Часть 3 из 7 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
8 июня, 12 дня. Вадим Гладин, он же Глад
Козлы! Все – козлы! Благополучные, бессовестные козлы! Мамаша с папашей – такие правильные, такие улыбающиеся, а как придут домой – и давай рассказывать, какие все вокруг твари, мрази. Этот козни строит, подсидеть хочет, эта насосала себе должность и теперь командует. А та… в общем, все твари, все гады и все зла желают.
Вадима всегда бесило такое двуличие! То ли дело – пацаны! Все свои, все живут по правилам – Арестантский Уклад Един! Если ты правильный пацан, отвечаешь за свои слова. Если ты козел, петух, значит, сидеть тебе под шконкой! Это Закон!
Глад ненавидел всех. Одноклассников, которые считали его придурком – за то, что он медленно соображает и плохо учится. Одноклассниц – за то, что считают его уродом и хихикают над ним. Учителей, которые угнетают, заставляют учиться и ставят двойки. Ненавидел всех благополучных, всех веселых, всех довольных жизнью!
Он мечтал собрать свою банду, типа «Бригады», и стать Белым. Чтобы он такой в кожаном плаще, весь красивый и опасный, резкий, как удар грома, а все оглядываются и говорят: «Это Глад! Гляди – это Глад!» И все девки его. Все! На кого покажет, та и его девка! И он сделает с ней все, что захочет.
Глад знал, чего он захочет. Не зря пересмотрел сотни и тысячи роликов порнухи. Только вот испытать что-либо подобное ему никак не удавалось. Девчонки его игнорировали – он ни ростом, ни красотой не вышел, а денег у него никогда не было. Родители жадные, хотя денежки у них точно водились – все-таки в нефтянке работают. Вечно копят, копят, копят! Ни одеться как следует, ни в кафе девчонку сводить.
Ну, ничего! Когда-нибудь он поднимется, станет авторитетом, и уже тогда… они пожалеют, что не замечали! Горько пожалеют эти девки!
Чтобы компенсировать недостаток роста, Глад пошел заниматься в секцию карате. Вел ее бывший спортсмен Кирилл Петрович, мужчина за сорок, крепкий, жилистый. Поговаривали, что в девяностые он бандитствовал, но потом его «закрыли». Отсидел, вышел и устроился работать на СТО электриком, а три раза в неделю вел в спортзале школы секцию карате.
От него Глад и узнал об арестантском укладе, о том, как нужно жить правильному пацану.
Его тренер заметил сразу – Глад выделялся своей злостью, резкостью, нетерпимостью. Ну и делал успехи в тренировках. Потом к Гладу присоединились еще трое пацанов. С ними он приходил и на квартиру к тренеру – там пили чай, разговаривали о жизни, и тренер учил их, как выжить в этом злом мире. Учил правильным вещам: уважению к старшим по масти, тому, как надо вести себя с правильными людьми и что делать с лохами.
В принципе Глад и сам все это примерно знал, но тренер дал ему расклад – точный, правильный, по понятиям. Не раз он им говорил, что хочет воспитать пацанов сильными людьми, настоящими жиганами! Теми, кто не боится никого во всем мире! Фартовыми!
Об их встречах никто не знал. Тренер сразу предупредил – никому ни слова. И еще – чтобы Глад подбирал стоящих пацанов, можно и не из школы, можно с других микрорайонов.
Глад не был дураком. Он понимал, что делает Петрович, как они его звали. Тому нужна была своя организация, своя ОПГ. И он хотел воспитать бригаду из своих учеников. Но Вадим был совсем не против. Почему бы и не так? Работать он не хотел, а денег очень хотелось. Петрович был подкован и юридически – учил, как не попасться на деле, как разговаривать с мусорами, если уже влетел. И как себя вести на зоне, чтобы приняли настоящим пацаном. Намекал, что есть у него там связи, если что, поможет. Он в авторитете.
Но Глад не собирался всю жизнь сидеть под Петровичем – пусть только наладит, а там и видно будет. Он, Вадим, гораздо умнее, чем все думают. И он еще всем покажет! И Петровичу – тоже. Потому что и тот считает Вадима полоумным злобным недомерком! Глад знал – считает! Хотя вслух этого и не говорит. Мол, с головой у Вадима не все в порядке!
С головой у Вадима и правда было не все в порядке, это знали все, и знал он сам. В раннем детстве он едва не убил одногруппника в детском саду – бил его металлическим совочком до тех пор, пока не подбежала воспитательница и не остановила побоище. Вадим рассек ему губу, бровь и едва не выбил глаз. Вадима из детсада убрали, водили к психологу, к психиатру, но никаких отклонений не нашли. Дети – маленькие звери! Что у них в голове, только Бог ведает. Вот таким был вердикт светил психиатрии и психологии. Воспитательницу уволили за то, что недосмотрела, побитый был внуком главного инженера крупного предприятия – скандал до небес!
Потом Вадим едва не убил мальчишку уже в школе, но никто не знал, что именно он, Глад, это сделал. Вадим подкрался к нему со спины, когда тот шел из школы домой, и ударил его обломком кирпича в затылок. Мальчишка выжил, но с тех пор стал заикаться и носить очки с толстыми линзами – сильно ослабло зрение. За что Вадим его ударил? За то, что тот посмел неуважительно с ним говорить в школьном коридоре. Вадим врезался в него, когда бежал в туалет, и мальчишка (он был на два года старше) обругал его и назвал корявым недомерком. Ладно бы там козлом обозвал или матом обложил бы – а он вот так, «интеллихентно»: «Корявый недомерок, у тебя глаза есть?!» В общем, парень едва не лишился глаз. В открытую Вадим с ним тогда бы не справился – тот был рослым, крепким, но вот так, исподтишка – запросто.
Были и еще случаи, о них Глад вспоминал с удовольствием, как о приятном, памятном событии. Исцарапать новую машину соседа, вымазать дерьмом дверь бабке, которая сделала ему замечание, уже и не помнит – за что. Яд разбрасывал – подкармливал соседских кабыздохов и потом смотрел, как они катаются на земле, умирая в страшных мучениях, а их хозяева воют, не зная, что делать и куда бежать. В такие моменты он чувствовал себя удивительно сильным, живым, он буквально… испытывал сексуальное удовлетворение о того, что кому-то плохо и больно. Но признавать себя маньяком Вадим не собирался. Он нормальный! Это все вокруг твари и мрази! Не он такой, жизнь такая!
А потом и до гоп-стопа дело дошло. Не так, чтобы всерьез, чисто ради развлекухи. Ну а если что-то перепадет, какие-то копейки, так почему бы и нет? Телефон у лоха можно отжать, а продать в другом районе. Специально в Ленинский ездили, чтобы попробовать. Два раза неплохо прошло, на третий менты чуть не накрыли. Еле ушли.
Ментов Глад ненавидел всей своей душой, как волк ненавидит собак. Волк – гордое животное! Живет с крови! Собака – мерзкая тварь, ловит волков. Менты – собаки, их надо уничтожать!
Когда увидел у остановки Андрюху Комарова, Комара, внутри просто все взыграло! Вот же мразь! Высоченный, плечистый, морда как у киноактера! Небось, девки кипятком ссут, когда его видят! Боксер хренов! Когда с ним вместе учились, он был еще рыхловатый, лох лохом, а теперь вон чего! Даже двигается по-другому, от бедра, как тигр! Скотина!
Да, Глад ему завидовал. Просто до воя завидовал! Он всегда хотел быть таким – красивым, уверенным в себе, сильным. И куда рыхлость-то у Комара подевалась? Гаденыш…
Осилят его отмудохать? Да пошел он! Их четверо! А он один! А можно слегка и ножичком пописа?ть… сразу прыти поубавится. У Карла дубинка еще есть – пружинная. Так оттянет, мало не покажется!
Глад не мог думать ни о чем, кроме того, как Комар сейчас будет валяться на земле, хрипя и заливаясь кровью. Как и положено мусорской прокладке! Бей мусоров! АУЕ!
Не получилось. Когда по небу полетели метеориты, начался шум, пошла суета, этот ссыкун Комар под шумок и смотался. Ну, ничего! Они с ним еще встретятся! Кстати, Глад помнит, где тот живет. Можно как-нибудь вечерком поторчать в подъезде, дождаться.
Постояли, посмотрели на то, как падают метеоры, а потом разбежались по домам. У одного мамаша дежурит на промысле, другой что-то якобы вспомнил, дело важное и неотложное, третий еще что-то. Так теперь одному Гладу тут торчать? Тоже домой пошел.
Дома, как обычно, нытье мамаши на тему, какой он неуклюжий болван и что толку от него не будет никакого, невкусный ужин – мамаша за всю свою жизнь так и не научилась готовить, из-за чего у них с папашей вечные скандалы. Тихие скандалы, не вылезающие за стены квартиры. Ведь семья-то, как говорят соседи, «такая хорошая, такая хорошая! Уважительные! Всегда здороваются». Знали бы вы, дуры старые, что про вас говорят в этой «хорошей семье»! Небось, уши бы в трубочку свернулись!
А потом лег спать. Честно сказать, что-то не по себе. Простыл, что ли… температура вроде как поднялась.
Утром проснулся от того, что скрутил невероятный, жестокий приступ рвоты! Да такой, что и добежать до сортира не успел! Выблевал на пол, потом минут пять содрогался в спазмах, пытаясь выкинуть вместе с желчью и сам желудок, и, только когда организм успокоился, побрел за тряпкой и ведром. Надо убрать. Во-первых, воняет. По жаре нюхать еще и блевотину – это выше всяких сил. Родичи, жлобы хреновы, не ставят кандюк! Типа «от него болеют»! Жадные, вот и всё! И денег стоит, и электричество палит. «Что того лета-то?! Два месяца! Потерпел, вот и закончилось! И зачем нам сплит-система?»
Два месяца! Арифметики хреновы! А он тут мучайся, потей! И окно не откроешь, во-первых, там такая же жара, как и дома, во-вторых, пыль с улицы летит! Пятиэтажка, последний этаж и никакого тебе чердака. Сковорода, да и только.
А ведь какие-то сволочи живут и в хрен не дуют! Прохладным воздухом наслаждаются! Тот же Комар – у него родаки нежадные и бабло имеют. Мамаша врачиха, папаша «мусор», а «мусора» всегда с граждан бабло имеют! И честных бродяг щемят! У-у-у… твари!
Стоя на коленях, убрал блевотину, а потом добавил в ведро новую порцию рвоты. Теперь полоскало гораздо дольше, просто вывернуло наизнанку, сил нет! Дотащил ведро до сортира, вылил в унитаз и взял ведро с собой. Поставил у кровати, как после пьянки. Туда будет делать свои делишки.
Где, сука, родаки?! Работают? Бабло куют? Пока он тут подыхает!
Отравился, что ли? Мамочкиной жратвой? А что, запросто! Только языком трепать может, а чтобы вкусно сготовить – так ни хрена! А вот у Комара мамаша, небось, вкусно готовит. Тварь смазливая!
И что это все время Комар в голову лезет? Сам не понял. Не видел его… сколько? Года два? Три? Тогда он еще мелкий был, а щас… сука! Башку бы ему отрезать, гаду! И сделать из нее тсантсу! Гы-ы… ага, точно! В кино видал – в Южной Америке головы отрезают и уменьшают, с кулак величиной делают. Вот бы и Комара так! Подвесил его у кровати на ниточке и щелкаешь по носу: «Что, Комар, молчишь? А помнишь, как ты языком трепал лишнего? То-то же… повиси, повиси! Гы-ы…»
12 июня, около 12 часов дня. Андрей Комаров
Я с трудом открыл глаза и обнаружил, что нахожусь у себя в комнате. Пахло чем-то кислым и вонючим, и я через пару минут размышлений пришел к выводу, что это несет от меня. Я так вонял. Простыня прилипла к телу, на груди, с которой простыня сползла, виднелись следы чего-то неприятного, теперь уже засохшего. Видать, выблевал себе на грудь.
Итак, похоже, что на «Скорой» меня не увезли. Я потерял сознание и остался лежать в своей постели. В принципе это даже хорошо – ну на кой черт мне больница, что я там не видел? Дома свой врач! Уж мамуля-то знает, как и что лечить! Врач она от бога, так все говорили.
Кстати, ее уже давно звали работать в платную клинику, большие деньги обещали. Но она не пошла, типа «а кто тут останется? Кривая Машенька?»
Я, когда первый раз эту Машеньку увидел, обомлел! Пришел маму навестить на работу – ключи забыл от квартиры. Ну и вот, эта Машенька реально кривая, у нее глаза в разные стороны смотрят. Мало того, у нее страшные кривые зубы и еще признаки церебрального паралича. Она как-то подергивается и руками двигает странно. Как можно было больного человека поставить терапевтом, я не знаю. Маму спросил, так она плечами пожала. Мол, почему бы и нет? Главная задача Машеньки – отправить посетителя к узкому специалисту, направление выдать. Жалуется на уши – к лору! Жалуется на глаза – ясно куда, не к проктологу. Ну и так далее. Но вот назвать ее настоящим доктором язык не повернется. Все дельные врачи ушли в платники, и кому работать? Остались или совсем никудышные, или отстаивающие справедливость, такие, как моя мама. Ну вот не может она бросить своих пациентов, и все тут! И черт с ней, с зарплатой, – хоть платят нищенскую, зато совесть чиста!
Папа в принципе не протестовал – мол, поступай как знаешь. Прокормлю! Вот так и живем – дворцов не нажили, но совесть чиста. Иногда даже обидно – люди вон в бассейнах купаются, на Мальдивы катаются. А мы…
А мы счастливы, черт подери! И все нам завидуют! И думают, что мы богачи! И пусть завидуют – всякие там Вадики и Хренадики. Пусть! Все у нас хорошо!
Я услышал тяжелые, шаркающие шаги и попытался подняться. Сразу закружилась голова, но… меня не вырвало. Кризис, похоже, прошел. А сколько же времени я валялся?
Вошел отец. Он был в форменных штанах, форменной рубахе. Галстук, который он расстегнул, болтался на груди, держась на заколке. Лицо бледное, руки по локоть обнажены, закатал длинные рукава рубахи. Почему-то вдруг подумалось: а почему он не в летней рубашке? Ну той, что с короткими рукавами?
Отец пошатнулся, едва не упал, и я шумно выдохнул, не веря своим глазам:
– Па-ап…
Получилось плохо – я каркнул, прохрипел, почти и не разберешь, что сказал. Но отец понял:
– Очнулся? Хорошо.
Он так же с видимым усилием взял стул, придвинул его к кровати и взгромоздился на него, тяжело дыша, задыхаясь, будто пробежал длинную, очень длинную дистанцию. Я всмотрелся в папины глаза – они были странными. Белки глаз желтые, как у больного гепатитом (мама врач! Я все медицинские энциклопедии перечитал!). Посмотрел на руки – пальцы дрожали, будто папа с тяжелого похмелья. А я ведь знал – он не пьет! Так в чем дело? И… где мама?
– А мама где? Пап, мама где?
Отец смотрел на меня тяжелым, немигающим взглядом, и мне стало нехорошо. Очень нехорошо! Сердце застучало резко-резко, будто пытаясь вырваться из груди.
– В соседней комнате, сынок…
Голос отца был глухим и каким-то мертвым. И я решил переспросить:
– Она больна? Пап, а с тобой что? Вы заболели? Что, эпидемия какая-то? Сколько я тут уже лежу?
Отец помолчал, будто собираясь с силами, а потом… потом закашлялся. Он кашлял долго, мучительно, будто пытаясь выхаркать легкие, и, когда вытер рот ладонью, выдав последнюю дозу кашля, я с ужасом заметил, что ладонь стала красной! Кровь! У него – кровь!
– Сынок… – отец замолчал, и было видно, что говорить ему трудно, – ты у меня уже взрослый, настоящий мужчина. Ты должен держаться. Слышишь? Ты должен выжить! Несмотря ни на что – выжить! Как все получится, я не знаю. Но уверен: ты и такие, как ты, выживут. Я научил тебя всему, чему смог. Чему успел… Ты самостоятельный, умный, сильный. Ты сможешь выжить, я знаю…
Он снова замолк, и я тут же вклинился в монолог:
– Да пап! Ты что?! Да что случилось-то?!
– Мама умерла, сынок. – Отец посмотрел на меня мертвыми желтыми глазами, и я неверяще помотал головой:
– Нет! Нет! Не может быть! Я не верю! Нет!
– Сынок! – Отец повысил голос, и я внезапно услышал прежнего отца – жесткого, резкого, бескомпромиссного. Настоящего солдата!
– Сынок, слушай меня и не перебивай. Мне осталось немного, и я должен успеть тебя хоть немного проинструктировать. Помочь чем могу. Слушаешь? Успокоился?
– Слушаю! – всхлипнул я, утирая слезы. Я едва его слышал, мне будто вату натолкали в ушные проходы. Мама умерла! Ма-а-ама-а! Мама… мама… мама… а-а-а!
– Слушай. Ты помнишь те метеориты, что упали седьмого июня? Так вот, это был метеоритный поток, который падает на Землю каждый год уже сотни лет. Или тысячи – я не разбираюсь в этом. Но в этот раз метеориты принесли с собой какую-то гадость, распространившуюся по всему миру. Метеориты упали на всех континентах. На всех! Зацепило все страны. И люди начали умирать. Вначале тошнота, покраснение кожи, потом начинается разрушение внутренних органов: печени, легких, сердца. Кровотечение и… смерть. Но не все умерли. Умерли дети до десяти лет возрастом. Умирают взрослые – старше пятнадцати лет. Болезнь развивается с разной скоростью, в зависимости от иммунитета. Некоторые умирают за считаные часы, а некоторые живут несколько дней. Два. Три дня. Не перебивай! Я скоро… мне мало осталось, я ждал, когда ты очнешься, не мог уйти. Мама умерла вчера утром. Она заболела одной из первых – к ней везли больных детей. Лекарства не помогают. Никакие антибиотики не берут этот вирус – если это вирус. Как уже сказал, выживают только дети и подростки от десяти до пятнадцати лет. Но тоже не все.
Отец помолчал и вдруг грустно улыбнулся:
– Помнишь, я тебе когда-то читал сказку, она называлась «Праздник непослушания»? Ну, там еще родители оставили непослушных детей в городе и ушли. Вот теперь такой… праздник. И вы, непослушные дети, остаетесь одни. Вам жить, вам поднимать цивилизацию.
Замолчал, повесив голову и уперев взгляд в пол, а через минуту снова заговорил:
– Надеюсь, новая цивилизация будет лучше старой! Хотя очень в этом сомневаюсь. Уж слишком часто дети похожи на родителей. И ладно, если дети такие, как ты, – мы с мамой все-таки были совсем не плохими родителями, ведь правда же? Жили честно, людей не обижали, не воровали и не грабили. Жили, как могли. Мама так вовсе святая… была.