— Надо же, никогда о таком не слышал. Идем. Пройдя мимо, Ливингстон направился в ту сторону, откуда Уилсон ожидал его появления. Чтобы не отстать, ему пришлось перейти на скорый шаг. — Вы опоздали, — заметил Уилсон. — Ага, — ответил Ливингстон, не оборачиваясь. — Шел дождь. «Чертовы Касперы», — подумал Уилсон. Честно говоря, это был его первый контакт с самым нелюдимым подразделением Гарди, но он уже был наслышан об их репутации. Прозвищем Касперы, навеянным фильмом «Каспер — дружелюбное привидение», называли сотрудников НОН, то есть Национального отдела наблюдений. Прозвище несло в себе иронию, поскольку Касперы славились недружелюбием и презрительным отношением ко всем другим отделам. Как сказал однажды детектив-инспектор Джимми Стюарт, прежний начальник Уилсона, «эти гаденыши вечно носятся с важным видом, будто чертова секретная служба. Правду говорят, что в стране слепых и одноглазый — король». Тайная слежка — вот чем в основном занимался НОН. Это были специалисты «Гарда Шихана» по скрытому наблюдению. Касперы базировались в штаб-квартире в Феникс-парке, как и Бюро уголовных расследований, в котором служил Уилсон, но они точно не попадались ему на глаза в ближайших пабах. Впрочем, хороший шпик — невидимый шпик. Прошло уже тридцать шесть часов с момента обнаружения запытанного, изуродованного тела Крейга Блейка и около тридцати двух часов с тех пор, как Уилсон выявил предположительную слабую связь убийства с преподобным Дэниелом Фрэнксом и его так называемым «Ковчегом». Но, как заметила детектив-суперинтендант Бернс, тот факт, что кто-то процитировал фразу Фрэнкса «Это день, который никогда не настанет», мог служить лишь самым косвенным из всех косвенных доказательств. И все же это была хоть какая-то зацепка, которую нельзя просто так игнорировать. Но тут возникала иная проблема: официально связать убийство Блейка с Фрэнксом — это все равно что бросить напалм в ревущий огонь. «Ковчег» и суд над «Жаворонковой тройкой» доминировали в СМИ на протяжении двух месяцев, и выявленная связь между ними стала бы исполнением влажной мечты любого главного редактора. А детективу-суперинтенданту Бернс очень не хотелось превращать расследование в цирк на конной тяге. Поэтому пришлось тратить время, задействуя неофициальные каналы. Вокруг «Ковчега» проводилась, разумеется, и официальная, широко освещаемая операция Гарди. С тех пор как в это здание более двух месяцев назад зашел Фрэнкс со своими сторонниками, вокруг него постоянно дежурила полиция. Первоначально они находились там, чтобы обеспечивать общественный порядок, но дело быстро приобрело политическую окраску. Правительство предприняло попытку организовать блокаду здания, но после общественного резонанса данное решение было отменено Верховным судом как антиконституционное. В обстановке скандала полицейские были вынуждены занять сторону «плохих парней», что им самим очень сильно не нравилось. Никто не подписывался на то, чтобы лишать еды голодных. Точно так же суд признал незаконным отключение электричества и воды. Аргумент о том, что расходы на электричество лягут тяжким грузом на холдинговую компанию, законно владеющую зданием, казался убедительным, но лишь до тех пор, пока не вмешался щедрый анонимный спонсор, оплативший счет. Как пить дать, этим спонсором был кто-то из оппозиционных деятелей. Возможный позорный провал текущей администрации был им на руку, а значит, имелся интерес, чтобы возникшая ситуация тянулась как можно дольше. Параллельно шла другая операция Гарди — под руководством НОН. Каждый, у кого имелась хоть капля мозгов, за пятнадцать секунд бы сообразил, что НОН обязательно станет наблюдать за «Ковчегом». Но одно дело понимать, и совсем другое — признавать в открытую. Так что Бернс пришлось задействовать серьезные связи. Неофициальная встреча Уилсона с командой, проводящей несуществующую операцию, — это было именно то, чего он ждал полчаса под дождем. Ливингстон завернул за угол, и вот показался сам «Ковчег» — пятиэтажное строение, которое раньше выглядело не хуже любого другого сияющего корпоративного здания в Международном центре финансовых услуг. Любой уважаемый политик, вкусивший хоть немного власти за предшествующие пятьдесят лет, пытался приписать к своим заслугам создание МЦФУ. Это был оазис корпоративного процветания, раскинувшийся на берегах Лиффи[49]; яркий луч, высветивший Ирландию как динамично развивающуюся, прогрессивную нацию. Можно только представить, как всех, включая премьер-министра, выбесило то, что одно из зданий МЦФУ превратилось в огромный приют для бездомных стараниями одного потерявшего ориентиры священника. Теперь оно стало большим ярким напоминанием о бездарном крушении экономики и о тех, кто оказался выброшен на произвол судьбы. Прилив может поднять все лодки, но, если вы уже находитесь за бортом, — вы утонете. Здание «Ковчега» заметно выделялось из общего ряда, и не только потому, что его много раз воспроизводили на первых страницах газет. Многие окна были закрыты картоном и импровизированными шторами. А еще его окружали полицейские заграждения — как результат последней блестящей идеи. Правительство понимало, что отключение электричества и воды может выйти для них боком, но они, черт возьми, имели право останавливать тех, кто пытался войти, и задерживать всех, оттуда выходивших. Крайний срок возможности покинуть здание без того, чтобы получить обвинение в незаконном проникновении, истек два дня назад. Кто-то действительно оттуда вышел, но многие остались. — Сколько там всего людей, по вашей оценке? Ливингстон впервые обернулся. — Молчите, пока мы не войдем внутрь. Если кто-нибудь спросит, вы из «Саймондс Аудитор Лимитед». Уилсон начинал испытывать к Ливингстону настоящую неприязнь. Можно подумать, два обычных парня прошли бы мимо самого известного здания в Ирландии и не стали бы его обсуждать. Тем не менее он покорно молчал, пока Ливингстон заводил его в неприметное здание напротив «Ковчега», отмечал на вахте у охранника, который, казалось, нужен был исключительно для демонстрации униформы, и вызывал лифт. Поднимаясь в лифте до шестого этажа, Уилсон почувствовал, насколько неприятно пахнет Ливингстон. От него воняло жареными чипсами, дешевым молоком и потными ногами. А еще у него был подбородок Джимми Хилла[50] и легкое косоглазие. Вряд ли его занятость в пятницу вечером чрезмерно бы расстроила противоположный пол. — Банк согласился нас впустить только на том условии, что мы притворимся немецкой аудиторской фирмой, прибывшей для проведения технической проверки части их финансовых транзакций. Ни одна компания не хочет, чтобы ее засвидетельствовали выступающей против «Ковчега». Так что приоритет номер один — сохранить нашу легенду. — Понятно, — ответил Уилсон. — «Главное — это не упоминать о войне»[51]. Но однажды я рискнул, и мне это вроде сошло с рук. Ливингстон изобразил на лице насмешливую улыбку, которая ничуть не улучшила его эстетическую привлекательность. Двери лифта открылись, и светская беседа закончилась. Ливингстон провел их в конторское помещение с офисами открытой планировки, которое выглядело пустынным, если не считать полоску света, пробивавшуюся из-под двери в дальнем конце. Подойдя к двери и положив ладонь на ручку, Ливингстон обернулся к Уилсону. — Позвольте напомнить, что характер операции, которую вы сейчас увидите, как и само ее существование, является абсолютной тайной. — Принял к сведению, — ответил Уилсон. Ливингстон открыл дверь, после чего они вошли в большой угловой кабинет. В нем находилась женщина лет сорока в компании с упитанным мужчиной лет двадцати. Ливингстон указал на них по очереди: — Брэди, Тонкс… Это детектив Уилсон из Национального бюро. Детектив-суперинтендант приказал оказывать содействие в его расследовании — при условии, если оно не помешает нашему. Уилсон поднял руку в знак приветствия. Брэди кивнула, продолжая что-то печатать, Тонкс энергично помахал из-за ряда мониторов. — Что нового? — спросил Ливингстон. — Ничего особенного, — ответил Тонкс неожиданно веселым голосом. — Эта польская парочка опять на четвертом этаже. — Господи, — изумился Ливингстон. — Они хуже кроликов. Уилсон обошел вокруг и встал за спиной Тонкса, глядевшего на три больших компьютерных монитора, каждый из которых воспроизводил изображения с четырех разных камер. — У нас есть восемь СВК, — поведал Тонкс, — в смысле скрытых внешних камер, и мы наконец получили доступ к записям камер наблюдений с соседних зданий. Это отняло уйму времени. Банки становятся ужасно подозрительными, если встает вопрос о допуске к их системам безопасности. Теперь мы видим здание почти со всех сторон — за исключением слепых зон, которых становится все больше. Каждый раз, когда они получают коробку с припасами, картон используется, чтобы закрыть очередное окно. — Зачем они это делают? — спросил Уилсон. — Ну, отчасти потому, что такие офисы не предназначены для сна. В практическом плане людям, засевшим внутри, приходится завешивать окна, чтобы спать. Кроме того, они знают, что мы за ними наблюдаем, и им это не нравится, — Тонкс снова просиял. — Ну, кроме той польской пары, которая любит маячить перед окнами. Видимо, у них такое интересное хобби. А на прошлой неделе… Ливингстон оторвался от чтения того, что Брэди показывала ему на своем мониторе, и многозначительно кашлянул. Тонкс тут же стал самим воплощением скромности. — Сколько там всего людей? — спросил Уилсон. — По нашим оценкам, около двух сотен, но по инфракрасной съемке судить сложно. Она не предназначена для работы с такими толпами на близком расстоянии. Снайпер считает… Тонкс внезапно замолчал и взглянул на Ливингстона. — Снайпер? — переспросил Уилсон. Ливингстон сердито посмотрел на Тонкса. — Это кодовое имя. Мы внедрили туда нашего сотрудника. Уже три недели как. — Ясно, — сказал Уилсон. — А он что, не может подсчитать вручную? Ливингстон взял со стола мячик для снятия стресса и указал Уилсону на одно из кресел. Он перебрасывал мячик из руки в руку до тех пор, пока Уилсон не занял определенное для него место. — Вы должны кое-что понять. Там, — он указал в окно на «Ковчег», — есть нечто такое, с чем мы раньше не сталкивались. Мы имеем дело с довольно разнородным сообществом людей. Во-первых, обыкновенные бездомные. Назовем их группой номер один. Эти люди почти каждую ночь проводят на улицах, поскольку их редко пускают в ночлежки. В основном это мужчины, но есть несколько женщин. Разных возрастов, довольно много молодых людей. Эти люди страдают всеми видами психических расстройств, имеют приводы за мелкие правонарушения, наркозависимость в разных формах — в сущности, полный комплект человеческих несчастий. Мы внимательно проверили их с помощью местной полиции и выявили нескольких склонных к насилию, но большинство — просто бедолаги с поломанными судьбами. Многие избегают приютов, поскольку не хотят соприкасаться с наркотиками. Больше всего шокирует, насколько глубоко, бывает, падают люди. Там есть один настоящий архитектор. Отнюдь не все из них те, кем кажутся на первый взгляд. Брэди оторвала взгляд от экрана и похлопала Ливингстона по руке. — Дети, — подсказала она. — Ах да, — продолжил Ливингстон. — Еще есть несколько семей с детьми. Четыре, по нашим подсчетам. Похоже, когда некоторые люди становятся бездомными, они боятся обращаться за социальной помощью, поскольку знают, что опека заберет их детей. И вот теперь они тоже там. С ними тесно смыкается вторая группа — иностранные граждане. В основном это люди, приехавшие к нам в поисках достойной жизни, но так и не сумевшие ее обрести: восточноевропейцы, африканцы и так далее. Многие здесь уже давно. Приехали в годы бума, но, когда экономика скатилась в задницу, у них не оказалось подушки безопасности. Кстати, есть и те, кто приехал совсем недавно, — и это заставляет нас нервничать, поскольку мы понятия не имеем, кто они такие и чего от них ожидать. Он указал на пробковую доску позади себя, к которой были приколоты фотографии разных людей. У многих были имена, но под некоторыми просто стояли вопросительные знаки. — Далее, — продолжил Ливингстон. — Назовем их профессиональными протестующими — это те, у кого на самом деле есть жилье, но потребность испортить жизнь маме с папой вытесняет все остальное. Большинство нам давно известны. Они протестуют против строительства дорог и трубопроводов, платы за воду и выселений — против чего угодно, лишь бы нашелся повод поднять плакат. Все свободное время они проводят в спорах друг с другом, но в основном безвредны. Затем группа номер четыре… Ливингстон повернулся к Брэди, и та протянула ему папку. — Это как раз те, из-за кого мы плохо спим по ночам, — Ливингстон вытащил одну фотографию и протянул ее Уилсону. На ней был запечатлен мужчина лет тридцати пяти, ростом метр девяносто, с густо татуированным спортивным телом. — Энди Уотс, профессиональный уличный боевик. Родился в Барнсли[52], но жил повсюду с тех пор, как его с позором уволили из британского флота, где он служил связистом. Теперь он называет себя экосоциалистом, но, по сути, всю жизнь проводит в борьбе ради борьбы. Его привлекает любая организация, в названии которой присутствует слово «боевая». У Интерпола на него длиннющее досье. В настоящее время разыскивается в Германии за нападение. Довольно мерзкий тип и, судя по тому, что мы о нем читали, не очень умный. Ливингстон протянул Уилсону еще одну фотографию, на которой была изображена брюнетка лет тридцати, вся в пирсинге и татуировках. — Белинда Лэндерс, гражданка Бельгии на минуточку. Отмороженное на всю башку чадо одной известной бельгийской семьи. Я даже не знал, что такое бывает. Дедушка — заслуженный политик левого толка, мать заняла второе место на Евровидении… — С песенкой «Ла-ла-ла», — вмешался Тонкс. — Ага, — согласился Ливингстон, явно недовольный тем, что ему так и не удалось выбить из Тонкса радость жизни. — В общем, Белинда тоже искала на попу приключений и нашла их с Уотсом. Уже пару лет они встречаются, хотя это скорее можно назвать «свободными отношениями». Уотс по природе вспыльчив, а Белинде, судя по всему, нравится его бесить. Между ними настолько все непросто, что их психические проблемы могли бы обеспечить работой целый взвод мозгоправов. Ливингстон протянул еще одну фотографию: худощавый мужчина с длинными седыми волосами, на вид лет шестидесяти, но в хорошей физической форме. — Герод Ланаган, ирландец и неформальный лидер. Настоящая звезда международных шалостей. Родился в Оффали[53], в раннем возрасте вступил в ряды ИНОА[54], но после возникновения небольших разногласий отправился в гастрольное турне. Переехал в Германию в восьмидесятых, где немедленно подружился с «Фракцией Красной армии»[55] — немецкой террористической организацией, основанной знаменитой группой Баадера — Майнхоф. Организация действовала больше двадцати лет: похищения, убийства и так далее. Ланагана неоднократно видели с ними, но ни с чем конкретным его связать не удалось. Потом он бесследно исчез и вновь всплыл в Колумбии в девяностых. Есть мнение, что он помогал «Революционным вооруженным силам Колумбии»[56] менять кокаин на оружие, но опять же — никаких доказательств. Затем он снова пропал с радаров — на этот раз на пять лет, пока Интерпол не обнаружил его в 2006 году во Франции. Правда, они считают, что он пробыл там недолго. Кроме того, пару лет назад его сфотографировали в США, в одной компании с ополченцами из «старых добрых янки». В целом он умен и явно морально гибок. Там… — Ливингстон указал на окно, — он имеет большое влияние. — Серьезно? — удивился Уилсон. — Я думал, Фрэнкс не настолько воинственный. — И тем не менее. Ланаган хитрый как лиса. Дело в том, что у них случилось несколько инцидентов. Только представьте: наркоманы, люди с нестабильной психикой — и все это в одном помещении с массой обычных граждан. Всякое может случиться. Пара драк, несколько случаев воровства, один парень стал творить непотребства. Ланаган разобрался со всем этим, заодно себя возвысив. Он стал своего рода главой службы безопасности. Преподобного Фрэнкса больше интересуют идея и зажигательные речи. Скорее всего, он понятия не имеет, кто такой Ланаган и что представляют из себя его попутчики. Мы пытались наладить каналы коммуникации, но Ланаган умело посеял паранойю. Так что Фрэнкс больше не доверяет ни нам, ни ребятам из правительства. В конце концов, против Ланагана не выдвигалось никаких серьезных обвинений и не выписывался ордер на арест. Все, что у нас есть, — это только ничем не подкрепленные подозрения Интерпола. — Господи, — вздохнул Уилсон. — Похоже, тот еще уебок. — Именно, — согласился Ливингстон. — А самое противное, что мы никак не можем понять его истинных целей. И это напрямую подводит нас к самому занятному джокеру в колоде. Ливингстон протянул четвертую фотографию и положил пустую папку на стол. На фотографии был изображен крепко сбитый мужчина ростом около ста восьмидесяти сантиметров, с бритой головой, сердито глядевший прямо в камеру. — Он называет себя Адамом, но мы практически уверены, что это ненастоящее имя. Мы запрашивали информацию повсюду, но ни Интерпол, ни даже ЦРУ понятия не имеют, кто этот тип. Он почти ничего не говорит, но разные люди утверждают, что он может быть ирландцем, шотландцем, американцем или даже канадцем. Очевидно только одно: от него прямо-таки разит опытом службы в армии, но в чьей именно — понять не удается. Ну и ясен пень — обвинений на него никто не выдвигал. — Понятно, — ответил Уилсон. — Значит, эти четверо непосредственно окружают Фрэнкса и добрый пастырь не совсем понимает, кто они такие. Общаются ли они с внешним миром? — О да, постоянно. У них есть мобильные телефоны, но мы не можем их отследить, поскольку не можем отсечь ненужные. Там внутри десятки телефонов, и ни один судья не выдаст нам ордер на прослушивание всех сразу. — Их невозможно заглушить? — Если бы… — вздохнул Ливингстон. — Оглянитесь вокруг, детектив, — впервые заговорила Брэди хриплым усталым голосом. — Вы находитесь в самом сердце финансового центра. Представляете, какой разразится скандал, если сеть мобильной связи выйдет из строя? Уилсон провел рукой по волосам. — Вы уже видели последние новости?