— Да, я тоже их видела. И что? — Они показались мне знакомыми, и я перепроверил. Вытащив из-под руки ноутбук, Уилсон вопросительно указал на стол. Бернс кивнула, и Уилсон поставил ноутбук возле нее. — Есть песня группы «Металлика» с таким названием, — сказал Уилсон. — Боже, Уилсон, если вы собираетесь удивить меня какой-нибудь сектой убийц во славу тяжелого металла, то… — О нет, мэм, — перебил Уилсон, разворачивая ноутбук экраном к ней. — Вот тут речь, произнесенная несколько недель тому назад преподобным Дэниелом Фрэнксом. — Господи, только не это! Уж лучше пусть будет секта! Преподобный Фрэнкс был весьма знаменит. Или печально известен — в зависимости от того, как вы к нему относитесь. Кажется, о нем знали абсолютно все. Невысокий мужчина, лысый — если не считать двух растрепанных прядей, торчащих над ушами, — и с горящими зелеными глазами, наводившими на мысли о далеком лесном пожаре. Он был родом из Армы[35], но большую часть службы в колоратке[36] провел в Дублине, обретя свое призвание только после тридцати. До недавнего времени он был кротким священником, безвестно служившим в одной из церквей в центре Дублина, — то есть до тех пор, пока не превратился в изгоя. Когда из-за сокращений закрыли программу по бесплатному обмену шприцев, он обратился к репортеру вечерней газеты. «Употребление наркотиков следует декриминализировать, а проституцию — легализовать. Вместо осуждения страна должна проявить понимание и поддержать тех, кто оказался на дне общества». Несмотря на то что подобные предложения были отнюдь не новыми, наличие колоратки на говорившем превратило его слова в событие. Однако сенсация так и могла остаться однодневной, если бы ее не заметил один хитрый телепродюсер и не пригласил Фрэнкса в популярное политическое ток-шоу. Фрэнкс порвал замминистра в клочья — причем до такой степени, что бедняга под конец чуть не расплакался. Фраза, которую он повторял раз за разом, — «мы создадим рабочую группу» — стала мемом в социальных сетях. Пока некогда многообещающий кандидат в премьер-министры тупо наблюдал, как все его мечты сгорают в прямом эфире национального телевидения, его жестокий мучитель только входил во вкус. «В основе ирландского общества лежит лицемерие! — заявил Фрэнкс. — Корпорации блаженствуют, пока простые люди приносятся в жертву. Возможно, кроткие унаследуют Землю, но в каком она будет состоянии?!» Он выплеснул свое отчаяние на весь мир, и во многих гостиных оно отразилось эхом. В этом не было ничего нового, отнюдь. Об этом и прежде говорили сотни раз, но каким-то случайным образом отец Фрэнкс попал в точку, где сошлись обстоятельства и благоприятная возможность. На его месте мог оказаться кто угодно, но так случилось, что оказался именно он. Оппозиционные партии немедленно в него вцепились… и тут же получили от него по щам. Если за последние двадцать лет вы хоть краешком входили во власть, то вы также стали частью проблемы. Вы не можете претендовать на то, чтобы защищать интересы простых людей, пока ваши бывшие собратья занимаются рэкетом и торгуют наркотиками на улицах. Фрэнкс ничего не боялся и крушил любые стены. Его проповеди пробудили древнюю мощь — в старомодном духе «огня и серы». Внезапно его скромная приходская церковь в Либерти, едва наполнявшаяся на треть по воскресеньям, стала битком набиваться каждое утро. Церковное начальство пришло в восторг. Оно увидело во Фрэнксе новое лицо современного католицизма, воссоединившегося наконец с потерянной паствой. Поначалу Фрэнкс оправдывал их ожидания, пока не заявил вдруг, что Церковь сама погрязла во грехе. Доколе Святой престол и религиозные ордена будут владеть собственностью на миллиарды евро, пока тысячи бездомных спят на улицах? Почему епископ Рима[37] проживает в золотом дворце, когда во всем мире столько голодных? Почему жизнь ребенка священна только до момента его рождения? «Буйного ирландского священника», как окрестила его пресса, пытались увлечь в паломничество для предания размышлениям и молитвам, командировать в Рим, отправить с миссией в Африку, предоставить творческий отпуск — все что угодно, лишь бы он замолчал. Но не таков был Фрэнкс. Даже когда ему прямо запретили служить, он пришел к собственной церкви и стал проповедовать с ее ступеней. Публика стекалась к нему рекой, и независимо от того, нравился он кому-то или нет, Фрэнкс стал желанной темой горячих теленовостей и газетных заголовков. Короче говоря, любая связь этого человека с ее первым большим делом в качестве главы Национального бюро уголовных расследований нужна была детективу-суперинтенданту Сьюзан Бернс не больше, чем еще одна туфля, полная завтрака Уилсона. Она вздохнула. — Ладно, включайте. Это была речь, которую Фрэнкс произнес у здания Главного почтамта. Он появился там, устроив прямую трансляцию с мобильного телефона, и слух об этом разлетелся по соцсетям, как пожар. Тысячи людей устремились к месту событий. Сначала гарды пытались его урезонить, но в конце концов перекрыли улицу. Комиссар оказалась в патовой ситуации: то ли разрешить незаконное собрание и получить все виды нагоняев от министров правительства, то ли проснуться утром героиней первых полос воскресных газет, полных фотографий ее сотрудников, уволакивающих проповедующего священника прочь. Оценив ситуацию, она сочла, что лучше подвергнуться выговорам, чем стать для разъяренной общественности командиршей мордоворотов в кованых сапогах. Однако это нисколько не помешало вынести дисциплинарные взыскания двум полицейским в форме, замеченным за тем, что они горячо аплодировали пастырю. Уилсон нажал на кнопку воспроизведения видео. Фрэнкс вещал с крыши деревянной исповедальной кабинки. Запись делалась с мобильного телефона, который дрожал и раскачивался, когда его владельца толкали в многолюдной толпе. — Нам говорят: «Это дни аскезы!» Дни, когда мы все должны потуже затянуть пояса! В толпе засвистели. — А как же прогнившие корпорации? Спекулянты? Дельцы? Когда же те, кто работал на свой карман: крутил бюджетами, мошенничал со сделками, пренебрегал законами, на которых построена наша страна, как юридическими, так и моральными… Когда все они будут наказаны за свои преступления? Аплодисменты. — Когда придет тот день, в который они заплатят по справедливым счетам? Аплодисменты. — Когда придет тот день, когда те, кто поставил нашу страну на колени, предстанут перед разгневанным народом и ответят за свои злодеяния? Аплодисменты. — Когда придет тот день, друзья мои? И я вам отвечу: это день, который никогда не настанет! Уилсон щелкнул мышкой, остановив видео. Детектив-суперинтендант подняла глаза и долго смотрела в потолок. — Грандиозно. Только этого нам сейчас и не хватало — политики. — Я подумал, это может помочь разобраться с мотивом. — Ну да, — ответила Бернс. — Теперь нам остается сузить круг подозреваемых до преподобного Фрэнкса и всех, кто слышал его речь на улице, в интернете или хотя бы о ней читал. — Собственно, сам Фрэнкс этого сделать не мог, — заметил Уилсон. Бернс смотрела на него пару секунд, прежде чем до нее дошло. — Ну конечно. Он ведь отсиживается в этом чертовом «Ковчеге», да? Это случилось сразу после выступления у здания Главного почтамта. Вновь застигнув Гарди врасплох, Фрэнкс повел своих сторонников через район Набережных до Международного центра финансовых услуг и завел прямиком в пустующее здание Страндер-билдинга, предусмотрительно незапертое сочувствующим охранником. Здание, возведенное для Испанского банка за счет ирландского правительства, простаивало и пустовало с момента завершения строительства. На короткий момент его передали Ирландскому банку, но быстро выкупили обратно, когда он также подвергся процедуре банкротства. Итого за здание, которым никто не пользовался, правительство заплатило дважды и теперь не знало, на кого спихнуть это позорное недоразумение. Фрэнкс решил им «помочь». Он занял здание самовольно, назвав его крупнейшим и новейшим приютом для бездомных Дублина. Респектабельные соседи пришли в недоумение: идея «бомжатника» не вполне соответствовала той атмосфере, которая культивировалась в Центре финансовых услуг. Правительство погрязло в прениях, и, пока оно медлило, восторженные сторонники Фрэнкса успели возвести баррикады, чтобы устроиться в здании надолго. Когда Гарди получила приказ пресечь поставки продовольствия, общественность стала перекидывать еду через баррикады. Создалась еще одна заведомо проигрышная ситуация. Полицию и так уже полоскали все кому не лень. Однажды гарды арестовали семидесятитрехлетнюю женщину, когда ее неуклюжие метательные усилия привели к тому, что один из полицейских получил по уху банкой с бобами. Одна из газет опубликовала по этому поводу карикатуру — не очень, правда, смешную. А впрочем, когда такие карикатуры бывают смешными? — Какой ужас… — вздохнула Бернс. — Ладно, придется доложить наверх. Убийство из ряда вон — с пытками, демонстрацией, посланием… Ни в чем нельзя быть уверенными, пока мы не поймаем психа, который это устроил. Так что для начала стоит предупредить двух оставшихся мерзавцев из «Жаворонка» о том, что им может грозить опасность. — Да, мэм. — Это, может, и ерунда. Но раз вы на это наткнулись, то я хочу, чтобы именно вы — только осторожно! — занялись окружением Фрэнкса. Присмотритесь, нет ли рядом с ним кого-нибудь, кто сумел бы воплотить в жизнь слова «доброго пастыря». — Да, мэм. — Я не буду упоминать об этом прямо сейчас — ни на брифинге, ни на пресс-конференции. Все и так уже с ума посходили. Крейг Блейк, как и его дружки, не пользовался особой популярностью. Так что сейчас у нас минимум четыре миллиона подозреваемых. Давайте хотя бы немного сократим их число. — Да, мэм, — ответил Уилсон, поворачиваясь, чтобы уйти. — И еще, Уилсон… отличная работа. — Спасибо, мэм. Уилсон позволил себе мимолетную улыбку облегчения. — Я хочу, чтобы вы запомнили эти слова, прежде чем закроете дверь с той стороны и поймете, что все это время ваша ширинка была расстегнута. — Да, мэм. Глава тринадцатая 5 февраля 2000 г., суббота, утро Советник Вероника Смит покрепче натянула пуховое одеяло, когда муж ткнул ее в спину. — Даже не думай, Нилл. Сам знаешь почему. — Нет, я… Кажется, снаружи кто-то есть. Открыв один глаз, Вероника посмотрела на задернутые занавески, сквозь которые начали пробиваться тонкие лучики света. — Уже утро. Полагаю, на улице полно народу. Накануне вечером они задержались на одном мероприятии, и, поскольку в тот день была его очередь вести машину, она с удовольствием воспользовалась бесплатным баром. В результате по дороге домой они грандиозно поссорились. — В саду кто-то есть, — продолжил настаивать Нилл. — Тогда пойди и проверь. Вероника резко подняла голову, когда в их окно ударило чем-то твердым. — Что за… Выбравшись из постели, Нилл подошел к окну и отодвинул край занавески. В образовавшуюся щель хлынул солнечный свет. — Это… дети. Вероника опустила голову обратно на подушку и перевернулась. — Скажи им, чтобы проваливали. — Нет, там… очень много детей! Наскоро одетая Вероника Смит стояла в дверях патио вместе с мужем Ниллом и, не веря своим глазам, глядела на задний двор. Обширная зеленая лужайка была ее гордостью и отрадой. Правда, она ничего не делала на ней самостоятельно, но всегда давала подробные указания садовнику. Среди всех задних дворов на этой улице их был самым большим, и им пришлось пойти на серьезные финансовые жертвы, чтобы добиться такого сочетания многолетников, которое гарантировало бы яркое великолепие летом и благородно темное очарование зимой. И вот прямо сейчас на этой траве топтались двадцать дошколят или около того, бросавших друг другу мячи и неумело отбивавших их хёрлами. А какой-то мальчишка попытался выбить мяч из клумбы с лилиями, стоимость которой была больше средней по региону недельной зарплаты. Вероника пошире распахнула дверь.