Свет заливает пространство, открывая несколько десятков ящиков. Может, и сотен. Сесилия приподнимается на цыпочки и заглядывает внутрь. – Вот суки, – говорит она. – Тут никто, кроме меня, вообще работать не хочет. Я же им сказала, чтобы везде искали чёртовы коробки. – Не сомневаюсь, – отвечаю я. * * * После того как мы обнаружили коробки в подвале, я подтаскивала коробки к краю, одну за другой, а потом Брэд или Сесилия относили её либо обратно в котельную, если она не имела отношения к доктору Хоффу, либо если имела, складывали вдоль зала. На это ушёл по меньшей мере час, и всё это время мне приходилось кричать на крыс. Это было ужасно. Когда веселье наконец закончилось, я вся перемазалась в грязи, в волосы мне набилась паутина и даже паук, которого Сесилия любезно выгнала. Потом мы трижды совершили кругосветное путешествие, пока все коробки доктора Хоффа не оказались в подвале, как того и хотела Сесилия. Потом она отправила меня в душ для персонала и позволила переодеться в свой запасной спортивный костюм, который мне очень понравился. Мы теперь друзья. Мы все работаем в подвале здания из стекла и стали, посменно занимаясь стекольной обработкой всех двадцати пяти коробок с записями доктора Хоффа. Это медленная работа, потому что приходится иметь дело с каталожными карточками, тонкой рисовой бумагой, двусторонними записями, рукописными заметками на бумаге всех размеров, брошюрами с заметками и так далее. Коробки доверху набиты, в каждой по тысяче документов. Уже при выборочной проверке мы обнаружили много того, что кажется нам актуальным, но всё это разбросано в произвольном порядке, который мы ещё не поняли. Мы видели слова «Ханиуэлл» и «Альбатрос Висконсина» в папке с пометкой «Контроль популяции». Видели фразы «выявить и обучить новых докторов», «возврат инвестиций от компаний», «политика должна подтолкнуть к приватизации», «какова рентабельность инвестиций в демографический контроль? Какой стимул? Что такое хедж-инвестиции?» Но больше всего меня заинтересовала небольшая заметка от руки на полях медицинской карты: «Фонд Зета для спекулянтов на призрачном рынке. Р. Дж. Котон использует фирму для внутренней торговли». Бинго. Вот мы и вышли на «Котон & Коверкот». Р. Дж. Котон – это Рэм Джуд Котон, первый Котон, отец Тима. И тот факт, что он использовал фирму для внутренней торговли, означает не что иное, как предоставление конфиденциальной информации о клиенте. Сдаётся мне, что призрачный рынок фонда Зета финансировался из разных источников, пожертвований на кампании, откатов и инсайдерской торговли, что, вероятно, означает, что мы говорим об отмывании денег. Но мне нужно сложить всё вместе и построить экосистему. Фрагменты найдены, но нам всё ещё нужно собрать их воедино. Итак, теперь вопрос в том, действительно ли папа Котон ввёл своего мальчика в курс дел призрачного рынка? Для этого придётся вернуться в наш штаб, изучить все документы, заполнить пробелы и нарисовать подробную карту, чтобы выстроить ясную и убедительную экосистему коррупции. У нас нет времени читать все подробно и соединять точки, потому что нам надо быстро всё отсканировать, и распознать и выбраться отсюда как можно скорее. Сесилию «очень беспокоит» тот факт, что, по нашим подсчетам, под зрительным залом было штук двести ящиков. Она не понимает, почему их вообще туда поместили. Главный операционный директор, с которым она списалась вечером, когда мы ещё были ей несимпатичны, по её словам, торчит тут с времён фекалий мамонтов, но доверия не вызывает. Процесс копирования – долгий и изнурительный, и мы без того устали после долгого дня, поэтому, зная, что по возвращении в Салем нам тоже предстоит тяжёлая работа, те, кто в данный момент не сканирует, лежат на полу и дремлют. Ещё несколько стоят на страже у дверей, вслушиваясь в звуки. В какой-то момент этой долгой ночи Генри ложится на пол рядом со мной и обнимает меня. Ощущение такое, будто я наконец обрела дом. Я дома. Несмотря на опасность, стресс и изнеможение, я могла бы лежать так вечно – как бы ни был холоден пол, на душе тепло. Но чем ближе ночь, тем сильнее моя паранойя и тем острее я реагирую на малейший шум, так что попытки вздремнуть сводятся к постоянным вскакиваниям и вопросам, что это было. Сейчас пять утра, и сквозь щели окон на потолке подвала я вижу, что всходит солнце. Наш фо с дополнительной порцией говядины давно съеден, а контейнеры погребены в мусорном ведре у копировальных аппаратов. Стол завален банками из-под кока-колы и спрайта и обёртками от шоколадных батончиков из торгового автомата в подвале. – Всё. Последний, – говорит Брэд, вытаскивая одну флешку из одного копировального аппарата, а другую – из другого. На этих флешках электронные версии всего, что мы отсканировали. Обведя глазами комнату, я вижу, что Лена и Сесилия, которые должны были охранять дверь, ссутулились у дверного косяка и спят. Генри храпит рядом со мной, Самера спит под столом с ящиками доктора Хоффа, и будить её мне неловко – она ведь могла бы вообще не идти в этот поход, а остаться на конспиративной квартире с Викторией и продолжить свои исследования в тишине и относительной безопасности. Порой меня не зря обвиняют в излишней подготовке. К счастью, Сесилия вскоре просыпается. – Простите, – говорит она, – мне нужно в туалет. – Она бежит вверх по лестнице в подвал. Самера выбирается из-под стола и мчится вслед за ней. Брэд, Лена, Генри и я наспех убираемся, собираем свои вещи и тоже идём за Самерой и Сесилией. Я первой открываю дверь в подвал. Последнее, что я помню, именно это – как я открываю дверь. Потом я чувствую лишь холодный пол и вижу только тьму. Неясная пульсация становится всё отчётливее, всё острее. Лужа липкой влаги под моей щекой вынуждает очнуться, открыть глаза, увидеть, почему я кричу. Почему кричит Лена. Но я снова растворяюсь в темноте, в холоде на моей щеке. В липкой влажности и боли. Снова крик, на этот раз мужской. Я открываю глаза и вижу подвал – неровные углы смещаются, становятся туннелями. Моё тело лежит в проёме двери. В комнате двое мужчин в чёрном. Я с трудом сажусь, прижавшись спиной к дверному косяку. Один из мужчин с силой бьёт металлической трубой, дубинкой, я не знаю, чем, по левой руке Лены, и она падает на пол, хватаясь за то, что раньше было её рукой, а теперь согнуто не в ту сторону. Её рот широко раскрыт, но я не слышу криков, потому что мой мозг блокирует все звуки. Я слышу только шум крови и пульсацию нервов. Голова болтается на шее, я едва могу держать ее прямо. Жгучая боль отдаёт в голову, сжимает мышцы, пронизывает скулу. Я обвожу глазами синюю толстовку, которую мне одолжила Сесилия. Кровь льется с моего лица на синюю ткань. Мозг пытается склеить всё это в бессвязную историю о том, что синий и красный образуют фиолетовый, как красиво, хоть картину рисуй, но я каким-то образом понимаю, что это дикая мысль, и отгоняю её. Я заставляю глаза, которые воспринимают комнату как движущиеся углы, а не статичную реальность, сосредоточиться на копировальных аппаратах, где люди в чёрном загнали в угол Генри и Брэда. Худшее, что я когда-либо могла себе представить, происходит именно сейчас: Лену бьют железной трубой, а я наблюдаю, в замедленной съёмке и под углом, как один из мужчин наносит Генри удар в живот или в бок, трудно сказать. Генри падает на пол, задыхаясь. Я кричу, я знаю, что должна кричать, хотя и не слышу своих криков, потому что человек в чёрном кричит другому – заткни эту суку. Я не понимаю, почему я слышу их голоса, но не слышу криков любимого мужчины. Человек с железной трубой бьёт Брэда по правой голени, и Брэд падает на пол. Он кричит в агонии, а я смотрю, как кровь хлещет из тела Генри, моего Генри. Господи, нет. Потому что человек с ножом перестаёт нависать над Генри, хотя, видимо, собирался воткнуть нож ему в висок. Так говорит мне мой мозг, и поэтому я кричу. Человек с ножом идёт ко мне и кричит: «Заткнись!» А потом наклоняется и вопит мне в лицо: «Где он, чёрт возьми? Где жёсткий диск с тем, что вы отсканировали?» Из его нагрудного кармана выпадает визитка. Не думаю, что он это заметил. Я качаю головой – нет, нет, нет. Я не могу ему ответить. Моё сердце, мой мозг, каждая моя молекула сосредоточились на Генри. Мне нужно добраться до Генри. Мне нужно добраться до Лены. С моего лица стекает кровь, или со лба, я не знаю. Я вижу копировальные аппараты, людей, ящики и полки в углах, множество углов и туннелей, и всё это смещается в сторону. Генри истекает кровью на полу, я вижу его глаза, он просит меня остановиться. Значит, я должна ползти к нему. Человек с ножом вдавливает ботинок мне в спину и швыряет меня на пол, будто я черепаха под натиском человеческой руки. – Где этот чёртов жесткий диск? Брэд плачет на полу, держась за сломанную ногу, по его лицу текут слёзы и сопли. – Пожалуйста, прекратите, пожалуйста. Вот, вот они, берите. По одной на каждый аппарат. Господи, я прошу вас, вот они все. Человек с ножом оставляет меня в покое, выхватывает флешки у Брэда и кричит ему сверху вниз: – Это всё? – Да, да, – бормочет Брэд. Он по-настоящему плачет, его лицо красное и перекошенное. – Господи, это всё. – Он смотрит убийце в глаза и рыдает. – Давай, – говорит человек с ножом человеку с трубой. Он достаёт их кармана куртки маленькую банку с жидкостью и заливает ею все двадцать пять ящиков доктора Хоффа. Потом вновь берётся за трубу и выбивает всё дерьмо из обоих копировальных аппаратов, и он знает, куда целиться – прямо в жёсткие диски, на которых могут храниться эфемерные копии всего, что мы отсканировали. Он зажигает спичку, бросает её на коробки, которые облил, и все оригиналы сгорают. Потом он бросает флешки на пол и вдребезги раздавливает ботинком. Вот и всё. Больше нет кусочков нашей головоломки. Больше нет доказательств. И теперь я не сомневаюсь, что они охраняют и другие архивы с подпольными записями по всей стране, так что у нас нет шансов туда попасть, даже будь у нас контакты, а у нас их нет. Эти твари либо запрут нас здесь и подожгут, либо убьют, раз уж они уничтожили все копии улик. Человек с ножом подходит к Генри, который свернулся калачиком в углу, и вновь поднимает нож, а я не могу пошевелиться, я не могу пошевелиться, потому что мой мозг считает, что я черепаха, хотя я знаю, я вижу, что человек, давивший на меня сапогом, теперь вот-вот пырнёт Генри ножом. Дверь в подвал позади меня с грохотом распахивается, и я слышу крик женщины: – Стойте, суки! А потом слышу хлопок, второй хлопок и вижу, как человек с ножом и человек с трубой падают на пол. Прежде чем потерять сознание, я успеваю поднять глаза с пола на дверной проём и вижу Самеру с пистолетом и Сесилию у неё за спиной. Внезапно становится ясно, что я не зря взяла с собой Самеру и что подготовка не бывает излишней. На полу, прямо возле меня, я вижу удостоверение личности, видимо, выпавшее из кармана человека, давившего ботинком мне на спину. Из последних сил я запихиваю его в карман, и меня вырубает. Господи, что же они сделали с Леной и Генри, моими самыми дорогими людьми. Любимые мои, любимые, пустота, белый свет, небытие. Глава двадцать вторая Я просыпаюсь от бешеных звуков урагана за окном отделения скорой помощи. Пронизывающий ветер, ветки деревьев царапают здание снаружи. Вторник. Входит медсестра и спрашивает: – Очнулись? – Что с Генри? Что с Леной? – Я изо всех сил пытаюсь приподняться на локте на плоской кровати. – Успокойтесь, пожалуйста. Расслабьтесь. – Она нажимает на кнопку, и изголовье кровати приподнимается. Она смотрит на мой кардиомонитор. И я тоже. Сердце мечется во все стороны. – Что с ними? Она глубоко вздыхает, встаёт у моей кровати и смотрит на меня сверху вниз. Очевидно, она не собирается отвечать на мой вопрос, пока я не лягу и не перестану кричать. Так что мне не остаётся ничего другого. – Хорошо, спасибо. Ваши друзья будут в порядке. У Лены довольно серьёзный перелом руки. Она в травматологии. Генри в хирургии, ему зашивают колото-резаную рану. Жизненно важные органы не пострадали, его просто нужно подлатать и перелить немного крови. Хорошо, что вы, ребята, были на территории больницы и так быстро попали в реанимацию. Это спасло вам жизнь. – А Брэд? Она наклоняет голову вправо. – На соседней койке. У него сломана голень, но мы уже приняли меры. А вы не хотите узнать, как вы? – Конечно хочу. Да. Да. – Кажется, они действительно хотели вас прикончить, потому что вам досталось и трубой, и ножом. Едва вы открыли дверь, вам как следует ударили по черепу, а тот, что с ножом, полоснул вам по левой щеке, сказали ваши друзья. Довольно глубоко. Кость задета. Вам наложили двести швов, милая моя, и похоже, вам понадобится пластика. Врач ещё обсудит с вами этот вопрос. Я отворачиваюсь, уже не в силах сдерживать слёз. – Но Генри в порядке? Он поправится? – Да. С ним всё будет хорошо. – Когда я смогу его увидеть? Пожалуйста, отведите меня к нему, как только закончится операция. – Да, хорошо. Но пожалуйста, миз Севилл, расслабьтесь. У вас сильное сотрясение мозга. Вам нельзя пользоваться компьютером по крайней мере месяц. Я закрываю глаза, пытаюсь перебороть страх, тоску, отчаяние. Всё это было зря.