Второй снова выругался и пошел назад, к даче. Оставшийся прислушался к его удаляющимся шагам, затем двинулся по направлению к улице. Сергей пропустил его мимо себя и, размахнувшись, бросил шишку. Когда человек выходил на улицу, ему в лопатки уперлась теплая сталь пистолета, и Гаранин тихо и угрожающе произнес: — Молчать! Подошел Сергей, и они с Костей повели задержанного к машине. На повороте тот неожиданно пригнулся и прыгнул в сторону. В тот же момент шедший сзади Сергей прыгнул вслед за ним и коротким сильным ударом опрокинул его на землю. Подоспел Гаранин, и через пять минут задержанный со связанными руками был доставлен к машине. Его усадили на заднее сиденье, рядом лежала собака. Зотов приступил к допросу. Задержанный — молодой, чубатый парень с цыганскими глазами, — увидев, что дело плохо, не стал запираться. — С меня взятки гладки. Я в этом деле не участвовал. Ту хату брали Софрон и Тит. Меня для продажи сюда зазвали. А я плевал на них. Своя шкура дороже. — Кто сейчас на даче? — Софрон. Зоя, сестрица его, на работу уехала. — Где Тит? — В городе. Завтра приедет. — Кто еще есть на даче? — Хозяйка. Наверху спит. — Хорошо. Но если что не так… — угрожающе произнес Зотов. — Все точно. Что ж, я не понимаю? МУР он и есть МУР. Дернула меня нелегкая приехать сюда. — Как попасть на дачу, чтобы не слышно было? В каких комнатах спят? — Это пожалуйста. В лучшем виде сейчас опишу. Через десять минут дача была окружена. Первым в чуть приоткрытое окно кухни неслышно проник щуплый Воронцов. Действовал он быстро, решительно и смело. В одной из комнат был схвачен спящим Софрон. Под подушкой у него лежали два заряженных пистолета. Начался обыск. — Где краденые вещи? — спросил Софрона Зотов. — Советую признаться. — Можешь советовать другим, которые помоложе, — усмехнулся тот в ответ. — А я уже битый, сам советы давать могу. Нет вещей, хотите — верьте, хотите — нет. Никакой кражи не совершал. Обыск вели тщательно. Комнаты осветили рефлекторами, простукивали стены, исследовали пол, кое-где разобрали доски, сдвинули с места всю мебель, внимательно осмотрели чердак и погреб. В ящике письменного стола Сергей обнаружил начатое письмо, написанное округлым, хорошо отработанным почерком. Содержание письма удивило Сергея: «Отец мой, исповедуюсь. Взял на душу грех. Теперь собираюсь замаливать его денно и нощно в вашем приходе. Появлюсь из-под земли. Приберите храм, смахните пыль, готовьте требники, свечи, просфоры и масло для лампад…» Вскоре были найдены дамские перчатки. Они оказались в печке, под грудой дров, сучьев и бумаг. Как видно, печку собирались затопить. Левая перчатка была слегка порвана, а на одном из пальцев левой руки Софрона еще раньше заметили неглубокую царапину, залитую йодом. Зотов показал перчатки Софрону. — Чьи? — Надо думать, сестрины. По фасону видно. — Неправда. Вот наденьте эту. Софрон не пошевелился. — Плохая тактика, глупая, — заметил презрительно Зотов. — Боитесь? — Ничего еще не боялся, — со злостью ответил Софрон. — Пожалуйста, любуйтесь. Он надел перчатку, и порванное место на ней совпало с царапиной на пальце. — Можете объяснить это совпадение? — спросил Зотов. — Не собираюсь. — Тогда я вам объясню. Рукой в этой перчатке вы залезли в платяной шкаф. Там перчатку разорвали о гвоздь и поцарапали палец. — Это надо еще доказать. — Докажем, — спокойно ответил Зотов. — Что такое экспертиза, знаете? Так вот. Будет доказано, что нитки, оставленные на гвозде в шкафу, из этой именно перчатки. Это раз. Ваша группа крови совпадет с группой крови пятен, оставленных на шкафу. Ясно? — Ясно-то ясно. Но главное, это вещички. А их тю-тю, нету, — вызывающе сказал Ложкин. — Найдем, будьте спокойны. — Найдете, — решительно объявил Ложкин, — тогда черт с вами, расколюсь до конца. Но сейчас и не подступайте. Зотов минуту подумал и неожиданно приказал: — Снимите сандалеты. — Это чтоб не убежал? — криво усмехнулся Ложкин. — Пожалуйста. Я и босиком смогу, если надо. Он разулся. Зотов велел унести сандалеты в другую комнату. Там он достал лупу и внимательно осмотрел их подошвы. — Ищите место с красной глиной и известью. Этот тип недавно опять там бродил, — сказал он сотрудникам. …Сергей и Саша Лобанов сотый раз обходили с лопатами участок. — Вот негодяй, задал работу, — возмущался Сергей. — Ну, куда он их мог спрятать? — Надо поставить себя на его место, — засмеялся Лобанов. — Такое, знаешь, приятное и теплое местечко. Они медленно продвигались вдоль забора, изучая землю. Неожиданно взгляд Сергея упал на соседний участок. Его внимание привлекла свежевырытая яма и высокая куча вынутой из нее глины. — Саша, а что там? — Там? Чужой участок. — Нет, что это за яма? — Это надо хозяев спросить. — А ты знаешь, это странно, — задумчиво произнес Сергей. — Что странно? Что люди умеют ямы копать? — Нет. Странно они ее копали. Ты подумай, — загораясь, говорил Сергей, не отрывая глаз от ямы. — Ведь когда копают такую большую яму, то землю из нее выбрасывают во все стороны. Так делали и тут, видишь следы? Но потом всю землю собрали в высокую кучу. Зачем? — А ведь глина красная! — воскликнул Саша. — И кругом рассыпана известь! А в заборе дырка. Очень удобно, — и он решительно пролез на соседний участок. Сергей последовал за ним. Десять минут энергичной работы лопатами, и первый шубинский чемодан, аккуратно обернутый в рогожу, был извлечен из-под земли. За ним последовали и другие вещи. — Кладоискатели, — вытирая пот со лба, усмехнулся Лобанов. — Нашли-таки. Поздравляю, товарищ Коршунов. Ну, иди, докладывай. А я посторожу здесь. В это время Гаранин в присутствии Зотова вел допрос хозяйки дачи. Это была немолодая, розовощекая женщина в роговых очках на остреньком носике, с седеющими волосами, небрежно собранными в небольшой, как луковица, пучок на затылке. Она куталась в старенький пестрый халат и, рассказывая, непрерывно курила. Софья Григорьевна Ровинская была врач-терапевт. Муж ее, тоже врач, погиб на войне. Каждое лето на даче жила ее дочь с мужем и ребенком. Но сейчас они уехали к родным на Украину, и Ровинская впервые решила сдать первый этаж дачи. Сама она ночевала на даче редко — в поликлинике было очень много работы. Софья Григорьевна до позднего вечера обходила свой участок. Работала она здесь уже много лет. Ее знали чуть не в каждой семье и ждали ее слова, совета, порой наивно полагая, что, исцеляя недуги телесные, врач может дать средство преодолеть и все другие невзгоды. Как часто после этого приходилось Софье Григорьевне отправлять письма то в собес, то в ЦК профсоюза, то в местком фабрики с жалобой, с гневным протестом против бездушия и волокиты. И, может быть, подпись в конце этих писем — «лечащий врач такая-то» — действительно ускоряла принятие мер. Да, жильцы ей попались плохие. Собственно, сдавала она дачу только одной Зое Ложкиной. Но потом к ней приехал брат. С той поры начались внизу пьяные крики и песни, начали появляться разные люди. — Кто же у них бывал, кого запомнили, Софья Григорьевна? — спросил Костя, терпеливо и уважительно выслушав ее сбивчивый и, может быть, излишне подробный рассказ. — Вы знаете, разные люди бывали. Вот совсем недавно, например, мальчик один меня очень обеспокоил, — нахмурилась Ровинская. — Ему лет шестнадцать. Сначала он как будто стеснялся или робел. Но потом сел с ними в карты играть, водку пил. Конечно, проиграл. Я слышала, как они стали деньги с него требовать, а их, конечно, не было. И все отвратительно ругали его, грозили. Потом кто-то за него заступился. А родители-то и не подозревают, где их сынок время проводит.