— По крайней мере, ещё час или около того, — говорит Марк, возвращаясь в комнату с Уинстоном на руках. Мой взгляд останавливается на светловолосом, взъерошенном годовалом мальчике, который по счастливой случайности оказался моим крестником, и я протягиваю к нему руки. — Дай-ка мне этого паренька. — Сначала он должен поесть, — возражает Крисси. — Сейчас 6 утра, и у меня уже самый худший день в моей жизни, — замечаю я. — Мне нужна небольшая детская терапия. Марк смеётся, передавая своего всё ещё сонного сына мне на руки, и я сразу же вдыхаю неописуемо удивительный детский запах, когда прижимаю его к себе. — Привет, Винни, — воркую я, покачивая его на коленях. Его пронзительный радостный смех мгновенно заставляет меня чувствовать себя лучше. — Кто лучший мальчик? Так и есть! Да, это ты! Марк и Крисси закатывают глаза, но позвольте мне целых пять минут игнорировать мир, пока я корчу смешные рожицы Уинстону и радуюсь каждому бессмысленному звуку, исходящему из его крошечного розового рта, вероятно, потому, что они нашли ссылку на видео на "Ютуб" и наблюдают за моим поцелуем, показанному по всему миру, с восторженным вниманием и содержательными комментариями. — Смотри, Марк! Вот она! — Я вижу её, дорогая. — Смотри, моё платье подружки невесты! Я выбрала отличные платья. Я была потрясающей невестой. — Я знаю, дорогая. — Знаешь, я велела ей надеть его. — Я был здесь, дорогая. — О, Боже! Посмотри на это! Он целует её! С языком! — Я мог бы прожить, не видя этого, дорогая. — О, и посмотри на этого маленького хорька, Ральф! Он так зол. Но он абсолютно этого заслуживает. Он проныра, ты согласен, Марк? — Согласен, дорогая. И так далее, и так далее. Когда Марк, наконец, забирает своего сына, я снова поворачиваюсь к экрану с удрученным раздражением. — О, смотри! — говорит Крисси. — Они также прикрепили запись твоего радиовызова! Мы должны послушать. Я застонала и уронила голову на руки. — Мне не нужно слушать, я была там, помнишь? — Ну, мы не были! Она нажимает кнопку, включая звук, и прежде чем я успеваю её остановить, и внезапно из динамиков раздаётся голос ведущего КБЛ. — Поздравляю, вы наш сотый абонент! Назовите ваше имя! Я вздрагиваю, когда мой собственный голос, резкий и слишком гнусавый, наполняет комнату. — Джемма. Джемма Саммерс. — Откуда вы? — Из Кембриджа. — Ну, Джемма Саммерс из Кембриджа, вы выиграли два билета на матч плей-офф сегодня вечером! Дерьмо. Чёрт, чёрт, чёрт. Почему, ох, ну, почему я назвала им свою фамилию? И почему я не могла солгать и сказать им, что я из какого-нибудь дурацкого массачусетского городка, где они никогда не смогут меня найти? Как Марблхед. Или Свампскотт. Или Сэндвич. Они никогда не выследят Джемму из Сэндвича. Голос Марка прерывает мой мысленный бред: — Помнишь, как я сказал, что у тебя есть, по крайней мере, час или около того, прежде чем они сообразят, что ты та таинственная девушка? — спрашивает он, с сожалением глядя на меня с другого конца комнаты. Я сглатываю. — Да? — Ну, я думаю, у тебя осталось минут десять. — Чёрт. Я опускаю лоб на прохладную гранитную столешницу, вся надежда покидает мою систему. — Я боялась, что ты это скажешь. ГЛАВА 9 КАНАРЕЙКА Через полчаса жизнь, какой я её знала, закончилась. Облачившись в позаимствованные у Крисси слишком длинные джинсы, которые мне пришлось трижды подвернуть внизу, и квадратный, слишком большой свитер, который делал меня похожей на представителя "ГАП", я ухитряюсь скрываться от радаров на протяжении всей двадцатиминутной поездки на метро через реку в Кембридж. Никто не смотрит на меня дважды, даже когда я прохожу три квартала от станции до своего дома. Я начинаю думать, что, быть может, Крисси и Марк слишком остро среагировали. Затем я добираюсь до своей улицы. Мои ноги замирают, когда я вижу, что минимум три фургона новостей припаркованы перед моим подъездом. Репортёры готовятся, операторы кружат, а люди с большими камерами расставляют своё оборудование, поскольку они, несомненно, готовятся к утреннему выпуску новостей. Обо мне. Если, конечно, миссис Хендриксон из 1С в итоге не заставила их написать статью об её коте Биглоу, который, как она клянётся, может предсказывать местные погодные условия. Но почему-то я сомневаюсь, что заварушка именно из-за этого. — Чёрт возьми, — шепчу я себе под нос, на мгновение задумавшись, а потом понимаю, что однозначно не смогу пройти через парадные двери, не подлив горючего и в без того горячую историю. Вздохнув, я сворачиваю на боковую улицу и огибаю квартал, молясь, чтобы ни у кого из репортёров не хватило ума разбить лагерь у входа в переулок. Я исполняю небольшой импровизированный счастливый танец на улице, когда заворачиваю за угол и вижу, что с этой стороны мой путь в здание свободен. Бросившись к задней двери, я набираю код и проскальзываю в задний коридор. Дверь со щелчком закрывается за мной, закрывая всю сводящую с ума помпезность и папарацци, которые, кажется, непрерывно сопровождают Чейза Крофта, который, несмотря на сказочные навыки поцелуев, является довольно большим придурком, раз взвалил на меня всё это без предупреждения. Думаю, теперь у меня есть ответ на вопрос, почему он извинился за то, что поцеловал меня прошлой ночью. Я глубоко, скептически вздыхаю, прислоняясь к двери. Мне только что пришлось прокрасться в чёртову квартиру, как будто мне снова шестнадцать, а мама спит наверху. Правда, на этот раз мне не пришлось карабкаться по шпалере, но всё равно это чертовски раздражает. Я не задаться мыслью, а вдруг это — уклонение от операторов и ныряние по переулкам, чтобы просто добраться домой — новая норма… Похоже, мне всё же придётся переехать к пруду в глуши. Или, может быть, на Таити. Я всегда мечтала побывать на Таити, хотя, если бы кто-нибудь дал мне миллион долларов, чтобы я указала его на карте, я бы не стала ни на цент богаче. По херу. Дело в том, что поцелуй прошлой ночью был чертовски потрясающим. Но последствия в значительной степени отстой. * * * Я никогда не хотела быть знаменитой.