— Это благородное дело, — признал Фрэнкс. — Мы оба занимаемся спасением. Фрэнксу говорили об этом. И он был рад это слышать. Знание о том, что Банни где-то там делает нечто хорошее со своей жизнью, притупило его собственное чувство вины — хотя и ненамного. — И знаешь, оно сработало, — продолжил Банни. — Спорт меняет… действительно меняет жизнь этих юных пацанов. — Уверен, что так. — А теперь все это у нас отберут. — Я… я очень сочувствую. — Какие-то хуи с деньгами скупили весь городской совет и теперь жестко ебут рабочего человека. — Это большой позор. — Я провернул все трюки, Дэнни, какие только мог. Сделал все, что мог, но этого ни хера не достаточно. Через два часа все будет кончено. Этот клуб… Голос Банни слегка дрогнул в темноте, и Фрэнкс услышал тихий шелест. — Это единственное по-настоящему хорошее дело в моей жизни. После того что мы совершили… Между ними повисла тишина. Фрэнкс провел четками по пальцам. Затем намотал их на руку так, что костяшки пальцев побелели. — А знаешь что? — сказал Банни. — Что? — Не сочти за неуважение, но Иисусу было легче. — По-моему, ты давно не читал Библию, Банни. — Я хочу сказать, что тогда доставалось всем. Лично он дотянул до тридцати трех лет, что для тех времен довольно неплохо. Жизнь была сложной, но недолгой. — Это верно. — У них тупо не хватало времени, чтобы как следует наломать дров. А теперь, несмотря на то что ни у кого из нас нет идеального здоровья, мы доживаем до восьмидесяти. Говорят, жизнь коротка, но это не так. Она длинна, чертовски длинна — и за это время невозможно не накосячить. Это как рулетка. Если посидеть за ней час, то можно выйти победителем. Но когда задерживаешься подольше — всегда выигрывает казино. — У тебя очень мрачный взгляд на жизнь, Банни. — Если бы ты видел то, что видел я, падре… В наступившей паузе Фрэнкс расслышал далекий шум пылесоса. Миссис Бирн, должно быть, занимается алтарем. Эту женщину ничем не отвлечь от любимого дела. — Ты еще думаешь об этом? — спросил Банни низким мягким голосом. — Думаю о чем? — Тишина разлилась между ними, как кровавое пятно. Это был глупый вопрос, не заслуживающий ответа. В сознание ворвались непрошеные образы. Когда Фрэнкс заговорил снова, его голос превратился в шепот: — Каждый день. — Как и я… — голос Банни дрогнул. — Это такая вещь, о которой… не то чтобы думаешь, нет. Это больше как… Наверное, ночью хуже всего. Когда снятся сны. Фрэнкс ничего не ответил. — Мы поступили правильно, — добавил Банни. Слова словно повисли в воздухе. Фрэнкс не мог ни согласиться, ни возразить. — Он бы снова это сделал, ты же знаешь. Наконец Фрэнкс обрел дар речи. — Право судить принадлежит одному нашему Господу. — Господь в тот момент был недоступен. Пришлось обойтись мной. — Зачем ты пришел, Банни? Чтобы обсудить наши прошлые грехи? — Грех — забавная штука. Верно, Дэнни? Когда люди видят какого-то человека — члена совета, например, — который каждый день посещает мессу и ходит на исповедь раз в неделю, они говорят себе: «Ну разве может такой святоша быть грешником? Абсолютно чистая душа». А я смотрю на него и думаю: «Вот человек с огромным черным грехом, который невозможно с себя сбросить». — На улице целая очередь, Банни. Может, подойдешь вечером? — Нет времени, преподобный. Ровно через… — краткая вспышка света за оконцем, — один час и пятьдесят две минуты этот святоша войдет в зал совета и уничтожит мое единственное доброе дело. Я не могу позволить этому случиться. Но, как бы то ни было, мне очень жаль. Мне жаль, что в прошлом году за этим человеком установили наблюдение и выяснили, что он ходит сюда раз в неделю. Господи, из всех церквей города… Каковы на это шансы? Мне жаль… Прости, что я знаю то, что знаю, но это так. Фрэнкс почувствовал, как по его спине пробежал холодный пот. — Прекрати, Банни. Я не могу и не буду это обсуждать. Это против законов. — Каких законов? — спросил Банни. — Божеских? Но разве Он сам не нарушает эти законы, Дэнни? — Я никогда не просил тебя… — Вот этого не надо. Даже не смей. Ты знаешь, что ты сделал, но я не виню тебя, честное слово, не виню. Надо было что-то решать. Ты мог рассказать кому угодно, но ты выбрал меня. Чудовище решило возложить это на тебя, а ты переложил на меня. Я… плохой человек, отче. Конечно, я стараюсь, но… Мне хочется думать, что я делаю что-то доброе, но от этого я не становлюсь хорошим. Но ты… ты сделал меня тем, кто я теперь. Так что не говори мне о грехе, преподобный, потому что именно ты возложил его на меня. По щекам Фрэнкса потекли горячие слезы. — То, о чем ты просишь, Банни… Тайна исповеди — самая священная вещь… То, что мы сделали, было… неправильно, но… он собирался это повторить — Боже милостивый, прости меня! — но он бы это повторил. А тот, о ком ты говоришь сейчас… это совсем другое дело… — У меня нет выбора, — ответил Банни. — Ты не можешь просить меня… — сказал Фрэнкс. — Могу. Ты возложил на меня тот грех, и теперь я требую компенсации. — Так не… — Мне все равно, Дэнни. Все равно. Твои законы и доводы для меня — пустой звук. Я заблудший человек, но не в этом случае. Все решится здесь и сейчас, и за это стоит побороться. Твой Бог разберется со мной в следующей жизни, если захочет, но в этой я сделаю все возможное, чтобы спасти свое единственное доброе дело. — Ты не сможешь… — Смогу. — Я не скажу. — Скажешь. Глава сорок девятая Джерри: «Ну ладно, я хотел бы извиниться от своего имени и имени нашей радиостанции за мой срыв. Это было… ну, мы все испытываем стресс и… я любил эту машину. Только что мне сообщили, что у нас на линии сержант О’Брайан из полицейского участка Клондолкина[89]». Сержант О’Брайан: «Да, Джерри, здравствуйте. Я ваш давний слушатель, но звоню в первый раз. Мы с ребятами большие фанаты вашей станции, она звучит у нас постоянно». Джерри: «Что ж, спасибо, сержант». Сержант О’Брайан: «Мы знаем, что вы там, на Набережных, находитесь в самом центре вот этого всего, и ваше состояние нам очень понятно». Джерри: «Да, да, это так». Сержант О’Брайан: «Не переживайте ни о чем, пожалуйста, и забудьте о тех гадостях, которые вы говорили о полиции на протяжении долгих лет». Джерри: «Хмм, спасибо, но…» Сержант О’Брайан: «Мы уже облачились в защитное снаряжение, грузимся в фургон и скоро прибудем к вам на помощь». Джерри: «Ого, вот это да… Не знаю, что и сказать…» Сержант О’Брайан: «Никаких проблем. Но для начала поставьте, пожалуйста, новую песню Адель». (Смех, отключение связи.) Джерри: «Вот ты сво…» — Мистер Мэлони… — позвал детектив Уилсон. Человек, сидевший по другую сторону стола в комнате для допросов, взглянул на него так, словно внезапно очнулся ото сна. Уилсон допрашивал его почти час, но не добился ничего вразумительного, кроме утверждений о том, что Хартиган и их общий адвокат Маркус Пенроуз были живы и здоровы, когда Мэлони их покинул, и что он не видел поблизости никаких подозрительных пакетов. Делать какие-либо выводы было пока рано, но Дженис из Технического бюро сообщила, что взрыв, скорее всего, произошел в доме. После проведения анализа обломков, изъятых с места происшествия, они надеются определить его источник.