Задники у туфель сбились‚ брюки облохматились‚ карманы у блузы обвисли, провисший хлястик мотается по сутулой спине. – Что в дальнейшем предвидится? Одни услады. Если‚ конечно‚ обласкаете. Двадцаточкой без отдачи… Старый скрипач‚ принарядившийся к свадьбе‚ вскидывает смычок. Скрипач на земле – восторги в небесах. – Свадьба завершается! Пора на выход. Первым в хороводе крохотный раввин. Он слаб и виден на просвет. У него встрепанная борода и взгляд снизу вбок. Ноги его шатки. Движения неуверенны. Остальные – нескончаемой вереницей‚ приноравливаясь к его немощи. Вытанцовывает чаровница Авигайль в кольцах-серьгах-ожерельях. Вытанцовывают издавна больные, калечные, с телесными огорчениями. Суровый гражданин, которому требуется диктатор. Бывший актер, грассируя под шансонье: – Слетать в Пар-риж‚ купить шнур-рки в подарок... Даже Шмельцер танцует, неугомонный пакостник, помахивая слегка платочком. Даже праведный Менаше проходит с рукоплесканием в свои завосемьдесят‚ стряхнув с плеч несчитанные зимы. Даже старческая пара – угасшие тела‚ выдубленные на солнце лица – танцует недвижно на месте своем. – Я еще ничего, Шула. – Ты у меня хоть куда, Шими. Майор Финтиктиков тянет руки по швам, провожая пением «Интернационала»: – Дер гайст, эр кохт, эр руфт цум ворн… Крохотный раввин уводит хоровод под переплеты, каждого на свое место. Раввин пьян от танца. Скрипач пьян от музыки. Ицик – от Ципоры‚ которую ему познавать. Лопнет на скрипке струна, звук жалобный. Лопнет за ней другая. Заторопятся следом совсем уж чужие, из иной истории, иного автора: «И пусть‚ и ладно... В хорошей компании...» Уйти бы и автору вслед за героями, отыскать погребение каждого, обмыть из шланга могильные камни – желание неисполнимое. Притушен свет в зале… …умолк родничок из запрятанной водопроводной трубы. Все ушли. Официанты собирают посуду. Старуха-бродяжка складывает в сумки остатки еды‚ вызывая укоры строгого служителя. Вскидывает в ответ кукиш с обломанным ногтем – игрушечным пистолетиком. Кукиш невелик‚ а оттого неубедителен. Подхватывает сумки, оглядывает на прощание зал: – «Потухла свечка. Вот мы и в потемках…» Выходит на мостовую, загораживая проезд, автобус тормозит со скрежетом. С оханьем карабкается по ступеням. – Деньги у тебя есть? – спрашивает шофер. Она не отвечает. У нее и карманов нет. Автобус закружит в хитросплетениях домов‚ улицы явят себя‚ улицы в лицах‚ зазвучит идиш‚ сберегаемый в веках‚ пейсы затреплются на ветру, и поплывут за окном седобородые старцы с осанкой патриархов: реб Меир‚ реб Алтер‚ реб Хаскеле‚ неистовые юноши с глазами мудрецов: Зерахи, Гершоны и Аврумы‚ ремеслом добывающие пропитание Мойше дер бондар‚ Симхе дер шойхет‚ Берл дер шустер‚ их поросль в неисчислимом множестве‚ их жены в платьях до пят‚ с косынками на бритых головах‚ с разношенными от родов телами. Скажут в автобусе: – Ты‚ который из России‚ уезжай давай. Скажет в ответ: – Уезжай ты. Скажут ему: – Я тут родился. Скажет старуха-бродяжка: – Дед твой приехал. Не дед – прадед. Тоже уезжай. Ты. И ты. Все-все уезжайте. – Все уедем‚ – кто останется?.. А Ицик с Ципорой вернулись со свадьбы. Улеглись на ложе. И вот первое узнавание. Робко открывающийся мир. Стыдливо доверчивый шаг навстречу. Первая боль с первым облегчением. Наутро – после ночи отрады‚ когда в бурлении чувств‚ до утра‚ цокал коготками по крыше демон соитий, в туманных‚ взвихренных одеждах, – они пойдут в магазин и купят красавец-мангал с набором шампуров. Захочется купить два‚ для балкона и выездов на природу‚ но молодые решат повременить‚ а деньги, подаренные на свадьбу, вложат в киоск с семечками и орешками. По совету увертливого Шмулика‚ владельца прибыльного дела «Куплю всех и продам всех»‚ – его советами Ицик дорожит. А через день после свадьбы – всего через день – Ицик унесется в недостижимые дали‚ где покупают всё и с выгодой затем продают: рука на руле‚ телефон к уху. Рядом станут просвистывать на машинах иные Ицики‚ нервные и настырные‚ перетирая шоссе рубчатыми колесами до иссыхания мозгов, туда-обратно‚ туда-обратно: либо они его перетрут‚ либо оно их. К ночи зазвонит телефон‚ но Ицик не ответит. Ицик ляжет в постель к Ципоре, чтобы сотворить первенца, неторопливо‚ углубленно‚ со знанием дела. Встрепенется на кровле танцующий демон‚ взметнет облачения‚ сотканные из созвездий‚ зацокает в нетерпении коготками, но снова зазвонит телефон‚ безумный Шмулик скажет коротко: «Продавай доллары» и сразу отсоединится. Затоскует демон на крыше. Ципора задремлет‚ носом в подушку. У Ицика с Ципорой прекрасная постель, на которой спать да спать‚ да делать детей‚ но ему будет не до этого. Долларов у Ицика нет‚ однако советами Шмулика не пренебрегают‚ и он станет соображать в тревоге‚ где купить посреди ночи эти проклятые доллары и немедленно продать с прибылью. Ицик проживет с Ципорой в любви и согласии‚ но даже в волнующие моменты станет откликаться на телефонный призыв, лишь бы не упустить выгодную сделку. Раз упустишь‚ два упустишь – и отстанешь‚ и не догонишь‚ в характере‚ не дай Бог‚ проявится безнадежность‚ от которой ему погибель. А Ципора будет ожидать в готовности‚ ласковая и покладистая‚ понимая его и принимая таким, каков есть, – пламя не отделить от фитиля. Но придет день… Их день… А точнее, ночь… Ицик отключит надоедливый телефон и ляжет в постель к жене своей Ципоре. Он погладит Ципору по плечу‚ а она проснется от ласки‚ теплая и доверчивая. Проведет рукой по спине‚ а она повернется к нему‚ готовая понять и принять. Но они не будут спешить‚ заново знакомясь друг с другом‚ припоминая белопенное платье на полу возле кремового костюма с атласными отворотами‚ жгучие глаза в доверчивой беззащитности. Те же глаза будут глядеть и теперь из манящей восточной сказки‚ и в той самой сказке Ицик обратится в могучего‚ великодушного шейха. Закружится по кровле танцующий демон крыш наедине с царственным величием‚ а Ицик передаст Ципоре всего себя‚ сбереженного до нужного часа, получит ее такой‚ о которой не подозревал в суетной торопливости‚ соберет воедино и перельет в Ципору желание свое‚ преумноженное в глубинах тайников‚ нежность свою и ласку, а она примет‚ преобразит в зримые формы‚ и ребенок получится светлым‚ великодушным‚ обогретым их любовью‚ ибо лаская Ципору в минуту зачатия‚ он обласкает и будущего своего ребенка. К его появлению Ицик купит лучшую краску с самыми дорогими кистями‚ в три слоя выкрасит стены с потолком, чтобы внести младенца в светлое его жилье. Крохотного. Круглоголового. С розовыми ладошками. Он ухватит отца за палец‚ и Ицик просидит возле него до вечера‚ утихая душой‚ а хотелось бы навсегда. Имя ему дадут – Менаше. Многословие доступно всякому… …молчание – явление обоюдное‚ настоянное в глубинах ощущений. Боря с Нюмой сидят в опустевшем зале, пьют кофе‚ подъедают пирожные. – Хорошо сидим, Нюма. – Хорошо молчим, Боря. Боря взглядывает на него. Строго. Без улыбки.