Люди заняты своими привычностями, но чем озабочен Всевышний в извечных Своих хлопотах? Творит чудесные опыты. Переводит стрелки на путях заблуждений. Выстраивает и заселяет пространства, умудряя обитателей и подсчитывая потери. А по вечерам, в редкие минуты покоя? Наводит сумерки небесные‚ творит закаты‚ которые не повторяются, на усладу Себе и Своим творениям. Укатить солнце в укрытие и тушью‚ волосяной кисточкой прочертить по окоёму контуры приметных возвышений. Перебрать полотнища в закатных окрасах‚ выбрать приглянувшееся‚ павлиньим хвостом на полнеба. Укрепить месяц – золоченым ноготком на взлете. Разместить неподалеку переливчатую Венеру. Горстью‚ из лукошка – сеятелем по яшме небес – раскидать маловидные созвездия‚ которым продержаться до рассвета. Щедро‚ единым мазком нанести облако – синь поверху‚ розоватость в подбрюшии. Пробудить к ночи душистость цветений, подписаться росчерком пера – падучей звездой наискосок‚ залюбоваться‚ запрокинув голову‚ – творение завершено‚ декорация выстроена для вечернего спектакля‚ и луч от фары автомобильной взлетает победно через расстояния. А под утро… На исходе ночи… Темнота нехотя сползает по черепицам, утекает водосточными трубами к земле, в землю, цепляется за ветви деревьев. Будит предрассветный птичий пересвист. Акация вскипает от шевелений. Дружная перекличка после ночных опасений: – Как прожили эту ночь?.. – Как выжили?.. Травы в изумрудной зелени, смолистые ароматы с гор, засаженных пиниями, – восхититься, оповестить каждого: – Эй, вы! Неспособные отличить рассвет от заката. Утро не упустите!.. Был июль. Полуденный его припек под тугое гудение шмеля. Суматошились букашки, вспархивали стрекозы‚ прорастали на усыхание травы в буйстве сплетений. Между прохладой дома и жаром улицы провисала взвешенная кисея. На пороге стоял ребенок. Сам на улице, носом пробивал кисею. – Здравствуйте, – сказал. – Пришел проверить, как вы живете. Ходил деловито, не спеша, осматривал мебель, книги, посуду на кухне. – Ну как? – Вы живете прекрасно, – строго сказал он и шагнул за порог, окунувшись в сияние. Вот руки на руле, которые не подведут… …ноги на педалях‚ которые не запнутся‚ – освоивший дорогу присваивает ее. После долгой поездки «Пежо» довозит без помех, а потому следует сказать: «Спасибо, старенькая, не подвела». После короткой поездки тоже сказать, но без особых эмоций. Поблагодарить стиральную машину, которая завершает работу. Могла бы и заупрямиться, – куда деваться с не простиранным, не отжатым бельем? Мурлычет холодильник, безотказный труженик, в похвалах не нуждаясь, разве погладить походя его железную стать. В туалете воркует‚ неспешно заполняясь‚ странное приспособление из белого фаянса. Непременно сказать спасибо, чтобы не пренебрегло тягостными своими обязанностями. Кондиционер – существо капризное, своевольное, требующее признания своих заслуг; поблагодарить и его, не то охолодит зимой, обогреет летом. Матрац терпит тебя, хоть и ворочаешься на нем без сна. Башмак – подбиваешь камушек или консервную банку. Электрический чайник, пылесос с вентилятором, телефон, радио с телевизором, – чего ради на нас трудиться? – Спасибо, – говорю. – Уважили. Под плитками пола похрустывают, обустраиваясь, ерзуны-пролазы, выкидывая наружу излишние им песчинки. Миллионы существ, которых давим, не замечая, миллионы не мигающих глаз, нас оценивающих, – мелкие существа, способные довести до исступления, а то и напасть скопом, завалить, обезвредить без снисхождения. Признательность не помешает. На всякий случай. Но вот и первый дождь, самый первый после долгого ожидания, скромный поначалу, малыми каплями, не проникая в глубины земли. Смелеет, набирает силу, отхлестывает иссохшую, истомившуюся по влаге почву, а она жадно заглатывает взахлеб, до глубоких корней, под бурными ручьевыми потоками, выгибаясь холмами в сладкой кошачьей истоме. Дождевые воды пробиваются через скальные породы; из ближних насаждений наплывает духовитость зелени, отмытой от пыли. Улица на закате. Бурливые водостоки. Осенняя свежесть, которой недостает. – Спасибо! – прокричать облакам. – Прилетйте опять! Прыгают по лужам подростки, озорные, промокшие до трусов; прыгает по крыше взъерошенный дрозд, круглоголовый, иссиня черный, с коротким желто-оранжевым клювом. Не улетает, не прячется от дождя, бока подставляя под струи; скачет по черепице наперекор стихиям, перья дыбятся у растрёпы. Подружка любуется из надежного укрытия: «Ах, какой же он у меня!..» Вздергивает задорно хвост, трели рассыпает по крыше стеклянными шариками. Захочет – улетит в дальние края, по пути ветров. Не захочет, останется тут – чечетку отбивать на черепице. Кактус на балконе старел, теряя очертания, из зеленого обратился в сивого с белыми проплешинами, – спилил его, и остался пёнек, который поливал по-прежнему. Первыми появились иглы, прежде всего иглы по краям пенька, ощетинились на стороны, оберегая будущие прорастания. И они проклюнулись, крохотные кактусы. Пошли в рост под надежной охраной. Как оградить лилию, фиалку с гортензией, у которых нет иголок?.. Общество вселенского убережения – не помешает. Застраховать всех, спасая от вымирания. Жука. Бабочку. Залетного попугая. Цветы во множестве с пестиками их и тычинками. Ландыши, гиацинты, резеду с глицинией. Но голуби не доверяют мне: только приближаюсь – они вспархивают. Даже эти, которых кормлю всяким утром, – как им объяснить, что не враг я, не враг? Ящерки убегают, не успеваю разглядеть. Лишь хвосты не сбрасывают в страхе – и на том спасибо. Выглянул из-под обложки, как из собачьей конуры, красавец Тигер, и вот его негодование посреди равнодушного люда: – Муха. Как просто ее прихлопнуть! Кто, кто из вас заплачет по мухе? По комару, жучку-червячку?.. С каких размеров убиенного проявите сочувствие? С мышонка, хомячка с кроликом? Так и до нас доберетесь. Ого-го‚ ого-го‚ что кому до того... Бессонные ночи. Горестные воздыхания. Молчаливые укоризны. Только моль не знает страданий. – Собака, – перешепнулись, – а соображает. Но Тигер уловил: – Вот, вот оно! – ваше высокомерие. Будто мы амебы. Евглены зеленые. Инфузории-туфельки… Кто пожалеет амебу для облегчения ее печалей? Кто взглянет с пониманием на малых мира сего? Приручили – отвечайте. Одомашнили – кормите. Вздохнули. Попросили по-хорошему: – Поменяй тему, Тигер. – Не поменяю. Куда вы катитесь, люди?.. Изобрели переносной телефон – облучиться в покое и удобстве, обратившись в слюнявых идиотов. Кто нас тогда накормит‚ почешет за ухом? У которых миска пуста‚ подстилка тонка‚ которым негде голову приклонить‚ лапы вытянуть‚ хвост откинуть в покое... Тень мою! Тень хотя бы не топчите!.. – Не добивай, Тигер, ну пожалуйста!.. – Только и слышно: «Сука, псина, собачища. С собакой ляжешь, с блохами встанешь. Была бы собака, а камень найдется…» Полистайте словарь Даля, если не верите: «Спящего пса не буди». А спящего хозяина? Помолчал. Смахнул скупую слезу. Все смахнули, почувствовав себя крайне ослабленными. – Я уж не говорю про озоновую дыру‚ от которой теплеет повсеместно‚ тают снега‚ надвигается всемирный потоп. Вы утонете – и по заслугам‚ а нас-то, нас-то за что?.. «Тако душа вопияла…», а они не слушали. – Слушаем. Мы слушаем! – Ладно уж. Готов побыть с вами еще. Заесть обиду в который раз‚ заспать царапку на душе… Спросили на уходе: – Светит ли нам надежда? – Светит, – ответил, – но тускло. Опротивело вас уважать, владеющие нами не по праву, однако презирать вас пока что рано. Снова проклюнулся Гоша-неугомон… …выговорил по телефону: – Болею, друг мой, по-хорошему болею. Мыслю неспешно, высматриваю недосмотренное… Дышал недужно, со всхлипом, трубку прижимал ко рту: