» Глава 1 Перри Мейсон внимательно посмотрел на фигуру, в нерешительности замершую на пороге его кабинета. — Входите, епископ, прошу вас. Облаченный в свободную черную одежду приземистый человек, слегка поклонившись, подошел к креслу. Белый отложной воротник сутаны священнослужителя подчеркивал темный загар лица и холодный блеск серых глаз. Короткие ноги, обутые в черные, сильно поношенные башмаки, ступали твердо и уверенно, и, приглядевшись к посетителю, Мейсон подумал: походка не изменилась бы, даже если бы эти ноги несли торс своего владельца к электрическому стулу. Епископ сел в кресло. — Сигарету? — предложил Мейсон, придвигая посетителю коробку. Епископ потянулся было за сигаретой, но тут же отрицательно покачал головой. — В течение последнего часа я только и делал, что курил. Еще пара затяжек, и со мной все будет кончено. — Он проговорил эти слова, слегка запинаясь, как будто ему было трудно их произнести. Затем епископ вообще замолчал, вероятно, для того, чтобы справиться с волнением и взять себя в руки. И действительно, после минутной паузы его голос стал таким же твердым, как пальцы пианиста, который, допустив фальшь, тут же спешит компенсировать ее дополнительной экспрессией. — Если вы не против, я бы закурил свою трубку. — Курите на здоровье, — сказал Мейсон. Он отметил про себя, что трубка, появившаяся из левого кармана посетителя, очень подходит ее владельцу. — Секретарша сказала мне, что вы епископ Вильям Меллори из Сиднея и что вы хотите проконсультироваться со мной по делу об убийстве человека, — сказал адвокат, стараясь облегчить задачу своего визитера. Епископ кивнул, достал из кармана кожаный кисет, набил мелким табаком инкрустированную трубку, сунул ее в рот, крепко зажал зубами и зажег спичку. Наблюдая за его действиями, Мейсон так и не понял, загородил ли он пламя спички ладонями для того, чтобы справиться с дрожью пальцев, или же сказывалась многолетняя привычка закуривать на ветру. Когда трепещущее пламя осветило высокий лоб, плоское лицо с высокими скулами и упрямым подбородком, Мейсон слегка сдвинул брови, пытаясь разобраться в своих первых впечатлениях. — Расскажите мне все, — сказал Мейсон. Епископ Меллори выпустил несколько сизых облачков дыма. Он не относился к тем людям, которые при подобных обстоятельствах стали бы ерзать на стуле, но все же все его поведение говорило о крайней озабоченности. — Боюсь, — наконец произнес он, — что мое юридическое образование весьма поверхностно. Мне хотелось бы знать, существуют ли смягчающие обстоятельства в отношении убийства человека. Как только он заикнулся вновь, его зубы крепко стиснули деревянный черенок трубки, а несколько быстро выпущенных к потолку струек голубоватого дыма сказали не только о том, что он нервничает, но также и о том, что его раздражает его заикание и то, что он никак не может справиться со своим волнением. — По всей вероятности, — медленно заговорил Мейсон, — вы имеете в виду так называемый срок давности в отношении некоторых видов преступлений. В нашем штате любые преступления, кроме убийства, растраты общественных денег и подделки общественных документов, преследуются законом лишь в течение трех лет после совершения преступления. — Допустим, что полиция не нашла лицо, совершившее преступление, — проговорил Меллори, впиваясь глазами в лицо адвоката, слегка затуманенное дымом из трубки. — Если подозреваемый жил за пределами штата, то время его отсутствия не входит в эти три года. Епископ быстро отвел в сторону глаза, но не настолько быстро, чтобы Мейсон не заметил мелькнувшее в них разочарование. Мейсон продолжал говорить ровным тоном, совсем как доктор, старающийся успокоить больного перед предстоящей ему тяжелой операцией. — Понимаете ли, дело в том, что по истечении трех лет и обвиняемому трудно бывает привести убедительные доказательства своей невиновности или непричастности к расследуемому преступлению, но и обвинению не менее трудно найти улики, бесспорно доказывающие его вину. Вот почему для всех преступлений, за исключением самых тяжелых, закон и установил срок давности. Это юридическое ограничение, но существует также и практическое. Поэтому, даже если прокурор по закону имеет право возбудить уголовное дело против того или иного лица, зачастую он не решается это сделать после нескольких лет, прошедших со дня совершения преступления. Кому хочется проигрывать процесс? Он замолчал. Епископ тоже ничего не говорил — очевидно, подбирал в уме необходимые слова, чтобы четко выразить свои мысли. Мейсон заявил: — В конце-то концов, епископ, клиент, советующийся с адвокатом, ничем не отличается от больного, пришедшего на консультацию к врачу. Так что говорите все начистоту: не надо ходить вокруг да около и задавать абстрактные вопросы. Епископ Меллори торопливо спросил: — Так вы считаете, что если преступление совершено даже двадцать два года тому назад, то окружной прокурор имеет право привлечь виновного к ответственности и возбудить против него судебное дело, если виновный не жил все это время в штате? Ему так не терпелось услышать ответ Мейсона, что он не смутился от своего заикания и не слишком гладкой речи. — Все зависит от того, посчитает окружной прокурор преступление преднамеренным убийством или же несчастным случаем, — сказал Мейсон. — Это было непредумышленное убийство, нечаянное убийство. Но был выдан ордер на арест, и виновнику пришлось скрыться. — При каких обстоятельствах все произошло? — Человек ехал в автомобиле и врезался в другую машину. Было заявлено, что она… это… была пьяна. — Двадцать два года назад? — переспросил Мейсон. Епископ кивнул. — Двадцать два года назад таких аварий было немного, — заметил Мейсон, внимательно разглядывая Меллори. — Верно, — согласился епископ, — но все произошло в одном из отдаленных округов, где прокурор был излишне рьяным и усердным. — Что вы имеете в виду? — То, что он постарался использовать все зацепки, которые предусмотрел закон. Кивнув головой, Мейсон спросил: — Скажите, епископ, случайно не вы этот обвиняемый? Удивление на лице епископа, вне всякого сомнения, было подлинным. — Я в то время находился в Австралии, — ответил он. — Двадцать два года, — произнес Мейсон. Он прищурил глаза и задумался, размышляя вслух: — Это очень долгий срок даже для самого придирчивого окружного прокурора. Более того, окружные прокуроры приходят и уходят, так что за эти двадцать лет в политической системе того округа наверняка произошли изменения. Епископ рассеянно кивнул головой, словно политические перемены если и имели какое-то отношение к обсуждаемой проблеме, то весьма незначительное. — Поэтому, — ровным голосом продолжал Мейсон, — если вы все еще озабочены этой историей, то думаю, что за ней скрывается нечто большее, чем просто излишне придирчивый окружной прокурор. Глаза епископа Меллори широко распахнулись, он в упор посмотрел на Мейсона и пробормотал: — Вы очень умный адвокат, мистер Мейсон. Мейсон помолчал несколько секунд, прежде чем сказал: — Может быть, вы мне расскажете все остальное? Епископ снова затянулся из трубки. — Вам приходилось браться за дела, в основе которых лежит непредвиденная случайность? — Иногда. — Стали бы вы защищать бедняка от обвинения миллионера? Мейсон ответил очень серьезно: — Я стал бы отстаивать интересы моего клиента даже против самого дьявола. Епископ продолжал дымить, внимательно разглядывая адвоката, видимо стараясь отыскать правильный метод подхода к нему. Затем он вынул изо рта трубку, спрятал ее в ладонях, кашлянул и спросил: — Вы знаете Ренволда К. Браунли? — Я слышал о нем. — Вы когда-нибудь работали на него? Точнее, принадлежит он к вашим клиентам? С вами хотят проконсультироваться по делу против Ренволда Браунли. Речь идет о миллионе, если не больше. Я точно не знаю сколько. Вам предстоит драка с самого начала. Если вы выиграете, то получите гонорар — двести-триста тысяч долларов. Должен сразу предупредить, что с Браунли трудно справиться. Дело обещает быть неприятным. Вам придется защищать права женщины, которой причинили величайшее зло, причем единственным шансом выйти победителем будут мои свидетельские показания. Мейсон насторожился. — И что же? Епископ Меллори покачал головой.