Часть 2 из 32 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Познакомьтесь, бывший капитан инженерной службы Московского гренадёрского полка господин Важин, а эти господа — мои сослуживцы по Малоярославскому пехотному полку армии Его Императорского Величества, — закончив представление, Дормидонтов предложил поднять бокалы за встречу, что и было нами немедленно исполнено.
Некоторое время мы провели за разговорами о последних новостях политики, впрочем, говорили, в основном, я, Уваров и Дормидонтов. Мой приятель Федот Олсуфьев, основными интересами которого были танцы, карты и игра на бильярде, через некоторое время покинул нас, найдя себе более интересную компанию. Гриневский тоже вскоре заскучал от затеянного нами чересчур серьёзного разговора и предпочел отправиться в буфет. У нас же беседа пошла по нарастающей и Уваров с Дормидонтовым заспорили всерьёз. Разговор зашёл о современных нравах и приёмах политики, причем, Уваров настаивал на «старых добрых нравах» чуть ли не времён древней Руси и называл всех нынешних государственных деятелей лгунами, торгашами и театральными кривляками. Дормидонтов же высказывал более прагматичные, если не сказать циничные, взгляды на то, как в наше время должна делаться политика, чем вызывал нешуточное раздражение своего собеседника. В конце концов, оба почтенных господина так увлеклись своей словесной баталией, что мне не удавалось вставить в разговор ни слова, и я тоже решил оставить их и поискать другую компанию.
К своему удивлению, прогуливаясь по залу, я не встретил практически никого из своих знакомых. Офицеры, были из Малоярославского пехотного и, насколько я понял, Сибирского стрелкового полков, из гражданских же служащих я вообще практически никого не знал. Я уж стал думать, что кроме меня и Олсуфьева из нашего Московского гренадёрского больше никого нет, когда в другом конце зала я увидел знакомое лицо. Это был невысокий крепкий мужчина, скромно стоявший в стороне от других гостей. Одет он был в серый пиджак и такого же цвета брюки, чем так же выделялся из разряженной толпы, как будто он пришёл не на праздник, а был здесь по делам службы. На эту мысль наводила и поза, в которой стоял мужчина: он заложил руки за спину и покачивался на носках ботинок, время от времени осматривая зал внимательным взглядом.
— Боже ты мой, — громко воскликнул я, пересекая зал и направляясь к мужчине в сером, — вот уж кого не ожидал тут увидеть. Удивлён и рад одновременно.
Субъект в сером сначала крутанул головой, пытаясь сообразить, чьё внимание он привлёк, потом на несколько секунд уставился на меня, и, наконец, его лицо расплылось в столь хорошо мне знакомой добродушной улыбке.
— Боже ты мой, — повторил он вслед за мной, и, раскрыв руки, двинулся мне навстречу. — Боже ты мной! — повторял он, обнимая меня и похлопывая по спине.
Это был Игнатий Лядов. В своё время он был придан мне командованием в качестве ординарца и мы вместе прослужили пять лет. Игнат был из мещан какого-то небольшого городка Тверской губернии и ко времени нашего знакомства имел чин ефрейтора. Постепенно он начал проявлять интерес к образованию и, после получения унтер-офицерского чина, попросил меня, по мере возможности, обучать его инженерному делу. Сперва идея не вызвала у меня восторга, но, начав привлекать Лядова к делам фортификации, я об этом не пожалел. Не сказать, чтобы он схватывал всё на лету, и, кроме того, у него совершенно не было базовых знаний, но эти недостатки он компенсировал усердием и упорством, которые всегда проявлял в достижении раз поставленной цели. Так что последние полтора года нашей совместной службы он был скорее моим младшим сотрудником, чем просто подчиненным. Расстались мы с ним два года назад, на строительстве береговых батарей в Эстляндской губернии, когда я решил перейти с военной на гражданскую службу.
Удивился же я, увидев Лядова на балу, потому, что когда я отправлялся в центральную Россию, он намеревался остаться служить в армии, и, насколько я помню, намеревался жениться на дочери одного из служащих местной русской администрации.
— Какими судьбами ты здесь, в Москве? — спросил я. — Когда я уезжал из Ревеля, у тебя намечалась свадьба, и ты собирался остаться в Эстляндии.
— Собирался, — за прошедшее время Лядов не утратил своей манеры говорить не спеша, растягивая слова, — собирался, господин Важин, но… случилось кое-что.
— А что произошло?
— Да, произошла одна история, — Лядов глубоко вздохнул.
— Расскажешь?
— Э-эх! — Игнат махнул рукой. — А почему бы и не рассказать? Расскажу, хотя приятного для меня в ней мало.
— После того, как вы уехали, — начал он рассказ, — я остался служить, и дела мои пошли в гору. Я стал подумывать о том, чтобы получить официальное инженерное образование, мне присвоили следующий чин, и, кто знает, со временем может я мог бы получить и обер-офицерское звание.
Ну и да, вы знаете, я познакомился с дочерью одного из местных чиновников, и дело у нас шло к свадьбе, причем, с полного одобрения её родителей. Но потом…, — Лядов снова вздохнул, — потом что-то как будто трыкнуло в моей глупой башке и пошла гулять деревня. Вы знаете, мои родители люди бедные, хорошие, но бедные. Мещане, и я, значит, тоже был бедный мещанин. А в армии я выслужился, от вас нахватался таких знаний, о которых и мечтать-то раньше не мог, узнал то, о чём и знать-то никогда не знал. Познакомился и готовился жениться на дочери титулярного советника, не генерал, но всё же таки-фигура. Вы знаете, ведь строительство второго бастиона береговой батареи командование подумывало мне отдать. Не весь конечно, а подготовительные работы, пока другой инженер не прибудет. Ко мне уж и на «вы» стали многие обращаться.
Но… Но вы уехали, и некому стало меня в узде удержать. Голь перекатная в люди выбилась! Нет чтобы закрепиться в положении-то своём… Куда там! Знаете, что я сделал? Я купил себе нагайку, да не такую обыкновенную как у казаков, а сувенирную, с резной ручкой и позолотой. В ювелирной лавке я купил себе перстень, и вот так вот с перстнем на пальце и плёткой за поясом и ходил по городу. Те учебники, что вы мне оставили, я так и не прочитал. Решил, что и так всё знаю. Тестю своему будущему я нагрубил, на приёмы я приходил со своей нагайкой за поясом, теми деньгами, что накопил за предыдущие годы, швырялся, направо и налево. Добром это не могло кончиться и не кончилось. Я совершил несколько ошибок на втором бастионе и меня временно отстранили от работ, до приезда нового инженера. Когда же тот приехал и посмотрел, что я наделал, то усмехнулся, и сказал, что, пожалуй, обойдётся без моей помощи. Потом мой будущий тесть дал мне понять, что если я и дальше так буду себя вести, то о свадьбе не может быть и речи. Я не обратил на его слова внимания. Ведь Александра, моя невеста, по-прежнему относилась ко мне хорошо и защищала меня перед своим отцом. Значит она на моей стороне, а всё остальное и не важно. Но я умудрился всё испортить и здесь. На одном из вечеров я стал ухаживать за её подругой, просто так, без всяких серьёзных намерений, исключительно по своей дурости. И тут моя невеста подошла ко мне и при всех влепила пощёчину. Это был конец. Помолвка была расторгнута, на балы и приёмы меня приглашать перестали. Я был зол на всех, но поделать ничего уже было нельзя. В местном русском обществе обо мне сложилось мнение как о гуляке и мерзавце, и со мной никто не хотел иметь дело. Единственное место, куда мне был открыт путь, это портовый кабак, где я сидел и пил горькую большую часть времени. Так я и катился все дальше и дальше.
Но как-то раз ко мне подошёл человек, представился дворецким князя Вышатова и сказал, что князь, памятуя о моем военном прошлом, хотел бы мне помочь выбраться из того незавидного положения, в котором я оказался, и дать мне денег для возвращения домой, если я того хочу. Сначала я ответил, чтобы он катился со своим князем куда подальше и не совал нос не в свои дела, но он был сама невозмутимость.
— Это тот, что служит и сейчас?
— Да, Яков Александрович, тот, что встречает гостей. Он мне объяснил, что князь считает своим долгом помогать тем военнослужащим, кто сбился с дороги, потому как считает недостойным положение, при котором люди, служившие в армии Его Императорского Величества, скатываются на дно. Вот так я по своей глупости погубил все свои планы, а благодаря щедрости князя Вышатова, оказался в Москве.
— А твоя невеста, что с ней?
— Бывшая невеста, господин Важин, бывшая. Её отец получил повышение, и теперь служит в ведомстве Московского генерал-губернатора, но путь в их дом мне закрыт. До сих пор мне перед ней стыдно, а ведь она меня, по сути, и выручила.
— Каким образом?
— Яков Александрович рассказал мне, что это она, встретив князя Вышатова на одном из приёмов, рассказала обо мне и попросила помочь.
— Вот как. И давно ты в Москве?
— Три месяца.
— И чем занимаешься?
— Сначала, после приезда, всё чу ть не пошло по-прежнему, разница была только та, что ревельские кабаки сменились московскими. Но такая жизнь изрядно мне надоела, и я стал думать, куда мне податься.
— Написал бы мне, я хоть и не богач, но вполне мог бы помочь.
— Я думал об этом, но совершенно не знал, где вас искать. Ехать домой к матери и отцу было неудобно, не хотелось приезжать почти оборванцем. Тогда я разыскал дом князя, обратился к дворецкому, он помнил нашу встречу, и попросил оказать мне протекцию и пристроить к какому-нибудь делу. Князь предложил мне работать в его фонде, выполнять разные поручения, этим я и занимаюсь.
— То есть ты сейчас в услужении у его превосходительства?
— Да. В последнее время основное моё дело опекать нашего бедолагу поручика, следить, чтобы он не натворил беды.
— Что за бедолага поручик?
— Да вы его знаете. Григорий Бехтерев, поручик нашего гренадёрского полка.
— Конечно, я его помню! Но почему бедолага? На службе он был молодцом, правда, мне казался несколько высокомерным.
Лядов в раздумье потер лоб.
— Так вы ничего не слышали? — спросил он.
— О чём?
— О злоключениях Бехтерева?
— Ни слова.
— Тогда даже не знаю, имею ли я право вам рассказывать. Но если в двух словах, то он почти повторил мою историю, и причиной тому была любовь к одной…, к одной известной особе.
— Он сватался и получил отказ?
— Нет. Эта девушка благородного происхождения, а Григорий Бехтерев, хоть и из обеспеченной семьи, всё-таки, по мнению её родителей, не достоин быть парой для их дочери.
В это время, дымя сигарой, к нам подошёл Дормидонтов.
— Ага, — он хлопнул меня по плечу, — вы тоже сбежали? Не выдержали нашего спора? Надо сказать этот Уваров ещё тот упрямец. Встретили однополчанина?
— Да. Вот уж не ожидал его здесь увидеть.
— Не знали, что он теперь работает у нас?
— Нет.
— Ну что, Игнат, ты готов?
— Да, сударь.
— Брюсов уже справлялся о тебе, он ждёт в холле.
— Иду. Я думаю, мы ещё встретимся, господин Важин.
— Конечно.
Лядов раскланялся с нами и направился к выходу. Мы с капитаном стали прогуливаться по залу.
— Странное дело, — сказал я.
— Вы о чём?
— Уваров и Гриневский. Я мельком видел их и раньше, но познакомился только сегодня. Совершено разные люди, можно сказать противоположности друг друга, а одеты совершенно одинаково, в военные мундиры. С Уваровым понятно. Если бы было нужно написать портрет безупречного офицера, лучшего образца не найти. Но Гриневскому больше подошёл бы щегольской фрак с цветком в петлице.
— Открою вам секрет. Наш корнет считает, что мундир придаёт ему мужественности и делает его неотразимым в женских глазах.
— Понятно. А что за дело у Лядова с дворецким?
Дормидонтов хитро подмигнул мне, видимо, сегодня капитан был в отличном настроении.
— Я говорил, на этом вечере будет один сюрприз. Папаше Вышатову удалось заручиться поддержкой для своего фонда в весьма высоких сферах, и сегодня это будет продемонстрировано собравшимся здесь. Мне тоже довелось в этом поучаствовать, и я могу вам сказать, что теперь наши дела выйдут на совсем другой уровень. Но тот, кто к нам едет, и то, что он везёт, нуждается в хорошей встрече и, главное, хорошей охране. Брюсов и Лядов этим и занимаются. Потерпите, скоро сами все увидите. Да, кстати, — капитан осмотрел залу и жестом руки подозвал к себе невысокого молодого человека, который стоял рядом с князем Вышатовым, — Ипполит Фёдорович, будьте добры подойти к нам.
— Это наш новый секретарь, Ипполит Сенцов, — сказал он, пока молодой человек приближался к нам. — В обществе называю его по имени-отчеству, для солидности.
— Вот что, Ипполит, — обратился капитан к секретарю, полуобняв его за плечи, — Брюсов и Лядов уже принялись за дело, а вы проследите за тем, чтобы нужные люди раньше времени не ушли с бала. Те, кто может быть нам полезен, должны быть свидетелями того, что сегодня произойдёт.
Секретарь кивнул головой и удалился.
Оркестр заиграл вальс. Начались танцы. Вечер понемногу шёл своим чередом, музыка перемежалась угощениями от шеф-повара и речами, которые произносили наиболее известные из присутствующих. Постепенно развлекательная часть подходила к концу. Почтенные отцы семейств со своими домочадцами стали направляться к выходу, мужчины жали руку князю, многие выписывали чеки на пожертвования фонду помощи военнослужащим. Офицеры стали провожать понравившихся им дам. Я тоже не отказал себе в удовольствии проводить до подъезда семейство почтенного графа Михаила Воронцова. Видимо, я произвел неплохое впечатление, так как, закрывая дверцу кареты, получил приглашение на приём в их дом на следующей неделе. Вдохнув пару раз полной грудью свежий вечерний воздух, я направился обратно в зал.
Глава 2