Допустим, два этих показателя падают примерно на одну и ту же величину: снижение потребления на четверть приводит к сокращению выбросов на 25 %. Оставим пока что за скобками тот экономический хаос, которым, как мы знаем, это будет сопровождаться, и сосредоточимся на климатическом кризисе. В первый день прекращения покупок мы станем свидетелями не сглаживания восходящей кривой выбросов, а ее снижения в абсолютном выражении. Вместо того чтобы стабилизироваться на рекордно высоком уровне (а это лучший результат, которого мы на данный момент достигали в стремлении к «зеленому» росту), глобальные выбросы углерода быстро упадут до уровня 2003 года. Мы все равно еще будем добавлять в нашу воображаемую ванну шарики для пинг-понга. Большинство климатологов сходятся во мнении, что для стабилизации температуры Земли необходимо сократить выбросы углекислого газа человечеством до нуля. Тем сильнее шокирует то обстоятельство, что даже сокращение мирового потребления на 25 % приблизит нас к цели лишь на четверть. И все же это было бы грандиозным достижением, которое подарило бы нам еще несколько лет для реализации дальнейших мер, прежде чем мы достигнем 1,5 °C глобального потепления – того предела, за которым климатологи хладнокровно предсказывают «большие риски для природных и человеческих систем». Оставаясь на нынешней траектории, мы выйдем за рамки такого повышения температуры уже в начале 2030-х годов. «У нас было бы гораздо больше времени, чтобы добиться изменений», – говорит Джексон. Удручает то, что даже значительное снижение потребления не сильно приближает нас к решению проблемы изменения климата – настолько она серьезна. Тем не менее как мы узнали за последние десятилетия, ее также чрезвычайно сложно решить, полагаясь лишь на «зеленые» технологии и чистую энергию. Каждое сокращение выбросов хотя бы на один процент, достигаемое благодаря сокращению потребления или замедлению экономики, сужает ту пропасть, которую мы должны преодолеть за счет декаплинга. В этом состоит еще одна сюрреалистическая веха пандемии. Из-за того, что в апреле 2020 года четыре миллиарда жителей планеты находились в условиях полного или частичного локдауна, глобальная экономика сократилась настолько, что мы ближе, чем когда-либо прежде, подошли к решению задачи удовлетворения энергетических потребностей современной цивилизации из возобновляемых источников. Пять лет назад, когда выбросы находились на плато, Джексон сомневался, что экономический рост и стимулирующее его потребление должны быть частью обсуждения климатического кризиса. «Боже, это такой огромный ящик Пандоры, – говорил он. – Не думаю, что отрицательный экономический рост возможен с политической точки зрения, хотя это не делает данную идею неправильной». Когда я вновь заговорил с ним на эту тему в преддверии пандемии (выбросы тогда ставили новые рекорды), он не мог скрыть своей подавленности. И его точка зрения изменилась. «Я думаю, это должно быть частью решения проблемы», – сказал он. 5 Нам нужно вновь привыкнуть к ночи Еще совсем недавно, 20 февраля 1962 года, бо´льшая часть Земли ночью была черной как смоль. В тот день, когда астронавт Джон Гленн – первый американец на орбите – пересек в своем корабле освещенную Солнцем Землю и оказался над темной стороной планеты, мир внизу ждал ответов на свои вопросы. Можно ли увидеть грозу из космоса? Как хорошо заметны огни городов и поселков с высоты 200 километров? Несколько физиков даже предсказывали, что не будет видно вообще ничего. Некоторое время Гленн летел над чернотой Индийского океана. Наконец он произнес: «Вижу справа большой световой узор, кажется, прямо на побережье. Это очертания города». Это был австралийский Перт, готовый приветствовать астронавта. Зная, что Гленн пролетит прямо над ними, городской совет проголосовал за то, чтобы оставить уличные фонари включенными (не так давно многие города отключали их на ночь), а жители Перта включили освещение на крыльце и фары автомобилей или просто направили в небо фонарики. Местный нефтеперерабатывающий завод BP даже врубил на полную свой газовый факел – «очень яркое свечение», как сказал Гленн. Пока остальная часть обширного австралийского континента была окутана тьмой, Перт сиял. «Огни видно очень хорошо, и поблагодарите всех, что включили их, хорошо?» – передал Гленн наземному центру управления. Как изменились времена! К 2020 году почти четверть суши Земли, не считая полярных ледяных шапок, озарялась небесным сиянием от искусственного освещения. Составленные НАСА карты светового загрязнения Земли под названием «Черный мрамор» показывают, что наша планета в ночное время расчерчена тонкими полосками света даже в Арктике, пустыне Сахара и тропических лесах Амазонки, а настоящая тьма исчезла из всех уголков земного шара, включая восточную часть Северной Америки, Западную Европу, долину реки Нил, большую часть Индии и Восточной Азии – а также Перт, который теперь называет себя «городом света». В тот момент, когда мир перестанет покупать, это сияние начнет тускнеть. Адам Сторигард такое уже видел. Сторигард – экономист из университета Тафтса в Медфорде, штат Массачусетс – использует огни мира для измерения перемен в экономике, особенно в тех случаях, когда другие источники данных ограничены. Как оказалось, освещение тесно связано с потребительской экономикой и, подобно выбросам углекислого газа, имеет тенденцию усиливаться, а не ослабевать, по мере развития энергоэффективности и «зеленых» технологий. Мы живем на постоянно светлеющей Земле. Если не принимать во внимание редкие исключения, то и площадь освещенной территории, и общая яркость страны – ее сияние – соответствуют размеру ее экономики. Численность населения страны имеет гораздо меньшее значение. Например, в Бангладеш плотность населения выше, чем в Нидерландах, но гораздо больше неосвещенных районов; в Канаде и Афганистане проживает одинаковое количество людей, но Канада намного ярче. Свет мира, как и многие результаты человеческих усилий, распределен отнюдь не равномерно. Освещение – это то, что мы покупаем, то есть мы потребляем свет. В общем и целом, больше экономической активности означает больше освещения по той простой причине, что производство и потребление большинства товаров и услуг происходит либо в помещении, либо ночью, при включенном свете. «Человечество, как правило, использует столько искусственного света, сколько может купить примерно за 0,7 % ВВП», – писала команда экспертов по световому загрязнению в журнале Science Advances в 2017 году. В самой ярко освещенной стране на Земле – Соединенных Штатах Америки – 140 миллиардов долларов в год (около 450 долларов на человека) тратится на то, чтобы дома, фабрики, рестораны, торговые центры, музеи, стадионы, парки и прочее купались в иллюминации. С другой стороны, среднестатистический житель южноафриканской страны Зимбабве пользуется освещением примерно на 10 долларов в год. Когда потребительская экономика замедляется, свет тускнеет. Это может происходить стремительно. Используя данные, собранные спутниками, Сторигард и его коллеги измерили яркость быстро развивавшейся Индонезии непосредственно перед тем, как она погрузилась в финансовый кризис в 1997 году; год спустя страна стала тусклее на 6 %. В Зимбабве экономика рухнула на разорительные 50 % за первое десятилетие XXI века, и в результате страна резко потемнела. Как потеря света выглядит на земле? «Люди не так часто ездят; легковых и грузовых автомобилей и тому подобного становится меньше, – говорит Сторигард. – А далее предприятия, верно? Некоторые из них открываются именно по вечерам. Если у вас есть скопления ресторанов или такие места, где люди собираются на открытом воздухе с освещением и вывесками, то, выйдя из бизнеса, они вряд ли будут включать свет». Этот эффект сильнее всего проявляется в развивающихся странах, но даже богатые места начинают тускнеть по мере снижения потребления. В 2012 году, после долгого экономического затишья, город Детройт начал выключать часть уличных фонарей, чтобы сэкономить деньги, и это вдобавок к тому, что чуть ли не половина из них были к тому моменту разбиты или сломаны. Ближе к окраинам, где светятся торговые центры, автосалоны и сетевые рестораны, начинают появляться темные кварталы – представьте себе Финикс с его десятками заброшенных гипермаркетов. «Я бы не удивился, увидев, что в некоторых городах США иллюминация отступила к деловым центрам», – говорил Сторигард. Некоторые из самых ярких видимых из космоса отдельных огней – нефтяные и газовые скважины (на них тоже есть факелы, вроде того, что Джон Гленн видел на нефтеперерабатывающем заводе недалеко от Перта). Среди мест, полных таких факелов, можно выделить Баккеновскую формацию в Северной Дакоте – одно из крупнейших месторождений нефти и газа в США. Скважины здесь расположены настолько плотно и занимают такую большую площадь, что ночью с орбиты пейзаж кажется почти пиксельным. Нефтяные и газовые компании неохотно останавливают (или, как говорят на отраслевом жаргоне, «затыкают» – shut in) скважины даже в случае таких серьезных экономических спадов, как рецессия; вместо этого они уменьшают количество выкачиваемой нефти, в результате чего уменьшается объем сжигаемого в факелах газа и их свечение. Тем не менее Сторигард предсказывал, что в мире без покупок может случиться столь сильное снижение потребления топлива (на отраслевом жаргоне – «разрушение спроса»), что вскоре станет видно, где «заткнули» скважины. Пандемия подтвердила его правоту. Ко второму месяцу повсеместного локдауна «пиксели» на территории Баккеновской формации и других нефтяных месторождений не просто потускнели, а стали гаснуть один за другим. Из-за этого могут исчезнуть целые города. В 1998 году ночью с орбиты вряд ли был видел свет на крошечной стоянке грузовиков в Илакаке, остров Мадагаскар. Но затем в том году поблизости обнаружились большие залежи сапфиров и рубинов, и через пять лет поселок Илакака превратился в яркое пятно света, окруженное вырытыми вручную шахтами с названиями вроде Swiss Bank. В мире, переставшем покупать драгоценные камни, происходит нечто противоположное тому, что Джон Гленн видел в Перте. Вместо выхода из темноты на свет, Илакака может погрузиться во мрак. Вообразите Чикаго, где на 90 % меньше света. Или даже представьте себе, что в большинстве американских городов освещение уменьшилось в три, а то и в пять раз. Представьте Мадрид или Милан с их сверкающими улицами и площадями, потемневшие наполовину. Нарисуйте мысленно картину Шанхая, где разноцветное сияние залитого прожекторами горизонта отбрасывает радугу на реку Хуанпу, или площади Хатико в Токио, купающейся в свечении гигантских видеоэкранов, а затем представьте себе эти места «остывшими» и затененными. Вообразите Лондон настолько тусклым, что окружающая его автомагистраль М25 больше не различима из космоса. Как бы выглядела жизнь в таких городах, если бы резкое снижение потребления омрачило земной шар? Это было бы похоже на обычную ночь в Берлине. «По крайней мере, если судить по измерениям со спутника, Германия намного темнее, чем большинство других богатых мест, – отмечает Кристофер Киба, физик и исследователь светового загрязнения в Немецком исследовательском центре геонаук GFZ[4]. – Думаю, пока что мы не вполне понимаем, почему это так. Отчасти это связано с уличными фонарями, но в какой-то мере и с культурой». «Я тот, кто с ночью был знаком», – писал поэт Роберт Фрост. «Это определенно обо мне», – говорит Киба. Он любит рестораны при свечах, и даже когда лето простирается далеко в осень, как это часто бывает в наши дни в Берлине, на нем не увидишь признаков загара. Его одежда – черного и серого цветов; он носит футболку с надписью «Потому что каждому дню нужна ночь». В пять лет он уже знал о световом загрязнении, ведь его семья жила в маленьком городке к югу от Эдмонтона; он легко мог заметить разительный контраст между ночным небом на юге и городским свечением небосвода на севере. Берлин, по словам Кибы, придерживается политики «не больше света, чем это разумно и необходимо». Уличные фонари включаются только с наступлением настоящих сумерек, а не при первом намеке на закат, как в других городах. Площади, которые блистали бы белым в Лондоне или Лас-Вегасе, Риме или Сеуле, отличаются здесь мягким зернистым светом винтажной фотографии, снятой на смартфон. Вывески магазинов и уличная реклама, как правило, менее крупные и не столь броские, как в других городах. Даже стоя в особенно яркой части Берлина (рядом с освещенной прожекторами мемориальной церковью кайзера Вильгельма, разбомбленной во время Второй мировой войны и трогательно сохраненной в частично разрушенном состоянии), Киба смог бы насчитать вдвое больше звезд, чем в большинстве центральных кварталов других мегаполисов. До недавнего времени в Берлине было более сорока тысяч газовых фонарей – больше, чем в любом другом городе. Хотя их постепенно заменяют более яркими энергоэффективными лампами, многие берлинцы недовольны этим и предпочитают золотое свечение газовых ламп – мягкое почти до неприличия. По мнению Кибы, это явный признак того, что городские жители не обязательно считают яркое освещение идеальным. В берлинских парках вообще нет искусственного освещения. «Ты чувствуешь, что идешь в очень темное место, и поначалу это пугает, – объясняет Киба. – Кажется, что, оказавшись там, ты ничего не сможешь разглядеть». Однако ваши глаза быстро привыкают к темноте, и что же вы видите? Людей. Подростки собрались вокруг скамейки, на их лицах отражается голубой свет от экранов телефонов. Мужчины и женщины гуляют одни или со своими собаками. Парочки шепчутся во мгле. «Берлинцы почему-то лучше других свыклись с темнотой», – говорит Киба. Ночь редко бывает совсем уж черной. В 1900 году американский этнограф Уолтер Хоф рассказал на научном конгрессе в Париже о «многочисленных проявлениях света в природе, помогающих обитателям Земли в ночные часы». Конечно, все мы знаем Луну и звезды, хотя большинство из нас живут под небом, почти лишенным звезд из-за светового загрязнения. Но Хоф напомнил своей аудитории, что есть и другие примеры: северное и южное полярные сияния; зодиакальный свет, представляющий собой туманный конус на горизонте, возникающий в результате отражения солнечных лучей от космической пыли; магеллановы облака, пара галактик, различимых в виде пятен света в южном полушарии; электрически заряженные люминесцентные облака; фосфоресцирующие растения, грибы, минералы, воды и «эманации газов»; светлячки на суше и в море – 150 видов, которые, как тогда уже было известно, испускают свет. «Под чистым ночным небом пустынь Аризоны атмосфера кажется наполненной звездным туманом; можно разглядеть очертания возвышенностей на расстоянии многих миль, определить время по циферблату часов и без особых проблем идти по тропе», – говорил Хаф. Он отметил, что при определенных обстоятельствах одна только планета Венера отбрасывает достаточно света, чтобы его хватало путешественнику, идущему по открытой местности. (Киба однажды написал в твите, что если бы у него имелся список вещей, которые нужно успеть сделать в жизни, то среди них был бы пункт «увидеть свою тень от Венеры»). Более черная ночь в мире без покупок оказалась бы полезна во многих отношениях. Участившиеся в последнее десятилетие исследования светового загрязнения показали, что многим живым существам необходима естественная темнота для благополучного существования, включая, вероятно, и людей. Некоторые жуки-скарабеи – существа, известные тем, что они катят шарики навоза в свои гнезда, чтобы прокормить потомство, – ориентируются по положению Млечного Пути в ночном небе. Жуки буквально теряются без него, а ведь сегодня Млечный Путь невидим во многих местах, поскольку он размыт свечением неба, исходящим от источников, расположенных порой в сотнях километров. Более трети землян больше не видят Млечного Пути там, где они живут. Учитывая то, что это отпечаток нашей собственной галактики в ночном небе, то, быть может, мы тоже в некотором смысле потерялись в космосе? А вот еще один пример воздействия светового загрязнения: в конце июня, когда ночь опускается на просторы озера Эри, метеорологический радар фиксирует зловещее облако, быстро растущее в темноте. Затем оно начинает двигаться в сторону Кливленда, штат Огайо. «О Боже», – пишет в Твиттере местный диктор новостей. Это облако состоит из миллионов – возможно, даже миллиардов – подёнок. Хорошая новость заключается в том, что эти мухи, безвредные для людей и являющиеся излюбленной пищей рыб и других существ, снова вылупляются в огромных количествах после тех десятилетий, когда озера и реки на востоке США были слишком загрязнены токсинами для выживания этого вида. Плохая же новость состоит в том, что мухи теперь тянутся прямо к источникам светового загрязнения – «световым бомбам», как выразился один энтомолог, – таким как Кливленд, где они ошибочно принимают освещенный прожекторами асфальт и припаркованные автомобили за воду с лунными бликами, напрасно откладывают яйца на суше, а затем умирают. Сегодня ученые подозревают, что искусственное освещение негативно сказывается на популяциях самых разных видов по всему земному шару. Тем временем Всемирная организация здравоохранения называет нарушение сна у людей вероятной причиной рака, а некоторые исследования связывают световое загрязнение с депрессией, ожирением и другими проблемами со здоровьем. На осенних улицах Берлина листья окрашиваются в осенние цвета – красный, оранжевый, желтый, – но там, где ветви висят близко к уличным фонарям, некоторые части деревьев остаются зелеными гораздо дольше. С искусственно освещенной стороны у дерева лето, а с темной – осень. Никто пока еще не знает, дорого ли обходятся деревьям такие эффекты. Что можно сказать более определенно, так это то, что берлинская темнота действительно приносит пользу некоторым видам. «Берлин – очень важное место для соловьев», – говорит Киба. Численность популяции этой неприметной коричневой птицы, знаменитой своим ночным пением, сократилось вдвое в некоторых частях Европы за одно только последнее десятилетие; но в Берлине она по-прежнему широко распространена. Это объясняется в том числе тем, что в Берлине все еще есть ночь для серенад. Уже много лет существует технологическое решение, позволяющее уменьшить как световое загрязнение, так и то ошеломляющее количество энергии, которую мы тратим на освещение своей жизни. К сожалению, этого оказалось недостаточно, потому что наши огни – часть нашего потребительского мышления. Если вы сбрасываете пластик в океан, отравляете почву отходами горно-обогатительных предприятий или выделяете углекислый газ в атмосферу, то последствия будут проявляться годами, если не веками, затрудняя решение этих проблем. Иное дело световое загрязнение. «Вы можете его буквально выключить», – говорит Кевин Гэстон, британский эколог, изучающий эффекты искусственного освещения. – Вернуть по крайней мере часть утраченного довольно легко». То же самое касается и экономии энергии. В то время как «зеленые» технологии медленно развиваются на многих фронтах, энергоэффективные светодиоды (LED) уже сейчас широко доступны и недороги. Они обычно расходуют как минимум на 75 % меньше энергии, чем старые модели ламп, а удачно спроектированные светильники также предотвращают световое загрязнение, направляя лучи только туда, куда необходимо. Глобальная система экологически чистого освещения настолько легко достижима, что, по мнению ученых-специалистов, мы должны с ее помощью придать людям уверенность в том, что мы способны решить и более сложные общемировые проблемы. Вместо этого происходит обратное. По мере того как светодиоды набирают популярность, появляются все новые признаки того, что мы тратим сэкономленные на электроэнергии деньги на покупку дополнительного освещения. Бум в «медиаархитектуре» (речь об огромных видеоэкранах, демонстрирующих изображения на фасадах зданий), сейчас происходит по всему миру. Отличным примером служат две башни Международного молодежного культурного центра в Нанкине, Китай: 700 000 светодиодов освещают стены шестидесятиэтажных зданий, на которые также направлены установленные на земле прожекторы. «Могучие огни» на мосту Эрнандо де Сото в Мемфисе, штат Теннесси, – это десять тысяч лампочек с управляемой цветопередачей, охватывающих всю конструкцию моста. На знаменитой Банхофштрассе – фешенебельной торговой улице в Цюрихе, Швейцария, – только за последние пять лет количество видеоэкранов увеличилось более чем в сорок раз. Аналогичный бум декоративной иллюминации наблюдается в частных дворах и домах. «Если мы улучшим энергоэффективность всего наружного освещения, перейдя на светодиоды, но увеличим общее количество рекламы и прожекторов, то навряд ли сможем сэкономить много энергии в масштабе страны или всего мира», – говорит Киба. Когда Киба и его коллеги изучили изменения количества и яркости источников искусственного света по всему миру в период с 2012 по 2016 год, то обнаружили, что большинство мест постепенно становятся ярче. Лишь несколько стран тускнели, и почти все они находились в состоянии войны либо агонии экономического упадка, то есть это были такие места, где потребление замедлилось. Можем ли мы вновь стать теми, кто знаком с ночью? В последние десять лет многие британские города и городские районы начали экономить деньги, приглушая свет поздно вечером или даже выключая его. Недавние исследования не показали никаких изменений в количестве дорожно-транспортных происшествий или увеличения уровня преступности. (Некоторые данные свидетельствуют о том, что преступность даже снизилась в общинах, уменьшивших освещение.) Большинство людей просто не знали или не замечали того, что уличные фонари выключены. «Эти уличные фонари – такая вещь, которая вообще-то не имеет большого значения», – сказал один бармен, регулярно заканчивавший работу ночью в одном сельском английском графстве. То, что возвращение темноты может остаться почти незамеченным, не должно нас удивлять, считает Киба. Большинство посетителей Берлина не осознают, что город необычайно тускло освещен, если только им специально не говорят об этом; когда Вена приглушала свет на 50 % в течение одного часа каждую ночь, почти никто, кроме астрономов, не обратил на это внимания (а астрономы были в восторге). Также интересно, что срок службы светодиодных ламп часто соответствует тому времени, через которое яркость лампы падает более чем на 30 процентов – именно тогда большинство людей замечают, что лампа больше не работает должным образом. Что мы действительно замечаем, так это саму ночь. В британских опросах, проведенных там, где свет приглушили, наиболее частой реакцией была радость от возможности любоваться ночным небом; когда загрязнение воздуха и световое загрязнение резко уменьшились во время пандемии, люди в самых разных городах планеты с восторгом заговорили о самых красивых звездах, которые они когда-либо видели в своей жизни. Распространение искусственного освещения по всему миру в прошлом веке называлось «завоеванием ночи», и, как и любое завоевание, оно было сопряжено не только с приобретениями, но и с потерями. Когда уличные фонари впервые начали распространяться по Японии, один автор беспокоился, что японцы разучатся ценить тени. Когда в 1860-х годах Париж стал первым ville lumière, озарив себя двадцатью тысячами газовых ламп, утрата ночи вызывала много споров: одни утверждали, что это усилит давление, заставляющее соблюдать нормы; другие считали, что это положит конец «безопасности темноты». В 1998 году, через тридцать шесть лет после своего первого обращения вокруг Земли, астронавт Джон Гленн вернулся в космос. Он стал свидетелем преображения ночного мира: почти каждый из городов и поселков планеты теперь – «город огней». Тем не менее Перт и его жители снова включили для него всю доступную иллюминацию. На этот раз слова Гленна не были записаны центром управления. Однако, по свидетельствам его коллег-астронавтов, когда его космический корабль вновь пролетал над городом, Гленн сказал: «Вау. Перт намного больше, чем в последний раз, когда я его видел. – А затем добавил: – Ладно, ребята, теперь можете их выключить». Мир, переставший покупать, – темное место, и, возможно, время этой идеи уже пришло. Тем не менее есть нечто символическое в том, чтобы вернуться в темноту, которая тревожит нас. Повсеместное освоение огня около полумиллиона лет назад было одним из важнейших моментов в эволюции человека, а изгнание ночи и освещение темноты электричеством до сих пор считается важной вехой в его развитии. В Великобритании даже те, кому нравилось гулять при свете ярче засиявших звезд, также переживали, не станет ли это шагом назад для цивилизации и прогресса. Во время пандемии было даже что-то жутковатое в пропавших со спутниковых снимков нефтяных скважинах. Это напоминало то, как звезды исчезают с наших ярко освещенных ночных пейзажей. Первые дни после того, как мир перестанет ходить по магазинам, будут отмечены той же двойственностью. Повсюду распространятся тишина и спокойствие, ощущение растягивающегося времени и возвращения старого уклада жизни. На столах все еще будет еда, а в шкафах – одежда. Это мирная, ностальгическая, возможно, даже слишком тихая картина. А за ней будет нарастать мучительное ощущение того, что грядут гораздо, гораздо более тяжелые времена. II Коллапс