было, я сделаю всё от меня зависящее. — Удалось собрать деньги? Уваров хлопнул себя по карману брюк. — Даже на сто рублей больше, чем я обещал. Так что с этим всё в порядке. Удачи вам и господину Кромову, я пойду к князю. Уваров скрылся за дверью кабинета. Теперь в задаче, что я пытался решить, установился полный сумбур. Если прав Уваров с определением промежутка времени, то Бехтерев мог, не торопясь, пробежать несколько раз по коридору, открыть окно, заглянуть в комнаты и спрятаться за дверью. Я решил больше не ломать себе голову и дожидаться Кромова с надеждой, что он достигнет более плодотворных результатов, чем я. Мне пришлось прождать ещё около десяти минут, наконец, Кромов открыл дверь и вышел в коридор. Он тяжело выдохнул, как будто ворочал мешки с песком, и облокотился на подоконник. — Удалось? — спросил я. — Возможно, Важин, возможно. Могу сказать, что пресса в наш век — это великая сила. Люди сомневаются в сказанном, но верят напечатанному. Пока Бехтерев не сказал мне всего, по большому счёту, он ещё ничего мне не сказал. Но я считаю, что главное достигнуто. Это был нелёгкий разговор. В этом человеке просто буря разноречивых страстей. Сначала он молчал, потом, когда я рассказал о помолвке, стал кричать на меня, называя шпионом князя и прочее. И тогда я пустил в бой свой главный резерв. Я показал одну газету, потом вторую, потом третью. Он читал, недоверчиво хмыкал, осматривал газеты с первой до последней страницы, и, наконец, до него стала доходить правда. И я готов поспорить на что угодно, Важин, он не знал о помолвке! Невозможно так сыграть удивление, недоверие и, наконец, отчаяние, когда он начал понимать, что я не пытаюсь его обмануть. Я сидел в метре от него и внимательно наблюдал за его реакцией, и я вам говорю совершенно ответственно — ни тени фальши, ни тени наигранности. Эта новость, как я и предполагал, стала для Бехтерева как гром среди ясного неба. — Ну и каков результат? Что он вам рассказал? — Пока ничего. Я спросил, готов ли он теперь рассказать о том, что совершил. Он попросил на несколько минут оставить его, чтобы собраться с мыслями. — Думаете, он всё выложит? — Думаю, да. А вы вспомнили? — Что?