— Это точно? — Будете приставать, так могу придумать что-нибудь позамысловатей. — Нет, зачем же, — усмехнулся Зотов. — Придумывать не надо. Мне ваш ответ и так нравится. Горелов метнул на него тревожный взгляд. Зотов невозмутимо курил и, казалось, ничего не заметил. Потом спокойно произнес: — Вам привет от Папаши. — Какого Папаши? — грубо переспросил Горелов. На его лице проступили красные пятна. — Какого Папаши? — крикнул он, подавшись вперед. — Я никого не знаю! Слышите? — А вот он вас знает, — все так же спокойно заметил Зотов. — Знает даже, что вы обманули его, не все вещи отдали. — Я его не обманывал!.. Не обманывал!.. Продать меня хотят!.. Да?! Горелов затравленно озирался по сторонам, руки его дрожали. — Ну вот. Значит, вам известен этот человек, — сурово произнес Зотов. — Будете давать показания? — Нет! — закричал Горелов, закрывая руками глаза. — Я его не видел!.. Я его не знаю!.. Прочь!.. А-а!! — вдруг по-звериному завыл он. Сергея всего передернуло от отвращения и гнева. «Откуда только берутся у нас такие?» — с ожесточением подумал он. И, как бы отвечая на его вопрос, Зотов сказал: — Успокойтесь, Горелов. Слышите? Сейчас же прекратите истерику. Поговорим о другом. Итак, первый раз вы судились в сорок четвертом году, за карманную кражу. В то время вы учились в седьмом классе, так? Отец был на фронте с первых дней войны. Мать сошлась с другим, уехала из Москвы, а вас оставила у тетки. — Я ее ненавижу. — Кого? — Мать! — А отца? — Ну, отец… Если бы он был жив, — с неожиданной тоской вдруг произнес Горелов. — Если бы он был жив, то проклял бы сейчас своего сына, — убежденно сказал Зотов. — При обыске мы нашли у вас его письма. Это был честный боевой офицер. — Все было бы по-другому, — покачал головой Горелов. — Но вы забыли отца. — Нет!.. — воскликнул Горелов и тут же осекся. — Забыл. Вы верно сказали — забыл… Зотов внимательно посмотрел на него и продолжал: — Через два года вы вернулись в Москву. Окончили школу. Поступили в институт. Какой институт? Горелов ответил. «И Лена там», — мелькнуло вдруг в голове у Сергея. — Ваша тетка говорит, что вы неплохо учились. Но потом… — Тетка, тетка… — с раздражением перебил его Горелов. — Что она понимает! В институте узнали о моей судимости, и все отвернулись от меня, почти все. А я не пошел к ним на поклон! Плевал я на них! — Нашлись новые друзья? Горелов в ответ лишь кивнул головой. Он сидел высокий, угловатый, с искаженным лицом, в помятом модном костюме, спутанные волосы падали ему на лоб. В больших черных глазах его давно потух вызывающий блеск. — Да, рядом с вами не было уже отца, — с неподдельной горечью продолжал Зотов. — Но у вас были его письма, надо сказать, замечательные письма. Я тут обратил внимание на одно место. — Он надел очки и, вынув из пачки исписанную страницу, не спеша прочел отчеркнутые красным карандашом строки: — «…Помни, сынок, мы ведем сейчас страшный, смертельный бой, ведем его за Родину, за светлое будущее, за счастье и свободу. А мое будущее — это ты, ближе и дороже нет у меня теперь человека. Я хочу видеть тебя здоровым и счастливым. Учись, сынок, учись хорошо, будь смелым, правдивым и сильным. Я хочу рассказать тебе…» Дальше идет один поучительный боевой эпизод, — сказал Зотов, откладывая письмо в сторону и снимая очки. — Вот что завещал вам отец. Он посмотрел на Горелова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову, и беззвучно плакал. Сергей слушал и думал о том, как сложна жизнь, как порой нелегко выбрать в ней прямой и ясный путь, и еще думал он, как много надо знать, самому пережить и передумать, чтобы вот так, как Зотов, разговаривать с людьми, уметь заглянуть им в душу. — Нам все-таки необходимо знать, Горелов, что за девушка была с вами в машине, — тихо, но твердо произнес Зотов. — Она ничего не знает, она не причастна к делу, — ответил Горелов, не поднимая головы. — Это она? — спросил Зотов, показывая фотографию Валентины Амосовой. Сергей, не дыша, впился глазами в лицо Горелова. Ему казалось, что сейчас решится и его судьба. Горелов поднял голову, усмехнулся и сказал: — Ее фото в вашей коллекции нет и не будет. С нами была Варя Белова из моего института. Пригласил покататься на машине, для отвода глаз Кольке. Допрос продолжался. Горелов отвечал на все вопросы, и чувствовалось, что он говорит правду: злая воля его была сломлена. Но каждый раз, когда Зотов касался Папаши, лицо Горелова покрывалось красными пятнами, и он грубо, почти истерично отказывался отвечать. Когда его, наконец, увели, Зотов устало откинулся на спинку кресла и, закурив последнюю за день папиросу (он давно берег ее для этой минуты), сказал: — Дело закончено, друзья. Преступление раскрыто. — Но ловок этот барыга, — заметил Сергей усмехаясь. — До чего запугал парня. И вещички получил. Он был подавлен своей неудачей и не знал, как скрыть это от окружающих. Зотов исподлобья взглянул на Сергея и резко, с ударением произнес: — В разговоре с товарищами по работе, Коршунов, а тем более в других местах, не прибегайте к жаргону преступников. Чтобы я больше не слышал от вас этих словечек. Ясно? — Ясно, товарищ майор, — краснея, ответил Сергей. — А что касается этого Папаши, — задумчиво продолжал Зотов, — дело тут обстоит не так просто. Как думаете, Гаранин? — Так и думаю, — пробасил Костя. — Интересный тип. — Интересный — не то слово, — многозначительным тоном поправил его Зотов. Поздно вечером Сергей вызвал на последний допрос Валентину Амосову. Он уже собирался приступить к нему, когда в комнату вошел Сандлер. Сергей встал. — Допрашивайте, Коршунов. Я послушаю, — сказал Сандлер, усаживаясь за стол Гаранина. Сергей сел, придвинул к себе протокол допроса и строго посмотрел на заплаканное, чуть бледное лицо Валентины. — Действительные преступники установлены и разоблачены, Амосова, — сказал он. — Объясните, почему вы лгали и мешали следствию. Валентина в ответ всхлипнула и опустила голову. — Почему вы солгали, указав мнимых спутников во время поездки в Москву? — Чтобы вы легче поверили, — тихо ответила Амосова. — Почему лгали Голиковой насчет ее находки? — Я этот платок сразу потеряла и боялась признаться. — Так. А почему лгали насчет вашего зимнего пальто? — Я его действительно собралась продать. А когда произошло убийство, я подумала, что дяде станет меня жалко и он купит мне новое. — Вы кругом изолгались, Амосова, — вступил в разговор Сандлер. — Скажите, вы, наверное, и раньше лгали всегда и всем? Валентина повернулась и вдруг, встретившись с ним глазами, сказала устало и горько: — Мне всегда казалось, что когда лжешь — легче жить. Я получила хороший урок, на всю жизнь. — Посмотрим, пойдет ли он вам на пользу, — задумчиво сказал Сандлер и прибавил, обращаясь к Сергею: — Выпишите ей пропуск, Коршунов. Пусть отправляется домой. Когда Амосова вышла, Сандлер посмотрел на огорченное лицо Сергея и рассмеялся: — Не унывайте, Коршунов. Вам еще просто недостает опыта. Но у вас есть главное, что нужно людям нашей профессии. И это мне нравится. Сандлер на минуту умолк, потом уже совсем другим, озабоченным тоном произнес: — Имейте в виду. Дело это не закончилось арестом Горелова. У нас на горизонте появилась другая, куда более опасная фигура — Папаша. Понимаете? Так запугать этого мерзавца Горелова и толкнуть на убийство — это не шутка. И никаких подходов к нему пока нет. Папаша… — задумчиво повторил он. — Нет, не знаю такой клички. А странно! Ведь преступник он, кажется, старый. Да, очень странно.