Глава III ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С СОФРОНОМ ЛОЖКИНЫМ Москва задыхалась от зноя. Под палящими лучами солнца расплавлялся асфальт. С утра до вечера на центральных улицах были видны голубые автополивщики, в веере их хрустальных струй мелькали обрывки радуг. Но ничто не приносило облегчения. Вода, падая на раскаленный асфальт, почти мгновенно превращалась в теплые струйки пара. Около киосков и вагончиков с газированной водой стояли длинные очереди. Вечер не принес прохлады. Душный и горячий воздух, казалось, еще больше сгустился, нечем было дышать. Сергей, Гаранин и Лобанов устроились в самом далеком и глухом уголке Нескучного сада. Они разлеглись на траве и лениво переговаривались. — Ох, — простонал Сергей, переворачиваясь на бок, — все мышцы болят! — Самбо — великая вещь, — нравоучительно произнес Лобанов, жуя травинку. — В нашем деле абсолютно необходимая. Вот, помню, у Воронцова был случай. При упоминании о Воронцове Сергей невольно нахмурился. За последнее время их отношения еще больше испортились. Сергей болезненно переживал свою первую неудачу. И именно потому, что Воронцов больше других посмеивался в свое время над его версией и в результате оказался прав, Сергей невзлюбил его еще больше. Но главное в этой взаимной неприязни было презрительное мнение Воронцова о новом сотруднике. Поэтому Воронцов в присутствии Сергея становился ядовитым, задиристым и самоуверенным и тем неизменно вызывал негодование у Сергея. — Ничего хорошего в вашем Воронцове не вижу, — раздраженно произнес он. — Ну, это ты напрасно, — безмятежным тоном возразил Лобанов. — Виктор в общем неплохой парень, ей-богу! — Склочник он! Мелкая душонка! — вскипел Сергей. — А вы просто языка его боитесь. — Ха-ха-ха! — залился Лобанов. — Слыхал, Костька? Склочник… Это Витька-то!.. Молчавший до сих пор Гаранин при последних словах Сергея повернулся со спины на бок и, обращаясь к Лобанову, сердито спросил: — Чего ты веселишься? — и со сдержанной силой произнес: — Клевета это! В своей личной обиде слишком далеко зашли, Коршунов. Минуту все молчали. Гаранин тяжело перевалился через плечо я больше не смотрел на Сергея. Лобанов перестал смеяться, лицо его стало серьезным. От их единодушного отпора Сергею стало не по себе. «Личная обида». Эти слова глубоко задели его, я задели потому, что были правильны. Сергей тут же признался себе в этом. Он привык к крепкой, открытой дружбе, к честным и прямым отношениям с людьми. И ему стало стыдно за свою вспышку, за явную несправедливость своих слов. К этому прибавилось ощущение своей вины перед людьми, которых он считал своими друзьями и которые действительно были его друзьями. Сергей встал, прошелся по полянке и остановился перед Гараниным. — Ну, согласен. Погорячился, — негромко сказал он. — Беру свои слова обратно. — Вот это другой разговор, — повернулся Костя, с земли протягивая ему руку. — В таких случаях, брат, самолюбие — в карман. — Похвально, весьма похвально, — с шутливой торжественностью произнес Саша. — А теперь могу рассказать нашему молодому сотруднику еще один случай, в назидание. Из моей практики. — До чего же ты хвастать любишь, — с досадой произнес Гаранин. — Ничего подобного, просто люблю рассказывать, — обиделся Лобанов. Помолчали. Потом Гаранин встал, отряхнулся и, взглянув на светящийся циферблат часов, сказал: — Пошли, братцы, а то я все бока уже пролежал. Они прошли парк, и у выхода Костя простился с друзьями. Сергею вдруг стало грустно. Интересно, что сейчас делает Лена? У нее теперь каникулы. Уехала, наверное, из Москвы. А может быть, нет? — Слушай, Саша, — неожиданно обратился он к Лобанову. — Хочешь, и тебя познакомлю с одной очень красивой девушкой? — А ради чего? — насторожился Лобанов. — Тебе самому хочется ее видеть? — Нет, так просто, — растерялся Сергей, не ожидавший такой проницательности от своего друга. — Что ж, можно, — согласился Лобанов. Они разыскали телефон-автомат и вместе пошли в стеклянную будку, Сергей набрал номер, услышал длинный гудок и вдруг решительно повесил трубку. — Не буду я ей звонить, — мрачно объявил он. Лобанов удивленно посмотрел на Сергея и, видно поняв, что творится у него в душе, убежденно сказал: — И не звони. Чувства, знаешь, не склеивают. На следующий день около семи часов вечера дежурный по МУРу доложил Зотову: — В вашей зоне крупная квартирная кража. Запишите адрес. Машина у подъезда. …В передней большой, хорошо обставленной квартиры в новом доме на Песчаной улице оперативную группу МУРа встретил сотрудник районного отделения милиции. Он отозвал Зотова в сторону и коротко доложил: — Обстановка сохранена полностью. Хозяин квартиры — ответственный работник Комитета по делам строительства, крупный инженер Шубинский. Ему сейчас плохо, лежит в столовой на диване. Я вызвал врача. Кроме того, — понизив голос, добавил он, — по его требованию я вызвал сотрудников Комитета госбезопасности. У него, оказывается, какие-то секретные бумаги хранились. — Из комитета еще не приехали? — Нет, сейчас будут. — В каком состоянии Шубинский? — По-моему, плох. Зотов приказал своим спутникам приступить к осмотру квартиры, но в столовую пока не заходить, чтобы не тревожить больного. В этот момент в парадную дверь позвонили. Вошли два незнакомых человека в штатских костюмах и спросили, кто начальник группы. Им указали на Зотова. — Капитан госбезопасности Фролов, — представился Зотову один из прибывших, протягивая удостоверение. — С кем я говорю? — Майор милиции Зотов. Прошу вас сюда, в столовую, капитан. Выясним у потерпевшего, что похищено и кому из нас, собственно, придется вести дело. Войдя в столовую, Зотов увидел лежащего на диване Шубинского — полного человека с седыми волосами и аккуратно подстриженной седой бородкой. Рядом с ним на стуле сидела женщина в белом халате. Она держала его обессиленную руку и следила за часами, как видно, считая пульс. Увидев вошедших, женщина бережно положила руку Шубинского и бодрым тоном сказала: — Ну вот. Все в порядке, Антон Захарович. Непосредственной опасности больше нет. Но два-три дня надо вылежать. Строгий постельный режим. И без всяких волнений. — Но это же абсолютно невозможно! Мне на доклад к министру надо, — растерянно произнес Шубинский. — Ничего знать не хочу. Ваше здоровье дороже. — Ну, хорошо, хорошо, — морщась от боли, покорно вздохнул Шубинский. Женщина с озабоченным видом обратилась к вошедшим: — Прошу вас, товарищи, не утомлять больного. Для него главное сейчас — покой. — Постараемся, доктор, постараемся, — ответил Зотов, подходя к дивану, и, обращаясь к Шубинскому, сказал: — Моя фамилия Зотов, я из Московского уголовного розыска. А это капитан Фролов, из Комитета госбезопасности. Прошу вас, товарищ Шубинский, скажите нам прежде всего, что взяли преступники. — Садитесь, друзья мои, — ответил Шубинский. Слабым движением руки он указал на стулья, потом взглянул на врача. Та поняла значение этого взгляда. — Только без волнений и лишних разговоров, — внушительно, как заклинание, произнесла она и вышла из комнаты. Шубинский повернулся на бок, при этом лицо его снова исказилось от боли. — Вот сердце сдавать стало, — ворчливо пожаловался он. — Поволновался — и на тебе, чуть инфаркта не нажил. Но «чуть», как говорится, не в счет, — слабо улыбнулся он, нервно теребя бородку. — Дело вот в чем. Я, видите ли, только на днях с Урала прилетел. Консультирую там строительство одного… гм… ну, важного, что ли, объекта и привез, видите ли, документы. То есть главные-то отправили без меня, однако кое-что я и сам захватил. А кроме того, я там уже по своей, так сказать, научной линии кое-какие заметки сделал. И вот эти самые заметки для будущих работ в столе у себя и запер. А сегодня вхожу я в квартиру и вижу: буфет — вон тот — открыт, посуда вверх дном. В спальне шкафы открыты, многих вещей нет. Ну, я уже сам не свой — в кабинет. Стол мой взломан, ящики выдвинуты, все перерыто. Вот тут у меня сердце и сдало. Еле дотащился до кресла. Стал смотреть, а перед глазами все плывет, плывет… Шубинский устало откинул голову на подушку и на секунду закрыл глаза. Фролов и Зотов молча переглянулись. — Но все-таки собрался с силами, — продолжал Шубинский, — заглянул в ящик. Вижу, целы мои записки. Тут уж я сумел только в милицию позвонить и свалился. А вас, друг мой, — обратился он к Фролову и опустил руку на лежавший рядом портфель, — я хочу попросить: возьмите мои записки и отошлите на сто тринадцатый объект. Я их потом там разберу. Как видно, все происшедшее, слава богу, не по вашей части. — А где ваша семья, Антон Захарович? — участливо спросил Зотов. — На даче.