Пройдя двор, они поднялись по скрипучим ступеням крыльца и Ложкин особым образом постучал в дверь, обитую старой клеенкой, из-под которой торчали серые лохмотья войлока. Подождав немного, Ложкин, не выражая нетерпения, постучал снова. В окне рядом с крыльцом дрогнула занавеска: как видно, хозяин предварительно рассмотрел неожиданных гостей. Наконец загремели металлические запоры, и дверь медленно открылась. На пороге появился высокий сухой старик с обвислыми седыми усами и немигающим взглядом больших, чуть навыкате, но как будто угасших глаз. На старике была поношенная, из синей байки пижама, тюбетейка и неопределенного цвета помятые брюки. — Дай бог тебе здоровья и всякого благополучия, Папаша, — заискивающе произнес Ложкин. — Прими-ка нас ради Христа. Старик при виде Ложкина не выказал никакого удивления или радости, он лишь пожевал губами, задумчиво посмотрел на Пита и тихо ответил: — Милости прошу, почтеннейшие. Затем он повернулся и, предоставив Ложкину запирать дверь, пошел вперед по узкому, длинному коридору, заваленному всякой рухлядью. Пит последовал за ним. Они поднялись по расшатанной, скрипучей лестнице и очутились в небольшой комнате. Здесь надо всем царил громадный, во всю стену, старинный буфет с множеством дверок, украшенных замысловатой резьбой. Круглый, покрытый клеенкой стол, несколько простых стульев и узкая складная кровать в углу дополняли обстановку. Старик кивнул Питу на один из стульев около стола, а сам скромно уселся в стороне на кровать. Через минуту в комнате появился Ложкин. — Что ж, начнем помолясь, — сказал он, чинно присаживаясь к столу, и стул протяжно заскрипел под его тяжестью. — Вот приезжий человек к тебе, Папаша, сурьезное дело имеет. А какое — сам скажет. Теперь старик и Ложкин смотрели на Пита, и оба с одинаковым, хорошо скрытым интересом ждали, что он скажет. Тот, однако, не торопился. Он спокойно расстегнул пальто, достал папиросы, закурил и бросил коробку через стол Ложкину. Потом сеял шапку, пригладил редкие светлые волосы и, наконец, произнес негромко и значительно: — Все дело рассказывать не стану. По частям узнаете, когда время придет. А пока задаточек вручить могу. Он не спеша раскрыл портфель и выбросил на стол три толстые, запечатанные пачки сторублевок. — Прошу удостовериться, банковская упаковка. В каждой по пять тысяч. Ложкин довольно засопел, но старик не изменился в лице. Только под правым глазом у него задергалась сухая, извилистая жилка. — А дел на первый случай два, — продолжал Пит. — Одного человека требуется мне подыскать, а другого выпотрошить. Только и всего. — С чего начнем? — нетерпеливо спросил Ложкин. — Начнем с розыска. Требуется мне особый человек. Не тебе чета, — он поглядел на Ложкина. — С положением, с доверием, с самыми что ни на есть чистыми документами: Но чтобы за душой его было такое, за что держать его можно намертво. Ясно? — Что ж, с божьей помощью и найдем. Но дело это не легкое, — солидно покачал головой Ложкин, оттопыривая нижнюю губу. Потом он указал глазами на деньги и спросил: — А как делить их будем? Но Пит не успел ответить. К столу неслышной походкой приблизился старик, невозмутимо забрал все деньги и швырнул в один из ящиков буфета. Слышно было, как пачки провалились куда-то глубоко вниз. — Эге, потише, Папаша! — с угрозой воскликнул Ложкин. Старик даже не взглянул в его сторону. Все тем же тихим, почти безразличным тоном он сказал: — Есть такой человек, уважаемый. Так и быть, отдам тебе его. А сам уж как-нибудь обойдусь. — Что ж, прекрасно, — спокойно ответил Пит. — Но раз деньги взяты, требуется расписочка. Он вынул из портфеля сложенный вчетверо лист бумаги, автоматическую ручку и какую-то плоскую коробочку. Бумагу он протянул старику. Тот подошел к окну и, отставив бумагу подальше от глаз, стал внимательно читать. Когда он кончил, Пит молча указал ему на ручку. Но старик, будто не замечая этого жеста, аккуратно сложил бумагу и, покачав головой, сказал: — У меня, почтеннейший, своих дел по горло. Времени нет, да и стар я у других на службе состоять. Человека того я тебе отдам — и баста. Пит в ответ только пожал плечами и усмехнулся. — Как угодно, как угодно. Только учтите. Если не я, то другие скоро непременно заинтересуются неким билетером цирка Григорьевым. И тогда делам вашим, Иннокентий Кузьмич, все равно придет конец. Вот и приятель ваш такого же мнения. Услыхав свое имя, старик нахмурился и поглядел на Ложкина, который в ответ лишь утвердительно кивнул головой, пряча в глазах злорадную усмешку. И тут лицо старика, до того момента спокойное, даже благообразное, с симпатичными морщинками вокруг глаз, вдруг неуловимо изменилось, губы сделались тонкими, чуть приподнялись в углах, обнажив редкие острые зубы, глаза сузились и налились зловещим холодом. — Кажется, угрожать мне изволите? — К сожалению, другого выхода у меня нет, — развел руками Пит. — Да и вы не пожалеете. Никакие дела не принесут вам такой барыш. Судите по задатку. Старик чуть передернул плечами и снова опустился на кровать. На лице его снова появилось прежнее выражение добродушия и покоя. — Что ж, Софрон, значит, переметнулся? — укоризненно спросил он Ложкина. — Боже упаси, — с хитринкой возразил тот. — Мы с тобой одной веревочкой связаны. Ну, а конец ее у него в руках. Да и расчетец есть, что ни говори. Старик беззвучно пожевал губами, почесал пальцем за ухом и бросил недобрый взгляд на Ложкина. Тот невольно поежился. Разве когда-нибудь прежде он осмелился бы так говорить с Папашей? Но теперь… Ложкин посмотрел на Пита, и впервые за это утро сомнение закралось в его душу. А вдруг он ошибся, просчитался? Не дай бог. Папаша затаит в душе злобу, а незнакомец не сладит с ним. Ложкину стало не по себе. Он ведь так много рассказал ему о Папаше и, самое главное, назвал его прежнюю кличку. Папаша и сам не знает, что она известна Ложкину. Эту кличку только сообщить куда следует, и Папаша навеки сгорел! Почему же этот человек молчит? Но Пит продолжал безмятежно курить, словно не понимая всей напряженности и ответственности момента. Ложкину стало страшно. Он беспокойно заерзал на стуле и многозначительно крякнул. Папаша смерил его ледяным взглядом и снова беззвучно пожевал губами. Но тут Пит решительно погасил о стол окурок и усмехнулся. — Я не так сказал, Папаша, — примиряюще произнес он. — Я не хочу тебе угрожать. Хотя знаю про тебя многое, даже больше, чем он, — Пит кивнул в сторону Ложкина. «Вот это фартово, — мелькнуло в голове у Ложкина. — Куда только он клонит?» Но Папаша при этих словах даже не изменился в лице, только снова задергалась сухая жилка под глазом. Пит на минуту умолк, как бы проверяя впечатление от своих слов, но, ничего не уловив, продолжал тем же добродушным тоном. — Мне, Папаша, нужна твоя дружба. Но мы деловые люди. Потому к дружбе надо добавить выгоду, большую выгоду, и только потом чуть-чуть страху, самую малость. Вот какая у нас кухня, на все вкусы, — и он лукаво прищурился. Но старик не принял шутки. — Меня, почтеннейший, и не такие купить хотели, — сухо и значительно произнес он, и по его тонким губам скользнула усмешка, — да осечка вышла, так что не советую пробовать. Один убыток. Вот так. В последних словах старика прозвучала скрытая угроза. — А с этим, — тем же тоном продолжал он, кивнув на Ложкина, — мы приятели старые, сочтемся сами, без чужих. «Отколоть хочет, — со злобой подумал Пит, броске взгляд на притихшего, растерянного Ложкина. — Надо рвать когти. Матерый попался». При этом он улыбнулся все так же открыто и добродушно. Действительно, Ложкин уже горько раскаивался в своей затее. Да, да, он забыл, что с Папашей опасно проделывать такие номера, очень опасно. — А мы, Папаша, не боимся убытков, — продолжал Пит. — И сейчас иные времена. Дружбой с нами не бросайся. Пригодится. Я полагаю, что только с нашей помощью удастся тебе своей смертью, в покое умереть. А не то гореть тебе свечой. Теперь насчет, выгоды. Говоришь, дел у тебя хватит? Положим, так. Но на самом лучшем из них ты не заработаешь даже моего аванса. Теперь насчет страха… — Хватит, почтеннейший, — вяло оборвал его старик. — Пугать не советую. На сопляков метишь. Он поднялся со своего места и повернулся к шкафу. Ложкин, оцепенев, со страхом следил за его движениями. Старик не спеша сунул руку в один из ящиков, там что-то мутно блеснуло, и сейчас же раздался сухой, короткий выстрел. В ту же секунду Пит, раскинув руки, опрокинулся на пол. Папаша издал торжествующее рычание и навел крохотный пистолет на Ложкина. — Ну, падло… — прохрипел он. Однако закончить старик не успел. Он как-то странно поперхнулся, тощая фигура его как будто надломилась, и он повалялся на кровать. Рука незнакомца сжала ему горло. Папаша захрипел. Ложкин только теперь опомнился и дрожащей рукой смахнул со лба капельки пота. — Уф… — с облегчением произнес он. Пит легко поднялся с пола, положил в карман выпавший у старика пистолет и, продолжая улыбаться, сказал: — Стар стал, Папаша. Не тот глаз. Не та рука. По ним надо бы и характер укорачивать. Старик продолжал хрипеть, схватившись руками за грудь, потом, сев на кровать, стал натужно, багровея, кашлять. Отдышавшись, он с нескрываемым одобрением произнес: — Ловок, шельма. Первый в живых остался после такого разговора. — Еще и не тому обучены, — весело отозвался Пат, сев на прежнее место и очень спокойно закуривая. — Но разговор у нас не окончен. Старик с легкой гримасой боли потер горло и угрюмо спросил: