— Ничего! — Полковник засмеялся. — Тогда хорошо. А то бы жалко парня! Они пожали руки, довольные друг другом. Когда Валентина и Искаков вышли из кабинета, Валентина украдкой взглянула на вторую машину слева — светленькая девчонка с остреньким подбородком и рыженькими косичками-хвостиками («Лисичка», — подумала Валентина) проворно бегала пальчиками по клавиатуре. — Я виновата! — сказала Валентина, когда они вышли на лестничную площадку. — Проверить надо было, — ответил полковник. — А почему мы не пошли сразу в отдел кадров, тогда бы нас не застало врасплох прошлое Ушакова? — В отделе кадров никого не было. — Вы думаете? Откуда вы знали? — Когда мы поднялись на пятый этаж, какая-то женщина с папкой толкнулась в дверь отдела кадров, а дверь заперта. Они возвратились на Тимирязевскую, сели в «Волгу». Водитель доложил, что полковника несколько раз спрашивали, — он показал на висевшую в кабине телефонную трубку. Полковник взял трубку и назвался «пятым». В трубке что-то ответили. — Сообщите майору Пахомову, сейчас буду. — Полковник повесил трубку. — Плеханова, 134. Пожалуйста, побыстрее. Едем на квартиру пострадавшего, — объяснил он Валентине. — Сейчас там наши производят обыск. Дом на Плеханова, 134 был из новых крупнопанельных, на лестнице застойно пахло сыростью и плесенью. На площадке третьего этажа стояли несколько человек, как видно, жильцы этого дома. Заслышав шаги, они примолкли, повернули встревоженные и любопытные лица навстречу Искакову и Валентине. Полковник и Валентина поднялись этажом выше. У дверей 102-й квартиры дежурил пожилой милиционер, узнав полковника, он пристукнул кирзовыми сапогами и козырнул. — Не заперта, товарищ полковник, — милиционер толкнул дверь, она открылась. Квартира, куда они вошли, была однокомнатной, против входной двери, прямо через небольшой коридорчик находилась сама комната; дверь в нее сейчас была распахнута, коридорчик, уходивший налево, заканчивался застекленной дверью в кухню, — Валентина хорошо знала эту планировку. У нее самой была точно такая же квартира. В комнате находились майор Пахомов, Есенов и Волынский, слева от окна стояли рядом крашенная белой краской табуретка и венский стул — здесь сидели моложавая женщина в пестром ситцевом платье и суровый мужчина средних лет. Как потом она узнала, это были соседка и домоуправ, приглашенные присутствовать при обыске понятыми. Мебели в комнате почти не было — у одной стены стоял фанерный платяной шкаф, его сейчас осматривал Волынский, у другой — старая никелированная кровать, с четырьмя большими шарами-украшениями. Постель на кровати была скатана, а на матрас сложены пальто, костюм и другая одежда — по мере осмотра Волынский, видимо, переносил сюда содержимое шкафа. Есенов и Пахомов сидели с двух сторон большого, покрытого светлой клеенкой стола, придвинутого к окну; над головой Пахомова висела пустая книжная полка, об нее он с громким стуком ударился, вставая при виде входившего полковника. — Не везет тебе сегодня со мною, Пахомов, — засмеялся полковник. — У-у, работа! — майор потирал ушибленную макушку, но улыбался. — А-а, чувствую, что у тебя не одни невезения — в чем-то и повезло? Ну, показывай. — Вот, — майор показал на стол, где стояли два чемодана — один выкрашенный в коричневый цвет, фанерный, другой обитый коричневым дерматином, изрядно потертый. — Когда вошли, стояли рядом, посреди комнаты, оба запертые — бери и уноси. — И что же в этих красавцах? Майор молча поднял крышку фанерного чемодана — полковник и Валентина заглянули внутрь. — Та-ак… — протянул полковник. В чемодане находились, переложенные газеткой, чтобы не стучали при переноске, металлические баночки с яркими этикетками — «гуашь», «парижская зелень»,«умбра», картонки с набором перьев и кисточек, баночка с лаком, пузырек с этикеткой «Растворитель». Кроме перьев и кисточек в картонке лежала еще лупа. — Все понятно, — сказал полковник. — А это, чтобы стало еще понятней. — Майор поднял картонку и вытащил из-под нее старую папиросную коробку «Казбек». В ней лежало что-то завернутое в черную тряпицу. Майор осторожно развернул тряпицу. — Ну что ж, ну что ж, майор… Время раскрыло уста, и крики «поздравляем» донесло до высшей точки созвездия Большой Медведицы. На ладони у Пахомова лежала форма — та самая форма, с которой печатались фальшивые десятирублевки — серия 001418, номер 161721. — А во втором чемодане?.. — Картонка с заготовками бумаги, запас папиросной бумаги и еще станок… самодельный, для прессовки бумаги. — Майор открыл второй чемодан. — Видите, даже с манометром. Полковник попробовал приподнять станок. — Тяжеленный. — Да, далеко не утащишь — руки оторвешь. — А судя по всему, хозяин приготовил чемоданы куда-то уносить, — заметил Есенов. — Значит, говорите, стояли они посреди комнаты, закрытые и уложенные? — повернулся полковник к старшему лейтенанту. — Да. Но дело не только в этом. На чемоданах нет никаких следов, по которым можно бы установить личность их владельца, — а ведь всеми этими баночками-скляночками пользовались. Но ни одного отпечатка пальцев, все тщательно протерто! Спрашивается, к чему такая забота об уничтожении следов, если не собираешься чемоданы куда-то уносить? — Логично. И что же заставило хозяина срочно уносить из дома чемоданы? Когда по городу пошел слух о фальшивомонетчиках, он их не уносил, а вчера решил вдруг унести! Почему?.. Говорите, никаких следов?.. — Если не считать спички — в станке, в щели. Зачиненная с одного конца спичка, в зубах ею ковыряли. — Есенов показал на лежащую на столе на вырванном из блокнота листке спичку — головка ее была цела, не сожжена, зачиненный конец слегка разлохмачен. — В хозяйстве все пригодится, — одобрил полковник. Он подошел к висящей на стене у шкафа застекленной фотографии, стал рассматривать. — Он? — спросил у майора. — Он самый. В молодости, в годы войны. Лихой сержант. — Случается. — Фамилия — Бурак, Александр Павлович. Оказалось, что телефон в записной книжке — его сестры, учреждения ее. — Молодец Волынский. — Служу, товарищ полковник. — Сестра на кухне, Яков Климентьевич с ней беседует, — объяснил Пахомов. — Валентина Дмитриевна! — окликнул полковник. — Пойдемте познакомимся с сестрой Бурака. Они прошли на кухню. Яков Климентьевич — следователь прокуратуры, — наклонив лысую голову, что-то сосредоточенно писал за кухонным столом, сестра Бурака сидела спиной к двери, тоже опустив голову, ссутулившись. Услышав, что вошли, она оглянулась. — Вы?! — вырвалось у Валентины. Ей было чему удивляться: сестрой Бурака была старушка-библиотекарша, «божья коровка»! Лицо у нее сейчас выглядело осунувшимся и бесконечно усталым. Она тоже узнала Валентину, но не удивилась. — Здравствуйте, — поздоровалась старушка. «Как ее зовут? — лихорадочно вспоминала Валентина… — Серафима Павловна!» — Вы знаете Серафиму Павловну? — спросил следователь прокуратуры. — Знаю, Серафима Павловна работает в городской библиотеке. — Разумеется… Серафима Павловна, так почему же вы уехали с Западной Украины? Полковник молча показал Валентине на свободную табуретку, Валентина села. — Так почему? — повторил следователь. — Наши родные и, конечно, мы с ними — я и мой брат — перебрались туда перед самой войной. Не успели еще как следует обжиться, друзей-знакомых завести, — война, оккупация… — Вы это уже рассказывали, меня интересует, почему вы уехали оттуда, причина отъезда? — Я и рассказываю. Родные наши умерли в годы оккупации. Когда город освободили, брата в армию взяли, я осталась совсем одна… — Извините, сколько вам было тогда лет? — Тридцать… Что поделаешь, так сложилось: одна! В этом городе подруга моя жила, подруга детства — Скворцова Полина Авксентьевна, два года назад умерла она… Когда Львов освободили, я ей написала сюда, она ответила. Вот я и переехала. А после войны брат демобилизовался, кроме него у меня никого не было. Тоже сюда переехал. Квартиру потом получил. Следователь прокуратуры снова наклонил лысину, стал записывать. Серафима Павловна повернулась к Валентине. — Вот видите, товарищ Архипова… Зря, выходит, вчера я грешила на этого молодого человека, Ушакова… По всему — братец мой страницы вырывал. Э-хе! Говорил: книги товарищу одному беру, а, видно, сам и вырывал. А мне жаловался: ты обрати внимание, кто-то из книг страницы рвет… А кто мог рвать, если книгами только он да Ушаков пользовались?.. Валентина порадовалась, что хоть не выполнила своего намерения: не позвонила Ушакову, не отругала. Впрочем, тогда бы, возможно, эта история прояснилась раньше… Она посмотрела на дверь — полковник уже вышел.