Кромов снова задумался, потом раздраженно хмыкнул и ударил ладонью по столу. — Пусть будет пятеро, но все равно ничего не складывается. Важин, вся надежда только на вас! Попробуйте вспомнить все ещё раз, до малейших деталей. Я снова стал пересказывать Кромову все события, произошедшие на балу, стараясь не забыть ни малейшей детали, хотя, по большому счёту, забывать мне было нечего. Разговоры, танцы, ужин, встреча с Лядовым, ничего примечательного, пока в дом не ворвался Бехтерев. — Лестница! — воскликнул я. — Когда в прихожую ворвался Бехтерев, я был на лестнице вместе с Федотом Олсуфьевым. Может это и есть тот…, и есть та…, — я никак не мог подобрать слов и от нетерпения даже замахал в воздухе рукой, — то действие, для которого я и был нужен? — Вы с Олсуфьевым потом задержали Бехтерева, — задумчиво проговорил Кромов. — Да. Дайте вспомнить, как это произошло. Я танцевал с Евгенией Воронцовой, прекрасная девушка, умная, веселая и к тому же весьма миловидная. Мне, кажется, удалось добиться её расположения. Она дочь Михаила Воронцова, вы, наверняка, о нём слышали, большая шишка в военном министерстве. Мы с ним поговорили о военном флоте, о политике, он расспрашивал о моей службе, и, смею сказать, на него я тоже произвел неплохое впечатление, как и он на меня. Знаете, этакий почтенный отец семейства, государственный деятель, и… — Можно поближе к нашему делу? — Да. Извините. Я пошёл проводить их до кареты. Когда возвращался, встретил на лестнице Федота, и через несколько минут в дверь ворвался Бехтерев. Но как это могло быть подстроено, я себе представить не могу. Семейство Воронцовых могло уйти с бала и раньше, и позже. Я помню, господин Воронцов встал, сказал, что им пора, подошёл пожать руку его превосходительству, потом они двинулись к выходу, я проводил их. Кстати, я говорил, что получил приглашение к ним на приём на следующей неделе? — Говорили. Постарайтесь не отвлекаться на посторонние факты. — Всё может иметь значение. Продолжаю. Но как это можно было подгадать к моменту появления Бехтерева? Ведь мы твёрдо решили, что его слова — правда, следовательно, он не мог ждать снаружи, пока я появлюсь из дверей. И потом, что мы сделали вместе с Федотом? Задержали Бехтерева. Какая в этом польза для того, кто потом взял алмаз из шкатулки? — Но когда Бехтерев ворвался в дом, алмаз ещё не привезли? И что было бы, если он сразу проник в дом? — Уж коли князь Вышатов не выгнал его после потасовки на лестнице, то он, наверняка, не выгнал бы его и из бальной залы. Значит, Бехтерев дождался бы, когда привезут алмаз в зале вместе со всеми, а не на кухне, и всё равно сделал бы свое дело. Только Ипполит не получил бы вторую порцию синяков, Дарья и Дуняша не дрожали бы от страха на кухне, и мне не пришлось бы лететь из тамбура в зал с подносом в руках. — Скорее всего, вы правы. А ваше участие в попытке дать Бехтереву лекарство? — Тут уж совсем не может быть постороннего влияния. Я сам подошёл к Брюсову и спросил, где поручик. Правда, Брюсов пошёл со мной, но он первый и ушел из кухни. И дальше я сам предложил попробовать дать Бехтереву успокоительное, попросил Дарью показать, где в доме аптечка, так что никто на меня не влиял, если только не брать в расчёт возможность гипноза или что-то ещё в этом роде. Но, главное, какой результат моих действий? Приходится признать, что нулевой. Если бы меня не было на лестнице, не было бы на кухне, все равно Бехтерев сделал бы то, что сделал. Моё присутствие ни на что не повлияло, за исключением небольших деталей. Кромов согласно покивал головой, но потом снова стал спрашивать меня о тех или иных мелочах, стараясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Энергия из него била через край, а о возможности неудачи он даже и думать не хотел. Меня же постепенно охватывало отчаяние. Казалось, что мы стоим перед кирпичной стеной и стараемся разбить её деревянной палкой. С какой бы стороны мы не подходили к той или иной ситуации, какие бы хитроумные варианты для связи событий не придумывали, не находилось ни одной правдоподобной причины для моего присутствия на балу, которая была бы необходима для похищения алмаза. Таким же образом мы разобрали поведение Федота Олсуфьева и с таким же результатом… Мы молча уставились на огонь. — Может, дата в моем приглашении просто случайность и не имеет отношения к делу? — осторожно спросил я. — Строить разные версии можно до бесконечности. — Не до бесконечности, а до трёх часов завтрашнего дня, то есть для версий остаётся ещё шестнадцать часов. А потом… Как вы представили меня князю Вышатову? Лучший сотрудник Департамента полиции? Так вот, потом, — Кромов тяжело вздохнул, — лучший сотрудник Департамента полиции, вынужден будет признать, что он сел в лужу. — Что же будет, если, — я запнулся, не зная, как поделикатнее выразить свою мысль, — если завтра всё останется по-прежнему? Все остальные планы по спасению фонда практически неосуществимы. Только мы можем найти разгадку. Кромов встал и подошёл к окну. — Что вам сказать, Важин? Скандала князю избежать не удастся. И это будет крах его фонда. Алмаз будут искать и, наверное, рано или поздно найдут. Я говорил вам, что дело это несложное, особенно для полиции, если располагать временем. Но это будет уже без нашего участия. Кромов снова сел в кресло. — Да, — тихо проговорил он, — дело несложное, если располагать временем. Кто украл алмаз известно. Показания Бехтерева наводят, по крайней мере, ещё на одного участника шайки. Круг подозреваемых мы определили, и уж тем более его определит уголовный сыск. Найдут ли они алмаз? И смогут ли вычислить всех причастных к краже? В любом случае, если у похитителя была цель скомпрометировать князя и добиться краха его фонда, он ее достигнет. Если алмаз украли ради денег, то тут могут быть сложности. — Почему? — Ну как, почему, Важин? — усталым голосом проговорил Пётр Михайлович. — Если кто-то решил скомпрометировать князя и кража алмаза только средство, то похитителю, я имею в виду главного похитителя, организатора всего дела, не важно, найдут алмаз или нет, арестуют кого-нибудь из участвовавших в деле, например, того самого господина Филиппа, или нет. Главное, чтобы по цепочке не добрались до него самого. А дело-то сделано. Князь и его фонд опорочены в глазах власть предержащих и общества. Тут огласка даже полезна. Если же вы хотите продать такой алмаз, то скандал только мешает. Кому охота, чтобы вся русская полиция искала похищенное? Но какой смысл об этом думать? Если не найти разгадки в срок, то это будет уже не наше дело. Хотя… Кромов подался вперёд, облокотился на стол и застыл как изваяние. — Пётр Михайлович? — Да, — промолвил тот, не меняя своего положения. — Я, вам больше не нужен? — Да, мне надо подумать. — Тогда, с вашего позволения, я пойду спать? — Идите. — Если я буду нужен, обязательно меня будите, — сказал я, направляясь к своей спальне, — завтра я постараюсь встать пораньше. Кромов только кивнул головой мне в ответ. Я вошёл в свою комнату и, разбирая кровать, старался понять, что за мысль так увлекла моего товарища. Я надеялся, что он сможет придумать, как нам выпутаться из сложившейся ситуации. Ложась в кровать, я думал, что заснуть мне вряд ли удастся, мысли о нашем деле так и роились в голове, однако усталость взяла свое, и, как только моя голова коснулась подушки, я погрузился в сон. Мне снилось, что я стою на пристани, а княжна Мария Вышатова под руку с Лядовым стоят на палубе уплывающего корабля. Лядов лукаво улыбается, а княжна держит в одной руке алмаз «Звезда Бенгалии», а другой машет мне шляпкой с перьями в стиле «морской бриз». Часть III. Неожиданная развязка Глава 15 Встать пораньше у меня не получилось. Но и сказать, что я проспал все на свете, тоже нельзя. Когда я открыл глаза, часы показывали восемь. Я сделал лёгкую гимнастику и вышел в гостиную. Кромова там не было. Я постучался в его комнату, ответа не последовало, и я заглянул внутрь. В комнате был привычный кавардак, но сам хозяин отсутствовал. Я спустился в гостиную, и почти одновременно со мной из кухни появилась Марта Генриховна с подносом в руках. — Доброе утро, господин Важин, — сказала она, — прошу садиться, ваш завтрак готов. — А где господин Кромов? — спросил я, усаживаясь за стол. — На этот вопрос мне ответить затруднительно. Единственное, что я знаю точно, так это то, что он ушёл, и просил передать вам записку, вот она лежит на столе, и также он просил разбудить вас, если вы не проснетесь до девяти часов. Я развернул записку и прочитал следующее: «Мои ночные размышления принесли результат. Я думаю, что напал на след. Приходите ровно в 11 часов на площадь перед дворцом князя Вышатова, встречаемся у того столба, рядом с которым мы расстались с вами вчера. Не опаздывайте и будьте внимательны, никто из обитателей дворца не должен вас заметить». — Давно он ушёл? — спросил я у Марты Генриховны. — Давно ли он ушёл? Второй раз он покинул дом около часа назад. — Второй раз? — Второй, господин Важин, — Марта Генриховна расставила тарелки на столе, положила салфетку и прибор. — Я проснулась как обычно, в шесть часов, вышла в коридор, и вдруг входная дверь распахивается, и входит господин Кромов. Ботинки перепачканы, пальто тоже всё в грязи. Он попросил меня приготовить ему лёгкий завтрак и побыстрее, что я и сделала. Потом он позавтракал, хотя вряд ли это можно назвать завтраком. — Почему? — Размазывать хлебом по тарелке кашу, потом запихивать себе эту размазню в рот и после выпивать стакан чая чуть ли не залпом — это я не могу назвать завтраком добропорядочного человека. В этом вопросе, господин Важин, ему до вас далеко, вы всегда завтракаете как добропорядочный человек, что вызывает мое к вам уважение. — Благодарю вас. А что было потом? — Потом он зашёл в свою комнату, потом он вышел одетый в новый костюм и брюки, потом написал вам записку и ушёл, не сказав более ни слова. Записку я вам передала, завтрак готов, приятного вам аппетита, — и Марта Генриховна удалилась на кухню. Я посмотрел на часы. Восемь тридцать. Что ж, у меня вполне есть время, чтобы позавтракать, как полагается добропорядочному человеку, и успеть на встречу, которую назначил мне Кромов. Я принялся за еду, попутно размышляя над тем, что услышал. Значит ночью, после нашего разговора Кромов выходил куда-то из дому и вернулся в шесть часов утра. Что за мысли пришли ему в голову, и что он делал, я даже предположить не мог, но было ясно, что наше дело сдвинулось с места. Я закончил завтракать, надел пальто и вышел из дому. По пути я взглянул на часы. Было без малого девять, я шёл явно раньше того времени, которое было указано Кромовым. Сначала у меня возникла мысль: прийти на место пораньше и понаблюдать за домом, может, мне удастся заметить что-нибудь любопытное, однако, поразмыслив, я передумал. Кромов требовал, чтобы я не попадался на глаза никому из обитателей дворца, и, если меня заметят, я могу сорвать его, пока ещё не известные мне, планы. Тогда я решил идти не торопясь, но через минуту мне в голову пришла идея. Федот Олсуфьев вчера говорил, что вечер и утро он намеревается провести в клубе. Насколько я знаю Федота, такие обещания он выполняет всегда. Я решил зайти в наш клуб, благо это не сильно удлиняло мой путь, и поговорить с ним. Ведь он, так же как и я, мог быть тем человеком, присутствие на месте преступления которого было специально подстроено. Может то, что не заметил я, заметил он? Кромов пишет, что напал на след, однако вдруг и в этот раз мы попадём в тупик? В общем, я решил, что дополнительные сведения нам не помешают, и направился в клуб. Как я и предполагал, Олсуфьев был там. В клубе почти никого не было, и Федот в одиночку играл в бильярд. Увидев меня, он радостно улыбнулся, достал из стойки второй кий и стал собирать шары на бильярдном столе в треугольник. — Ты послан мне во спасение, — обратился он ко мне. — Я тут совсем загибаюсь от скуки. Две-три партии, потом по бокалу вина — то, что сейчас нужно. Проигравший платит. Идёт? — Нет. Во-первых, у меня мало времени, во-вторых, мне нужно с тобой серьёзно поговорить. — Серьёзно поговорить? Ну что ж, давай серьёзно поговорим. Это всё лучше, чем катать шары в одиночку. Учитывая последние события, серьёзный разговор будет о вчерашней краже? — Совершенно верно. Мы сели за один из столиков и заказали официанту по чашке чая. Времени на разговор у меня было мало, поэтому я решил говорить прямо, без околичностей. — Федот, не кажется ли тебе, что наше с тобой появление вчера на балу у князя Вышатова было, как бы это лучше сказать, не случайным? — Не понимаю, что значит не случайным? Я изложил ему те умозаключения, которые мы обсуждали с Кромовым вчера вечером. — И, следовательно, — закончил я, — мы должны были прийти в Набережный дворец завтра, со всеми нашими из Московского гренадёрского полка. — Ты знаешь, — Федот нахмурил лоб и облокотился на спинку стула, — я вчера, на балу тоже подумал: странно, что нас пригласили отдельно от других. Но… Может, это просто случайность? Кто-нибудь перепутал даты, и в этом всё дело. — Случайность? Ценнейший алмаз привозят на бал, это раз. В тот же день алмаз похищают, это два. И в этот же день двое из приглашенных приходят на бал, хотя должны были прийти только через день, это три. Кромов считает, что эти события взаимосвязаны, и наше присутствие было необходимо преступнику для осуществления его плана, и он специально поменял нам дату в приглашении. — Ничего не могу понять. — Федот удивленно посмотрел на меня. — Мое присутствие необходимо для похищения?! Пробежать через зал, прыгнуть через стол и схватить алмаз Бехтерев мог независимо от того, кто в это время сидит в зале. И потом, при чем тут мы, все же видели, что алмаз взял Бехтерев. — Да. Но, возможно, мы сделали что-то необходимое для этого. Вспомни, Федот, вспомни всё, что произошло с тобой на балу. Может, какое-то событие наведет нас на верную мысль!