— Да сколько можно..? — казалось, телефон вот-вот займется жарким пламенем. — Сколько еще вы намерены водить меня за нос?! — Мы работаем, — сказал Бородин. Однако Зверева не унималась: — А я вам говорю: пока не арестуете и не допросите Агаркова, никакого результата у вас не будет! Потому что двери открыть мог только он сам или его сообщник. А вы идете, по ложному следу и пудрите мне мозги! Вы… Тут Бородин не выдержал и, вежливо извинившись, положил трубку. Час был поздний, а завтрашний день обещал быть нисколько не легче дня прошедшего. Когда телефон снова зазуммерил, Бородин был уже за порогом кабинета и не стал возвращаться — к чему лишний раз искушать судьбу! 7. Прежде, чем войти в дом, на который указал Цыпкин, Бородин зашел в жилотдел, к паспортистке. Там он списал паспортные данные жильцов в возрасте от 20 до 30 лет и переснял их фотографии. А затем, вернувшись в свой кабинет, стал вызывать свидетелей кражи и проводить процедуру опознания по фотографиям молодых людей. Некоторые были при белых воротничках и галстуках. Лица у всех строгие, тупо застывшие перед объективом. Свидетели являлись неохотно, пропуская сроки. Некоторым пришлось несколько раз напоминать об их обязанностях. А гражданке Андронниковой, той, что из окна своей квартиры наблюдала за схваткой ветерана войны Севастьянова с вором, тащившим ковер, Бородин даже зачитал соответствующую статью из Уголовного кодекса. Но эта свидетельница так и не явилась. Сам Севастьянов в эти дни гостил у сына в Москве. Интеллигентная старушка с лиловыми волосами долго вглядывалась в лица на фотографиях, но так никого и не признала. Люба Пермякова, тихонько похихикивая, не без интереса прогулялась по фотографиям своими умными золотисто-карими глазами — раз, другой, третий… — Умрешь! — поделилась, наконец, с Бородиным своими впечатлениями. — Вот этот и этот, а? — она ткнула в фотографии пальчиком. — Ты ж только одного видела! — напомнил ей Бородин. Люба похлопала пушистыми, черными от туши ресницами, непонимающе глядя на сыщика. Затем до нее, видимо, дошел смысл его замечания. — А, на лестнице-то которого? — Да, на лестнице. — Так его тут нет! — Чего ж ты на этих двоих-то показала? — недоуменно спросил Бородин. Люба смешливо поморщила нос: — Просто они мне понравились. Клевые парни! Скажете, нет? Соседка Зверевой по лестничной площадке не очень уверенно показала на Евгения Тропинина. — Похож. Но я его плохо разглядела из-за ковра. Второй мне больше запомнился, но его здесь нет. Последний, к кому обратился Бородин — водитель «шестерки» Цыпкин — снова напомнил об уговоре: — Ведь обещали не привлекать меня к опознанию! — Не вызывать, — уточнил Бородин. — Так я ж опять сам приехал к вам! Как и договаривались, не будет никакого протокола. Вот взгляните, — он разложил на столе перед Цыпкиным несколько фотографий. — Если кого узнаете — шепните мне на ухо. — Этот! — показал Цыпкин на Тропинина. — А второго тут нет. — Вот и спасибо! — поблагодарил его Бородин. — Думаю, что больше беспокоить вас не будем, — и с улыбкой добавил: — Пока не выследим второго вора. Итак, двое свидетелей показали на Тропинина. Правда, один — вернее, одна свидетельница — с оговоркой. Что ж, нерешительных можно понять: и времени со дня кражи прошло порядочно, а главное, когда от одного твоего слова зависит судьба человека, то поневоле задумаешься и на всякий случай ввернешь это спасительное «вроде как». Теперь Бородин решил повидаться с самим Тропининым. Минут бы на пяток пораньше выскочить из кабинета. Но его помощник Миша Андрейчиков замешкался за стенкой, где ребята потрошили сумку с инструментами только что задержанного при попытке совершить кражу шестнадцатилетнего парнишки. И тут — телефон. Зверева, будь она неладна! Как и следовало ожидать, спросила опять про Агаркова. Разговор грозил принять затяжной характер, однако Бородин сумел перехватить инициативу. — Кстати, Раиса Алексеевна: когда вы вернулись из Талицы и вошли в квартиру — все форточки были заперты изнутри? — Я уже отвечала на этот вопрос и вам, и вашему предшественнику: да, все форточки были заперты на вертушки, а створки окон заклеены бумажными лентами! — сердито ответила Зверева. — Но вы мне… — И в комнатах были заперты и на кухне? — Да, да, да! Но вы… — Дело в том, что воры, проникнув в квартиру, могли сами для отвода глаз, закрыть форточки, — продолжал Бородин. — Вы хорошо помните, что закрывали их, перед отъездом? — Полагаю, что да! — уже не столь категорично, однако же утвердительно ответила Зверева. — Полагаете или точно? — потребовал Бородин полной ясности. — Послушайте, с чего это вы прицепились к форточкам? — с новой силой завозмущалась Зверева, однако незаметно для себя включилась в нужный Бородину разговор. — Вы видели форточки в нашем доме? — Да, Раиса Алексеевна, видел, — живо отозвался Бородин. — Маленькие, что и говорить…. — Только кошка в них и пролезет! — Ну, пожалуй, еще и мальчик лет двенадцати-тринадцати. Бывали такие случаи. — Восьмой же этаж, Бог с вами! — поражение воскликнула Зверева. — На вертолете он, что ли, подлетел? Послушайте меня еще раз: в мою квартиру вошли через двери, имея ключи! И я требую, чтобы вы нашли Агаркова, потому что ключи мог изготовить только он! — Ну, хорошо, — вздохнул Бородин. — Скоро все узнаем. — Мне очень интересно знать — как? — язвительным тоном спросила Зверева. — Спросим у вора. Надеюсь, он все нам расскажет. — Вы что, уже поймали его? — Собираюсь с ним повидаться, а вы меня задерживаете. Всего вам хорошего, Раиса Алексеевна! — трубка в ответ лишь успела квакнуть. 8. Самого Тропинина дома не оказалось. Дверь открыла его мать. По документам ей было сорок шесть лет, но выглядела она значительно старше: все лицо в морщинах, глаза водянистые, нос налился краснотой с лиловым оттенком. Она тоже куда-то собиралась: была в сапожках, теплой кофточке, с шерстяной вязаной шапкой в руках. — С работы еще не приходил, — прокуренным голосом ответила она на вопрос о том, где ее сын. Было семь вечера. — Он всегда поздно приходит? Женщина равнодушно пожала плечами. — Когда как. Вчера пришел — шести не было. — Может, пригласите нас в комнату? К вам у нас тоже будет разговор. — Дак не убрано! — попыталась отговориться хозяйка. Однако Бородин уже снимал пальто. — Мы люди не гордые, — и кивнул Андрейчикову: — Раздевайся! Какого-то особенного беспорядка в передней комнате не было заметно. Разве что пыль по углам да куча сваленного на диван чистого белья, еще пахнущего уличной свежестью. — Мария Васильевна, — обратился Бородин к хозяйке, — вспомните, были ли вы дома в середине дня восемнадцатого ноября.