Он наблюдал за мной. Я должна была знать, что он спит как кот, постоянно начеку. Он перекатился на спину раньше, чем я вспомнила, что хотела поискать признаки крыльев, которые, как я знала, у него должны были быть. Его взгляд был сонным, веки отяжелевшие, и я искала следы крови на его губах, задаваясь вопросом, отвратит ли это меня. Будет ли он на вкус как кровь? — Мы живы, — сказала я. — У тебя были какие-то сомнения? — Конечно, были. Удивление вспыхнуло в его глазах. — И всё же ты согласилась? — Да. — Я тоже могла быть немногословной. Я не собиралась объяснять свои решения. Объяснять, что желать его было подобно лихорадки в крови, которая текла по мне, и я бы снова предстала перед Разрушителями Правды просто ради шанса разделить с ним постель. Он сел рядом со мной, точь-в-точь как муж, собравшийся почитать воскресную газету, и потянулся, медленно, нечестиво, что у меня пересохло во рту. Я потянула край простыни, чопорно прикрыв грудь, хотя насколько я могла вспомнить, что начали мы поверх шёлкового покрывала, которое теперь было на полу. Простынь свободными складками лежала вокруг бёдер, во всех отношениях это походило на романтическую комедию, которую рекомендуется смотреть только с родителями. Мне было интересно, что произойдёт, если я запрыгну на него. — Мы спали, — произнесла я. Ещё одна искромётная фразочка от меня. — Этого и следовало ожидать. Первый акт связывания пары это сильный опыт для обоих партнёров. Прости, если напугал тебя. И вот оно опять, ещё одно извинение. Но, ни в коем случае, ни за то, что нужно, ни за истинное предательство. — Ты не напугал меня. Он скептически посмотрел на меня, но опять же, он ощутил мою панику, когда вошёл в меня, столкнулся с ней лицом к лицу. Я могла отрицать сколько угодно, но мой страх был настоящим. Сейчас страха не было, ещё одна часть проклятья была уничтожена. Та часть, о существовании которой в себе я даже не знала. Но он знал, и был готов к моей реакции. Он слишком хорошо меня знал. Он по-прежнему наблюдал за мной, и мне внезапно расхотелось встречаться с его взглядом. Я соскользнула вниз и снова легла, повернувшись к нему спиной. Я не хотела вставать и идти искать одежду, но от его пристального взгляда мне стало крайне неловко. — Я посплю ещё, — пробормотала я. Я понадеялась, что он поймёт намёк и покинет постель, оставит меня. Прошла минута, а он не сдвинулся с места. И затем он тоже лёг, повернулся и обнял меня, окружив своим телом, в жесте, который я могла бы посчитать покровительственным, если бы не жёсткий выступ плоти у моей спины. Он притянул меня к себе, скользнул руками вверх и накрыл мою грудь. Я прошипела, лишь на миг напрягшись, и затем устроилась поудобней в его оберегающем тепле. Не знаю почему я испытывала потребность в защите — он доказал, что был моей самой величайшей опасностью. Но по какой-то причине я воспринимала его величайшей защитой и, закрыв глаза, я уснула. ЛЕЖАТЬ В ПОСТЕЛИ С РЕЙЧЕЛ В МОИХ ОБЪЯТИЯХ было истинным адом, и это было лишь начало его расплаты. Если он сможет подарить ей хотя бы крошечную долю мира, тогда так тому и быть, и неважна цена. Неистовое возбуждения было незначительной пыткой, верно? Как же он дошёл до этого в его бесконечном существовании? Он гордился тем, что бы равнодушный и контролировал всех и вся, кроме Сары, и её утрата стёрла последние частицы мягкости в нём. Потребовалось слишком много времени на осознание, что он стал монстром, каких презирал больше всего. Он может и не был сучонком Уриэля, но подошёл к этому слишком близко и, лишь толкнув Рейчел на порог смерти, он осознал это. Он до сих пор чувствовал её вкус — сладость её желания, насыщенность её крови — и ему хотелось застонать. Он не осмелился уснуть. Вероятней всего ему будут сниться эротические сны, обстоятельно шокирующие её. Он не мог перестать думать об этом: как она в итоге приняла его, обхватила ногами и привлекла его глубже; нежные звуки потребности, которые срывались с её губ, когда он входил в неё; то, как она откинула голову и изогнула шею, притягивая его рот, как он пил сытную, усиливающую его кровь из неё. Проклятье, кого он обманывал? Взятие крови было ритуалом, обдуманным, священным актом, актом исцеления и мощи. Это было самым эротичным актом, на который Падшие были способны, и это связало его с ней. "Боже", — подумал он, содрогнувшись. И всё же он знал. Знал, что так оно и будет, что они были связаны, ненавидит она его или же нет. Она тоже знала это, даже если отказывалась признавать это. Он ожидал, что она продолжит сопротивляться этому. Он позволил бы ей, постольку поскольку. Он бы дал ей больше времени, если бы у него был выбор, но Уриэль подобрался слишком близко. У Азазеля не было иного выбора, как отбросить своё сомнение и неуверенность. Он позволит ей оставить при себе свои сомнения до тех пор, пока это возможно. Ещё одно, что он задолжал ей. Её волосы касались его лица и должны были щекотать. Но вместо этого они ощущались шёлком на его коже. Он вспомнил, каково было почувствовать себя так по отношению к женщине, физическую связь, которая никогда не уйдёт. И он понял вину, которая сильно отягощала его. Вину, которая не имела никакого отношения к Саре и касалась исключительно его сама и его собственного гнева. Сара отпустила его, давным-давно. Сейчас настало время ему отпустить её. Рейчел погрузилась в глубокий сон, явно устав. Он не стал брать много крови у неё, чтобы внести свой вклад в её усталость — по сути, он умышленно отказал себе, как бы сильно не хотел. Всё это было бы приемлемо, в его острой необходимости защитить её. Но сила первого истинного спаривания была сокрушающей, и она могла проспать весь день. Это было неважно. Им надо было спланировать войну. Она могла поспать, и он вернётся к ней. Она могла поспать. НА УЛИЦЕ УЖЕ БЫЛ ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР, когда я, наконец, проснулась, одна в большой постели. Меня затопили странные чувства: восторг и ужас, роскошная усталость и уверенность, что я должна суетиться, сильное физическое удовлетворение и глубокое сексуальное желание. Я снова хотела его. Я хотела его меж моих ног, склонившегося надо мной, покрытого потом, врывающегося в меня. Я хотела его рот на моей шее, пьющий то, что только я одна могла дать ему. Я заставила себя выбраться из постели и направилась в ванную комнату. Я пребывала в таком тумане, что едва могла оценить элегантность уборной; но после нескольких минут под душем, который ощущался нежным водопадом, я почувствовала себя гораздо более живой. Я нашла свою брошенную одежду аккуратно сложенной на кресле, и задалась вопросом, кто же это сделал. Мысль об Азазеле, ухаживающим за мной, была чересчур дикой для размышлений, и всё же я подумала, что узнала бы, если бы кто-то другой входил в комнату. Это должно быть был он. Я быстро оделась, стараясь не думать о том, как эта одежда была снята с меня. Вот только майку я так и не смогла найти, и я вспомнила его неодобрение, и поняла, что мои губы подёрнула мимолётная улыбка. Я прошлась по гостиной комнате, даже не утруждая себе поисками нечто такого цивилизованного как записка, и открыла дверь в коридор. Послышались голоса. Мужские голоса, яростные и требовательные, лились из-за закрытой двери зала совета. Я тут же развернулась и вернулась в наши комнаты, закрыв за собой дверь. Меня не интересовали их любопытные взгляда. Они совершенно точно будут знать, что мы с Азазелем сделали, и как мы это сделали, и прямо сейчас это казалось крайне личным. Я не хотела чьего-либо вторжения. И я проголодалась до смерти. Подумаешь... переживу. Солнце уже начало садиться. Я открыла французские двери и вышла в укромное патио, позволив мягкому бризу затанцевать вокруг меня. Запах океана в воздухе был успокаивающим, что очень странно, учитывая, что даже сам вид океана пугал меня до ужаса. И слава богам и богиням, на столике стоял поднос со свежими фруктами, круасанами и чаем со льдом. Лёд был свежим, ещё не успел растаять. Я поискала другой вход в патио, но не ничего не нашла. Кто бы ни принёс еду, он был волшебником, и мне было плевать. Я села в плетёное кресло и начала есть. Я всё ещё могла слышать разгневанные голоса, но на расстоянии, и я закрыла глаза, позволив себе соскользнуть в воспоминания прошлой ночи. Я тут же потекла, и испытала к себе отвращение. Я не буду беспокоиться об этом. Так уж я себя чувствовала; и когда он вернётся в эти комнаты, он почувствует моё возбуждение и... А что если он не вернётся сюда? Что если ему только и нужно было примитивное спаривание? Он дал чётко понять, что не хочет испытывать ко мне никаких чувств. Я не сомневалась, что он имел какие-то чувства — я не была столь неуверенной, — но я знала, что он был преисполнен решимости сражаться с ними. Как когда-то я. За исключением, что я не была полна этой решимости теперь. Я нуждалась в нём, нуждалась сейчас. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, позволив пальцам скользнуть по губам, вниз к груди, потом поднесла их к незримой метке на моей шее, и я задалась вопросом, смогу ли я заставить его прийти ко мне. Если я позову его, услышит ли он меня? Между мой и солнцем прошлась тень, и я мгновенно открыла глаза, беспечно очарованно. И я оцепенела, глядя в скрытое плащом лицо незнакомца. — Кто ты? — прохрипела я. Я уже знала всех жителей Шеола в лицо, и этого мужчину я никогда раньше не видела. Я посмотрела в его глаза, и они были пустыми, словно там никого не было, и я уже видела такие глаза раньше. Когда была привязана к столу в тёмной комнате в Тёмном Городе, сходя с ума от боли. Я попыталась закричать, но не издала ни звука. Они уже забрали мой голос, и на этот раз они покончат со мной. Я вскочила на ноги, опрокинув кресло в спешке, но создание не сдвинулось с места, просто наблюдая за мной своими пустыми глазами. Я снова попыталась найти свой голос, и обнаружила лишь хриплые пережитки его. — Уходи. Ты не принадлежишь этому месту. У меня нет больше никакой информации для тебя. Я уже всё рассказала тебе... тебе больше не надо причинять мне боль. И тогда-то он заговорил жутким бесплотным голосом, который звучал механически. — Мы здесь не для того, чтобы причинить тебе боль. Мы? Я огляделась по сторонам и увидела ещё одного слева от меня, он наблюдал за мной с таким же бездушным намерением. У меня был шанс на победу с одним из них. С двумя — невозможно. Я всё равно попыталась отступить к французским дверям, которые сдуру закрыла. Если я попаду внутрь, я смогу запереть дверь, замедлить их, пока бегу за помощью. — Тогда почему вы здесь? — спросила я. — Чтобы убить тебя, — произнесло создание, его голос ничего не выражал. — Почему? — Я подходила всё ближе и ближе к двери, но никто из них не сдвинулся к месту. Шанс, что я смогу уйти, был призрачным. — Так было приказано, и так оно и будет, — сказало создание, двинувшись ко мне, и я увидела его руки, руки которые больше походили на клешни, и на один переломный момент я застыла в ужасе, всплывшего в памяти. Моя паника расколола меня, и я крутанулась как раз перед тем, как он коснулся меня, и бросилась к двери, но он поймал меня, длинные когти распороли белый хлопок на моих плечах, и я почувствовала брызги крови, когда снова закричала, в смертельной тишине, зная, что они убьют меня, молясь, что смерть будет быстрой и милосердной. Я не хотела умирать. Только не сейчас. Я хотела лежать в постели с Азазелем и познавать удовольствия плоти. Я хотела гулять в ярком солнечном свете у воды, которая пугала меня. Я хотела разговаривать с Элли и смеяться с остальными, и я хотела заниматься тем, что у меня получалось лучше всего. Я хотела залечивать потери, делать так, чтобы у женщин были дети, которых они бы держали в своих руках. Я почувствовала странную нервную дрожь, распространяющуюся по моему телу, и вместо того, чтобы бежать, я набросилась на ближайшего ко мне Разрушителя Правды, в шоке наблюдая как когти ночной птицы разорвали его лицо, и он закричал от боли. Секундой позже французские двери взорвались градом осколков стекла, и появился Азазель. Гнев на его бледном лице, его крылья, его красивые крылья были раскрыты. Они были насыщенного иссиня-чёрного цвета и, казалось, заполнили всё пространство праведным гневом, и затем он превратился в расплывчатое пятно движений, отрывая Разрушителя Правды от меня и ударяя его об стену. Я слышала хруст костей, пронзительный визг создания от боли. Я упала на пол патио, схватившись за разодранные плечи. Должно быть, мне почудилось это временное перевоплощение, выплеснувшееся хищными когтями птицы. Кто-то появился вслед за Азазелем, и он провёл быструю и эффективную работу со вторым Разрушителем, сломав ему шею и бросив его на пол. Но Азазель был ужасающе безжалостным. Он вырвал клешнеподобные руки у первого создания, пока тот визжал и трепетал, и потом быстрым движением сломал ему шею и оторвал голову. Меня должно было начать мутить, напугать. Вместо этого, если бы у меня был голос, я бы подбодрила его. Я стояла на коленях на каменном полу патио, кровь текла по моим рукам, и попытки остановить кровотечение руками не дали никакого результата. Испытывая головокружение, я пошатнулась, подумав, что могу просто немного полежать. И тогда-то он оказался рядом со мной, сгрёб меня в свои руки. Выражение его лица было нечитаемо, когда он прижал меня к себе. А потом мы поднялись, в сумеречное небо, и моя кровь пропитывала нашу одежду. Я пребывала в состоянии бреда, хотя не знала было ли это от потери крови или от полёта в руках ангела. Но потом я увидела, куда мы направляемся. Я начала сопротивляться, отчаянно желая вырваться из его хватки. В один из дней Элли объяснила мне, что океан обладает исцеляющей силой для людей Шеола, и я знала, что он несёт меня туда, вниз, в чёрные, убийственные глубины, и я знала, что снова утону от рук любимого мужчины. — Прекрати, — произнёс он, ещё сильнее прижимая к себе. — Из-за тебя мы упадём. Мне было плевать. Я лучше умру грудой изломанных конечностей, чем утону от его рук. Я попыталась сказать это ему, но из моего горла выходил только воздух, а не слова. И он просо проигнорировал мою отчаянную борьбу, когда вертикально завис над бурлящим океаном, и затем он нырнул вниз. Я ожидала страшного холода, но океан оказался всего лишь прохладным и солёным. Я закрыла глаза, стараясь уберечь их от жалящей воды, закрыла рот в безмолвном крике и затаила дыхание, борясь с ним, пока он толкал меня всё глубже и глубже, и мои лёгкие стали гореть, моё тело погружалось всё ниже, когда он притянул меня к себе и накрыл мой рот в поцелуе. Я была слишком потрясена, чтобы устоять, и он вынудил меня приоткрыть губы, вдохнул в меня. Это был сладкий, чистый воздух для моих изголодавшихся лёгких, и я распахнула глаза. Я ясно видела его в светящейся синей воде, чувствовала запах его кожи, и когда он прервал поцелуй, я осознала, что дышу. Он сорвал с меня разодранную, окровавленную рубашку, пустив её плыть по течению в океан, и солёная вода омыла мои раны, успокаивая их. Я почувствовала, как моё тело освободилось от леденящей паники, практически само по себе, и я легла на спину, вода обволакивала меня, укачивала меня, ласкала меня. Через минуту мы рванули наверх, его руки крепко обнимали меня, так мы плыли в воде. — Я не должен был оставлять тебя одну, — прошептал он мне на ухо. — Никто из нас даже предположить не мог, что Разрушители правды посмеют сюда войти. Я побежал, как только услышал твой призыв, но я испугался, что не успею вовремя. Как он мог услышать меня, когда у меня не было голоса? В этом не было никакого смысла — но опять же, как и в том странном, кратковременном перевоплощении, которое пережило моё тело. Он успел вовремя, и только это имело значение. Я положила голову ему на плечо, ногами обхватив его талию, пока он медленно выносил меня из воды.