У нее, возможно, болит животик. Первые часы Аня бегала с укропной водичкой, отваром ромашки, клизмами, делала массаж. И пела, пела, пела. – Плыл по океану корабль с названьем гордым, плыл он много дней подряд…[17] Аня снова механически, по привычке, начинает петь, почти не слыша своего голоса. Лиля кричит, выгибается, рвется из пеленок. Аня кладет ее на диван, тупо смотрит. – Ну что ты плачешь, господи, что ты плачешь… Аня сама начинает плакать от бессилия и усталости, потом равнодушно встает и выходит из комнаты, наливает чай. Пьет чай. Лиля разрывается в комнате. Аня пьет чай. Она пьет чай очень долго, сосредоточенно, тупо. Возвращается. Лиля хватает ее ртом за сосок, но через две минуты плюет и снова плачет. – Завяли в вазочке цветы бумажные, ругалась верная твоя жена…[18] Аня знает много, очень много песен, она даже не подозревала, что помнит их так много, но ее репертуара недостаточно, недостаточно терпения, никаких недостаточно слов, никакой не хватает музыки. – Когда на улице прохладно или жарко, и скачет пони на работу к девяти…[19] Влада нет дома. Его почти никогда нет дома, потому что половину времени он живет у мамы. Работает он в ночную смену, примерно до шести утра, а сейчас уже семь, значит, скоро придет. Он обязательно скоро придет и поможет ей. И тогда она сможет поспать. – Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлетные огни аэродрома…[20] Наконец в дверях поворачивается ключ – и Аня бросается в прихожую. Слава богу! – Привет. – Привет. У Ани грязные волосы и растянутый сарафан с пятнами молока, на плече пеленка, на пеленке кричащая Лиля – голенькая, со вздутым животом. Она видит папу, на секунду перестает плакать и писается. – Подержи ее, я переоденусь, – говорит Аня. – Ну щас, дай я хоть разуюсь. Аня ждет, пока он снимет ботинки, куртку, помоет руки. Дает Владу ребенка. Он принимает дочь вытянутыми руками, в его лице смесь отвращения и страха. Аня быстро переодевается. Лиля продолжает заходиться в плаче, и Аня берет ее обратно, несет в ванную, моет. Влад проходит на кухню, достает из холодильника кастрюлю с супом, накладывает в тарелку, разогревает и ест. В ожидании Аня молча блуждает по комнате. Наевшись, Влад раскладывает диван – там же, на кухне. После рождения Лили он спит только там. Аня смотрит, как он стелет простыню. – Ты поможешь мне? Я очень устала. Она плакала всю ночь. – Я тоже устал. Я вообще-то с работы, если ты не в курсе. – Ну хоть пару часов, Влад, ну пожалуйста… – Нет. Идите уже в комнату. Он выключил свет и лег. Аня застыла в дверях, не веря в происходящее. – Пожалуйста. Влад отвернулся и с головой накрылся одеялом. – Да заткни ты уже ребенка! Дай ему сиську, я не знаю. Аня похолодела. Она застыла, чувствуя, как наливается чем-то белым – но не молоком, чем-то белым и густым, с вкраплениями твердого, похожим на сырую известку. От основания стопы вверх по телу начала расти волна ярости, доходящая до корней волос. – Ты. Должен. Мне. Помочь, – прошептала она, вплотную приблизившись к дивану. – Я никому ничего не должен, – ответил Влад. – Скажи это ей, – произнесла Аня и просто положила Лилю рядом с ним на край дивана. – Убери ее отсюда, я хочу спать! Влад заорал, а Лиля вдруг замолчала. Аня посмотрела на нее в замешательстве и взяла – быстро, левой рукой, а правая вдруг перестала подчиняться: ее словно подкинуло вбок, в сторону стоящего у дивана серванта со стеклянными дверцами. Ане казалось, что она просто дотронулась до стекла, но стекло почему-то посыпалось, посыпалось вниз, прямо на диван. Куски стекла летели одновременно, молниеносно, но Аня видела это как в замедленной съемке: длинные острые осколки были похожи на ножи, мелкие были разной формы и осыпались вокруг ровным слоем. Влад даже не пошевелился, – когда один из ножей упал в трех сантиметрах от его головы. – Уходи, – тихо сказала Аня. Он быстро оделся и вышел, не произнеся ни слова. Аня пошла с Лилей в комнату и дала ей грудь. Лиля неожиданно активно начала тянуть молоко, засопела и вдруг заснула. Заснула и Аня. Завтра. Завтра она вернется в эту кухню и уберет стекла. Все завтра. – 8– – Знаешь, я почему-то убеждена, что у мужчины должна быть машина. – Вшыстко. У нас будет вшыстко[21]. Ян держит Аню под руку, они идут по длинному проспекту, минуя ряды магазинов и кафе со странными, смешными названиями. Местность представляет собой абсолютную равнину, плоскогорье, заселенное зданиями и людьми. До Ани доносятся обрывки чужой речи, и иногда она пытается повторить: вдруг она и правда сможет остаться в этой стране?.. – Недавно я восстановил зрение и теперь могу наконец получить права. – Ян ненадолго задумался. – А следующим этапом будет свой дом. Аня представила себе этот дом. Он был из белого кирпича, в окружении сосен. Далеко-далеко от всех, в самом тихом месте на Земле. * * * – Мам, расскажи сказку. Уже первый час ночи, но Ида не спит. Она вертится на кровати, потом ложится на спину, а ноги полностью кладет на стену. – Ида, ну какие сказки? Уже ночь… Аня сильно устала, в цеху сегодня был полный завал, но Иде все равно, она канючит и тянет Аню за руку. – Ну мам… – Ладно. Только короткую. – Хочу короткую! – И только одну. – Хочу одну! – Ну слушай… Далеко-далеко от всех, в самом тихом месте на Земле, есть лес. – Волшебный? – Еще какой волшебный. В том лесу есть большая дорога, длинная-предлинная… – Волшебная? – Не перебивай, а то не буду рассказывать. Какая же еще?.. Как-то раз, давным-давно, шел по этому лесу, по этой дороге один человек, молодой воин. Был он силен и прекрасен, и волосы его от рождения были белыми, как снег. Руки его были могучими, глаза – острыми, а сердце – чистым. Шел он уже очень долго… – А куда он шел? – Он искал свой дом. – У него что, целый дом потерялся?