— Да, это важно. Как тебя называла мама? Д. К. посмотрел в глаза мужчине, впервые заметив, что левый сильно косил. — Думаешь, моя мама еще со мной разговаривает? Здоровяк ничего не ответил. Просто стоял и ждал. Д. К. пожал плечами. — Джонни, — ответил он. — Джонни Каннинг. Глава тридцать восьмая Джерри: «Мы получаем информацию от людей и… Скажу честно, я расстроен. Есть неподтвержденные сообщения, которые уже расходятся в соцсетях, но директор нашей станции сказал мне, что о них нельзя говорить, поскольку это может привести к ограничению вещания. Этого нет в плейлисте, но я принес диск на прошлой неделе и… Черт возьми, почему нет? Итак, группа "Ти. Рекс" и ее бессмертный хит "Дети революции"!» Индер О’Рирдан прекрасно знал о своей репутации чудака. В общем-то ему это даже немного нравилось. Не то чтобы он когда-либо мог вписаться в эту жизнь, но теперь, по крайней мере, не вписывался на собственных условиях. Сын матери-пакистанки и отца-ирландца, он умудрился не вписаться сразу на двух континентах. Во время визитов к родственникам в Лахор он чувствовал себя настоящим ирландцем, а в Белфасте — пакистанцем. Жизнь с родителями была не менее мучительна. Отец с матерью, возможно, и любили друг друга, но, кажется, никогда друг другу не нравились. Книги стали его спасением: естествознание, математика… Ведь он с раннего детства любил числа. Но даже за это спасение пришлось заплатить определенную цену. Слово «гений» прилипло к нему с четырехлетнего возраста, и он сразу его возненавидел. Со всех сторон на него оказывалось давление: показывай себя, будь лучшим ребенком, старайся изо всех сил, чтобы родители могли тобой гордиться. До какого-то момента он действительно верил, что если будет вести себя достаточно хорошо, то раны в браке его родителей затянутся. Теперь он лучше понимал, что к чему. И все же в шестнадцать лет, когда он поступил в Королевский университет Белфаста на полную математическую стипендию, от него ждали немалых успехов. То, что он там испытал, стало чем-то вроде культурного шока, хотя и не так, как можно было подумать. Он много читал о том, что представляет собой университетская жизнь. Он смотрел студенческие фильмы. Он был полностью готов к участию в бесшабашных выходках, если в этом вдруг возникнет необходимость. Но чего он совершенно не ожидал, так это ощущения того, что он обычный. Быть гением означало войти в один процент населения. Однако, как только этот процент отделили от остальной популяции, Индер впервые в жизни ощутил себя самым тупым человеком среди окружающих. В итоге он пошел вразнос — но не так забавно и лихо, как это обычно показывают в студенческих комедиях. Чувство неполноценности сделало его злым и обиженным на весь мир, причем на самом глубинном уровне. В итоге за пару лет вся его учеба стала тихо скатываться в тартарары. Окончательную точку поставила Финнуала Бекеринг. Это случилось за два дня до его восемнадцатилетия. Ей было пятнадцать — на три года его младше. Для взрослого это незначительный разрыв, но для подростка — целая пропасть. Когда на том семинаре в маленькой аудитории, обшитой деревянными панелями, где никогда не хватало света и почему-то всегда пахло лимонами, она за пять минут решила уравнение, над которым он бился две недели — почти не спав, не евши и не мывшись, — он встал и очень тихо вышел. Он даже не забрал свое пальто. Преподаватели решили, что он просто пошел в туалет. Так начались «потерянные годы» Индера. Правда, он никогда не понимал смысла этого выражения — ведь он отлично осознавал, что делает. Среди прочего он пытался просчитывать карты в казино во Франции. Там же впервые испытал физическое насилие. Он давно догадывался, что у него нет таланта к азартным играм, и, как оказалось, был прав. Он пробовал работать барменом, и какое-то время ему это нравилось. Он пробежался по выпивке и наркотикам, но так и не понял, что в них хорошего. Затем он переехал в Португалию и начал жить с женщиной значительно старше себя. За полгода Изабелла научила его большему, чем он узнал бы за десять лет, оставаясь в университете. Но главным ее уроком стало его разбитое сердце: она сбежала с итальянским крысомордым хакером, который называл себя Ниро. Индер вернулся обратно в Ирландию, обнаружив на пароме, что неспособен броситься за борт в отчаянном романтическом порыве. Его родители к тому времени переехали в Дублин, поскольку отец устроился работать финансовым директором на процветающее мусороперерабатывающее предприятие своего шурина. Шесть месяцев Индер практически не выходил из своей комнаты, заставляя родителей переживать, пока однажды за ужином отец со смехом не рассказал матери, что в программном обеспечении компании обнаружилась странная ошибка, случайным образом округляющая некоторые числа. На следующий день Индер неожиданно появился в его офисе. До этого момента он никогда не проявлял заметного интереса к компьютерам, однако ему понадобилось всего десять минут, чтобы подтвердить свою гипотезу: заместитель отца взломал систему и выкачивал оттуда деньги. Когда к делу подключилась Гарди, Индера представили приятному человеку по имени Мик Кьюсак — гражданскому сотруднику полиции, занимавшемуся компьютерными преступлениями. Кьюсака впечатлили способности Индера, и они стали поддерживать контакт. В конце концов Мик пригласил Индера на полугодовую стажировку в свою команду, где тот и остался. Четыре года спустя оставалось великой загадкой, почему человек с талантами Индера до сих пор работает на полицию, ведь навыки эксперта по компьютерной безопасности могли сделать его очень богатым человеком. Иногда Гарди отправляла его в другие страны в качестве братской помощи. С Миком они побывали в Швеции, Гане и Румынии. Индеру нравилась эта работа, поскольку Мик никогда не заставлял его писать отчеты, являться в строго определенное время или проходить аттестацию. На работу Индера взял Мик, и Индеру не хотелось работать с кем-то другим. А еще ему нравилась мысль, что однажды он увидит, как полиция наденет наручники на Ниро. Он не любил людей, склонных к воровству. Индер по-прежнему обожал математику. А еще он стал много читать о психологии и теперь рассматривал людей как интереснейшие системы, достойные изучения. Его вызвали в здание, известное как «Ковчег», из-за того, что было найдено в подвале. За двадцать минут он определил, что именно пытались сделать четверо подозреваемых и почему это бы не сработало. По правде говоря, подобная попытка прямого подключения к банковским оптоволоконным сетям уже предпринималась в 2015 году. Следующие двадцать минут ушли на то, чтобы объяснить это Мику, а тот уже пересказал остальным. Индер не любил подвалы и замкнутые пространства, поэтому поднялся на пятый этаж, где было больше простора. Высота — это совсем другое дело. Она дарила чистую, вдохновляющую перспективу. Стоя у окна и прижавшись головой к приятно прохладному стеклу, он хорошо видел толпу внизу. Было что-то пьянящее в том, как она растет и пухнет. Он быстро определил, что должно случиться в скором времени, но развитие событий действовало на него завораживающе. Семь восьмых здания было окружено сетчатым металлическим ограждением. А чтобы никто не мог перелезть, непосредственно за ним с интервалом в два метра были расставлены гарды, одетые в светоотражающие куртки. Последняя, неогороженная сторона восьмиугольника была перекрыта плотной шеренгой полицейских в защитном снаряжении. Ее оставили открытой, чтобы в зону оцепления могли заезжать полицейские машины. И именно здесь собралось большинство протестующих. Тут же были расставлены телекамеры, привлекавшие еще больше людей. В индивидуальном порядке люди могут быть пугающе непредсказуемыми, но их совокупность подчиняется определенным законам. Индер изучал этот вопрос. По мере того как неуклонно увеличивалась в размерах толпа — теперь она была уже в шесть-семь человек глубиной возле ограждения и еще больше у въезда, — полицейские по понятным причинам начинали нервничать. Это элементарный экономический расчет: поскольку возможные издержки от нарушения закона уменьшились (врожденная человеческая логика подсказывает, что они не смогут арестовать всех), решительность толпы возросла. Многие сюда пришли, чтобы выразить озабоченность тем, что они считали несправедливым; других привело беспокойство, вызванное первоначальными неподтвержденными сообщениями о смерти важного для них человека; еще больше явилось тех, кто собирался потом рассказывать, что все видел своими глазами, — основным их движущим мотивом был вуайеризм. Наконец, присутствовала и четвертая группа: тех, кого мало заботила причина, но соблазняла возможность посеять хаос; тех, кто искал шанс наказать мир, который, по их мнению, причинил им зло. Индер предположил бы, что трое мужчин лет двадцати, подошедшие с южной стороны, скорее всего, относятся к третьей группе. Разумеется, они остановились сзади, оглядывая толпу, и, судя по всему, пребывали в прекрасном настроении. Похоже, они кого-то искали. Это была лишь гипотеза, но, возможно, они получили сообщение (эсэмэс, в ватсапе или твиттере) от друга и вышли из паба, чтобы с ним встретиться. Поначалу они казались чрезмерно оживленными. Потом Индер заметил, что они помахали кому-то рукой и попытались протиснуться сквозь толпу. Вторжение трех крепких парней еще более уплотнило скопление людей. Напряжение впереди возросло. Шеренга полицейских в защитном снаряжении отступила на шаг под давлением людской массы, но затем, в соответствии с инструкциями, продвинулась вперед в попытке восстановить линию. Это движение спровоцировало любопытство: многие люди стали лезть вперед, чтобы посмотреть, что происходит. Кроме того, к точке возможного взрыва устремились представители четвертой группы, ожидавшие развязки событий, — чтобы усугубить и сделать этот взрыв неизбежным. Вторичный всплеск давления толпы вызвал усиление противодействия со стороны полицейских, державших строй. Во время толкотни семнадцатилетняя девушка, стоявшая во втором ряду протестующих, потеряла равновесие и упала. Один из гардов, отреагировав как человек, а не инструмент по наведению порядка, отделился от оцепления, чтобы протолкнуться вперед и проверить, не случилось ли с ней чего плохого. В этот момент человеческая масса неожиданно хлынула слева. Попавший в западню полицейский упал и исчез под ногами толпы. Некоторые из протестующих пытались ему помочь, но минимум двое стали пинать. Остальные гарды, увидев нападение на коллегу, бросились вперед, чтобы его вытащить. В эту секунду на глазах Индера началось то, что позже назовут «Бунтом у Ковчега». Глава тридцать девятая — Господи, мне надо выпить! Это были первые слова, которые Бриджит произнесла после их поспешной ретирады с места столкновения с Дунканом. Минуту назад им пришлось понервничать, когда возле них пронеслась полицейская машина с воющей сиреной. К счастью, она проехала мимо — в сторону центра города. — Ближайший паб — «У Миэн», — ответил Пол, указав через дорогу. — Годится, — кивнула Бриджит, и они направились к бару после того, как Мэгги закончила справлять нужду у фонарного столба. Бриджит глянула на собаку. — А она… не опасная? — Смотря что понимать под словом «опасная», — ответил Пол. — Скажу так: в основном она, кажется, на нашей стороне. — Это внушает оптимизм. А… разве суки задирают лапы, когда писают? — Фил гуглил про это пару дней назад. Кажется, подобное поведение свойственно чрезмерно доминантным сукам. — Серьезно? Надо взять на вооружение. И кстати, при чем тут вообще Фил? Мимо с воем проехали еще две полицейские машины, пробивавшие путь сквозь вечерний автомобильный поток. Пол не знал, как посвятить ее в ситуацию с Хартиганом. Он понимал, что должен ей все рассказать, но, едва вернув к себе доверие Бриджит, не мог заставить себя это сделать. Он смутно осознавал, что, ввязавшись в это дело, проявил себя как невероятный идиот, но ему не хотелось получить подтверждение прямо сейчас. Конечно, он расскажет ей, вопрос только в том, как выбрать подходящий момент. — Фил помогал мне в одном деле, — уклончиво ответил Пол. — А что ты думаешь о Дункане? Бриджит вздохнула. — Не знаю, но я не могу себе представить, чтобы у этого ничтожества хватило духу встретиться лицом к лицу с Банни Макгэрри. — Согласен. Он бы слишком переживал за сохранность прически. — Это точно, — ответила Бриджит. — Господи, какой ужасный у меня вкус на мужчин! Неосторожное замечание рухнуло между ними, как тяжелый булыжник. Он понимал, что она не хотела его обидеть, — об этом свидетельствовало мгновенно покрасневшее лицо Бриджит. В другое время они бы даже вместе посмеялись, но только не теперь. Конечно, им следует прояснить отношения раз и навсегда, но казалось чертовски неправильным сосредоточиваться на собственных обидах. В конце концов, Банни до сих пор не найден, и это сейчас приоритет номер один. А их личный груз можно добавить к списку вещей, дожидающихся подходящего момента. К счастью, неловкое молчание не затянулось надолго, поскольку они уже подошли к дверям «У Миэн». Это был большой бар, вполне бездушного вида. Пьющие после работы сидели за столиками по двое или по трое, еще пара человек — у стойки бара. Обычно здесь бывало оживленнее, но, очевидно, в такую жару завсегдатаи предпочитали пивные на открытом воздухе. Те же, кто зашел сюда, в основном таращились на плазменные телевизоры, удобно висевшие на каждой второй стене. На экранах мелькали кадры с шеренгами полицейских со щитами, в которых буйная молодежь швыряла стеклянные бутылки и камни. — Господи, — пробормотал Пол, — опять футбол? Барменша повернулась и указала через плечо на экран. — Это О’Коннелл-стрит. Что заказываете? Угол обзора камеры изменился, и они увидели Дублинскую иглу у здания Главного почтамта, она же Шпиль, бесцельно указующий в небо позади полицейского оцепления. Это действительно была О’Коннелл-стрит. На переднем плане горела машина, и кто-то швырял секцию металлического ограждения в окно одного из тех магазинчиков, которые посещают исключительно туристы. — Зачем это делать? — спросила барменша. Судя по акценту, она приехала откуда-то из Восточной Европы, но Пол никогда не умел точно определять такие нюансы. — Бессмысленное насилие, — кивнула Бриджит. — Я не про это, — ответила барменша. — В спортивном магазине через три двери от нас товары получше. Кому нужны говенные футболки с лепреконами? — она скривилась от отвращения. — Будете пить? — Когда это началось? — спросил Пол. — Недавно, — ответила барменша, вновь отвернувшись к телевизору. Очевидно, она решила, что Пол с Бриджит больше зрители, чем выпивохи. — Священник умер. — Что? — переспросила Бриджит, и нечто в ее голосе заставило Пола повернуться и посмотреть на ее лицо, ставшее совершенно бледным. — Какой священник? — Известный, — пожала плечами барменша. — Который всегда в телевизоре. — Вы… вы имеете в виду преподобного Фрэнкса?